68-й год – наоборот (Максим Артемьев, НГ Ex Libris)

Еще один взгляд на Пражскую весну

68-й год – наоборот (Максим Артемьев, НГ Ex Libris)События 68-го в Чехословакии остаются тяжелой психологической травмой для жителей этой страны. Пусть уже и не актуально-режущей, но все равно – неким рубежом в истории страны, после которого все пошло не так, как могло бы. Для россиян 68-й год в ЧССР – давно минувшее прошлое, о котором помнят лишь специалисты-историки и последние представители либеральной интеллигенции 60-х.

Чешский журналист Йозеф Паздерка родился через пять лет после оккупации и относится к тому поколению, которое не имеет непосредственно личного отношения к тем событиям, а знает о них из рассказов очевидцев и документов. Он свел доступные ему материалы в одну книгу, цель которой представить читателю, прежде всего чешскому, взгляд на вторжение с «той» стороны.

Что думала, как воспринимала происходящее однообразная масса в шинелях, каковой представали для чехов и словаков советские войска? Немаловажно для современного западного человека и то, как сегодня ощущают себя участники той акции. Это очень модное направление в европейской документалистике – морализаторские интервью с ветеранами неблаговидных дел.

Для советского читателя, если только он не принадлежит к чрезвычайно узкому слою шестидесятников и их наследников, книга Паздерки несколько забавна. Интервьюер забрасывает собеседников, ветеранов Советской армии, потрясающе наивными вопросами, показывающими ментальную пропасть между современным поколением центральноевропейцев и людьми, сформировавшимися во времена СССР. «Что вы думали о вторжении?», «Как вы восприняли тот факт, что большинство жителей Чехословакии не хотели вас видеть на своей земле?» и т.п. Паздерке словно невдомек, что советские люди не приучены были задумываться над такими вопросами, и не в силу идейности, а потому, что не мыслили такими категориями и хорошо знали, что не надо судить о делах начальства – хотя бы для личной безопасности. Им объяснили, что в ЧССР подняла голову «контрреволюция» – и этого было достаточно.

Кто бы чего ни наблюдал – ни к какому массовому диссидентству это не приводило и привести не могло. И дело тут не в пресловутом конформизме, а в житейском здравом смысле – не искать себе ненужных приключений и проблем.

Ответы собеседников Паздерки создают картину тщательной подготовки полицейской акции, осуществленной Советской армией, которая обошлась минимальным кровопролитием. Брежнев решился на нее, когда понял, что «Саша» Дубчек не выполняет своих обещаний. Будущая советская перестройка 1985–1991 годов прокрутилась в Чехословакии буквально за восемь месяцев – с января по август 68-го. Разумеется, генсек не мог допустить, чтобы одна из стран соцлагеря уплыла из него. Товарищи по Политбюро немедленно отстранили бы его от власти, а вторжение в более поздние сроки, возможно, пришлось бы проводить уже с многочисленными жертвами.

Конечно, никакие ФРГ и США не готовились вторгаться в Чехословакию, а пресловутая контрреволюция не готовилась к восстанию – тут Паздерка прав. Просто прекраснодушный идеализм а-ля Горбачев и мягкотелость Дубчека и других вождей Пражской весны неизбежно вели к тому, что партия потеряла бы власть или по крайней мере вступила в период хаоса. Понятно, что никакого «социализма с человеческим лицом» быть не могло, что и продемонстрировала убедительно история страны после 1989 года. Любые свободные дискуссии неизбежно привели бы к вопросу о советском доминировании и к введению «буржуазной» многопартийности.

Пражская весна в этом смысле была авантюрой (подобно арабской весне), изначально обреченной на поражение. Но в памяти чехов она осталась героической страничкой истории, о которой хочется помнить только хорошее, что и демонстрирует книга.

Паздерка, впрочем, интервьюирует не только советских солдат и офицеров, но и бывших диссидентов и околодиссидентскую публику, например Владимира Лукина. Тут, конечно, доминирует иной дискурс и нарратив – поруганные надежды, отчаяние, стыд, боль, чувство вины. У этих людей с 68-м годом связаны нереализованные (и нереалистичные) ожидания, которые должны были отразиться и на жизни в Советском Союзе. Для них вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию стало концом иллюзий, что выразилось в написании апокалиптических текстов, а для иных – началом противостояния Системе.

Возникает на страницах «Вторжения» и фигура Солженицына, которого упрекают в двоемыслии и расчетливости, хотя именно его позиция в то время и представляется с высоты сегодняшнего понимания наиболее объективной и адекватной: не суетиться с мелодраматическими заявлениями а-ля Евтушенко, который, как всегда, пытался доить двух коров или негодовать в стол, подобно чекистскому писателю Юлиану Семенову.

Чего остро не хватает книге – так это голоса «маленького человека», не диссидента и даже не рядового солдата, отправленного в ЧССР. Что думал он тогда, что помнит сегодня? Вот важнейший вопрос для осмысления событий 68-го года. Автор обходит homosoveticus стороной, представляя советское общество состоящим из невольных палачей (военнослужащие) и диссидентов-сострадателей, в то время как подавляющее большинство осталось совершенно равнодушным к происходившему тогда в Чехословакии.