В свете нарастающей мировой нестабильности сильно искушение отбросить обсуждение международного права и, в частности, прав человека как пустой риторики, оправдывающей (всё слабее и слабее) борьбу государств за мировое господство. Не оказался ли прав вульгарный марксизм, объясняющий происходящее экономической необходимостью и частными интересами? Мы наблюдаем возрождение идеи «сильной власти», сбрасывающей с себя оковы закона и процедур (скрывающих, с этой точки зрения, влияние внешних сил) — впрочем, не всегда доходящей до логичного завершения, а именно до оправдания борьбы любых общественных групп за доминирование.

Однако даже если речь идёт об «иллюзиях» — было бы наивно отбрасывать их влияние на мысли и действия людей, особенно в «информационном» XXI веке. История человечества не сводится к беспринципной животной борьбе, хотя такое искушение всегда присутствует, разъедает любой порядок изнутри. Как показывает Иван Лошкарёв в своём обзоре международно-политической мысли, раз установленные нормы и связи имеют инерцию, с которой даже сильные государства вынуждены считаться. Другой пример — Морис Дюверже, анализируя политические партии, выявляет влияние организационных структур на действия их членов: КПСС могла постепенно предавать интересы рабочего класса, но всё же долгое время обеспечивала ротацию кадров; фашисты, с другой стороны, оказались заложниками своей закрытой «орденской» организации. Проще говоря, деградация и укрепление порядка — это долгий процесс, в крайнем случае заканчивающийся утверждением иных норм, иного порядка, иных ограничений. Если «сильная власть» и хочет сбросить с себя оковы формальностей, то именно потому, что это оковы, которые трудно просто игнорировать. Хотя, скорее, дело в замене неудобной, несущей на себе отпечаток прошлых событий формы на другую, более удобную и безопасную.

Права человека и международные договорённости можно нарушить, можно обесценить, парализовать, но они остаются костью в горле для нарушителей. С другой стороны, всегда остаётся возможность вдохнуть в нормы новую жизнь, развить их, а не отбросить. Насколько реальна такая перспектива сегодня? Что осталось от весьма хитрой и развитой системы международного права и прав человека к XXI веку? Насколько нормы деградировали — и есть ли возможность их восстановить? Нужно ли это вообще, и кому именно?

Над этими вопросами размышляет британский профессор юриспруденции, специалист по российскому праву и активист Билл Бауринг в книге «Деградация международного правового порядка?». Автор доказывает, что, несмотря на сопротивление крупных сил вроде США или Великобритании, международное право активизировалось и обновлялось под воздействием крупных исторических политических событий: французской и американской революций, Великого Октября, национально-освободительной борьбы в колониях. Государством приходилось, более или менее охотно, приспосабливаться к новым нормам.

Бауринг подчёркивает преемственность «обновлений». Так, Ленин продвигал скандальную для того времени концепцию самоопределения. Хотя нередко аналогичные идеи приписываются Вудро Вильсону, американский президент обсуждал конкретный вопрос — разделение старых империй, в противоположность универсализму большевистских требований, прямо направленных на колонии. Несмотря на то, что принцип самоопределения на время пропадает и из советской политической науки (в пользу «мирного сосуществования»), и из внутренней практики соцблока, именно СССР настаивал на закреплении его в международном праве после Второй мировой войны, для легитимации антиколониальных движений.

В результате мировое сообщество начало диалог с «неофициальными» народно-освободительными партиями и правительствами, наряду с «официальными» властями. Как утверждает историк философии Арсений Куманьков, такая практика совершенно не характерна для государственной политики — и сегодня, под эгидой борьбы с терроризмом, она снова идёт на спад. Последнюю тенденцию Бауринг связывает с распадом СССР и, конкретно, попыткой выйти из-под действия норм ХХ века, объявляя любую соперничающую внутриполитическую группу «бандитами», «террористами», отказывая ей в связи с территорией. В частности, так была обставлена кампания Турции против курдов в 1990-х годах.

Более того, в 1966 году ООН объявила самоопределение основой для существования индивидуальных прав (в свою очередь, закрепившихся благодаря революциям прошлого). Бауринг идёт ещё дальше, заявляя, что сама Организация Объединённых Наций набрала силу за счёт обновившихся в это время принципов суверенности и невмешательства. Автор рассматривает неуспешное сопротивление Великобритании власти международных судов и внедрению у себя концепта коллективного самоопределения, равно как и коллективных трудовых прав (после русской революции подхваченных Международной организацией труда, впоследствии ставшей частью ООН), несмотря на богатую традицию гражданских объединений.

Для Бауринга речь идёт о более противоречивом и сложном процессе, чем простое неприятие навязанных мировой конъюнктурой (или властью конкретных стран) норм. Хотя изменение законов не может игнорировать национальную историю, сама эта история состоит из постоянных заимствований, комбинирования, переосмысления, преобладания интересов тех или иных групп. Так, США не преуспели во внедрении в подконтрольной тогда Японии своего антимонопольного законодательства — но не потому, что японцы были «отсталыми» или обладали особой восточной традицией, а потому, что в стране уже долгое время вводились европейские модели гражданского права (в частности, успешно закреплённые в Конституции). В другом примере автор обращается к российской истории — в частности, отмечая открыто декларируемую отечественными политиками связь современных судов присяжных с дореволюционной традицией (реформами Александра II). Российское право с XVIII века связано с шотландским просвещением, хотя во многих аспектах не отставало от американского или европейского. Поэтому не все кажущиеся заимствования сегодняшней западно-демократической эпохи действительно являются слепым копированием чего-то чужеродного.

Между тем автор активно критикует иную традицию, формировавшую современное мировое право, — либеральную. Особенные трудности создаёт направленность юридических институтов на индивида, активное теоретическое и процедурное неприятие прав групп. Так, из собственного опыта Бауринг констатирует, что международные суды в принципе не способны работать с систематическими нарушениями прав человека (сгоном с земель, дискриминацией, геноцидом): всё ограничивается жалобой конкретного лица, с опорой на национальные органы правопорядка. Стоит отметить, что популярная сегодня тема притеснения меньшинств потенциально может исправить ситуацию. Впрочем, автор замечает, что работающие на международном уровне негосударственные организации, в том числе проталкивающие демократию, являются частью проблемы: их структуры неожиданно недемократичны, а деятельность непрозрачна и неподотчётна. При этом они гораздо сильнее, богаче, влиятельнее и потому имеют больший вес, чем локальные организации.

Но и эта неидеальная система переживает не лучшие времена. Бауринг прослеживает, как США, Британия и некоторые европейские страны постепенно выпутывались из-под ограничений международных правовых институтов, начиная с расширенной трактовки постановлений или смягчения последствий нарушений («демократическим» решением, при содействии других стран и межгосударственных комиссий), и заканчивая внедрением новых концепций, вроде превентивного удара или оправданной «самозащиты» от террористов, располагающихся на территории других государств. Впрочем, по крайней мере ещё в начале 2000-х годов международные инстанции сопротивлялись попыткам совсем грубой подмены терминов — конечно, слабое утешение, в свете безнаказанной агрессии Запада против отдельных государств.

Несколько огрубляя и заостряя, основной вывод книги можно сформулировать так: международная борьба государств сама по себе парадоксальным образом сплачивает их в деле размывания международного права и прав человека. Политики заинтересованы в установлении более жёстких режимов внутри собственных стран, крупные игроки (число которых растёт) — дополнительно в большей свободе для экспансии и передела мира. Хотя некоторые группы (и, вероятно, страны) заинтересованы в сохранении правового порядка, необходимо крупное, массовое политическое движение, если не сказать историческое Событие (автор ссылается здесь на левого философа Алена Бадью), способное вдохнуть новую жизнь и обновить права человека.

Бауринг настаивает, что в современном международном праве и правах человека запечатлены результаты предыдущих революций (гражданские права, социальные права, групповые права), имеющие и структурно-политическое, и символическое, и теоретическое значение. Соответственно, отбрасывание их «с порога» как «иллюзий», создаваемых правящим классом для одурачивания людей, по сути означает для автора разрыв с достижениями революционной традиции, пережившими конкретные спорные организации (вроде якобинского конвента или Советского Союза). Поскольку нормы и институты ещё не отмерли окончательно, их можно задействовать в новой борьбе — тем более, что в такой ситуации их влияние может снова быстро возрасти.

Можно согласиться, что международное признание прав человека, а также определённые нормы мировой политики входят в разряд тех прогрессивных революционных изменений, которые не способна просто так отменить реакция. Политический цинизм, отбрасывание всего хорошего и дорогого как пустой иллюзии в целом играют скорее на руку власть имущим, чем политической организации масс (которым всё же нужда надежда на лучшее, а не «грязная политика»). Но, к сожалению, Бауринг ничего не говорит по поводу новых сил, способных спасти положение. Он ограничивается лишь конкретными советами «грядущим поколениям» (или левым партиям, которым очевидно симпатизирует?) относительно того, что именно в международном праве следовало бы изменить, и предостерегает их от чрезмерного нигилизма.

К чему автор всё-таки приходит, так к тому, что остановить деградацию мирового правового порядка должна не какая-то особая конъюнктура межгосударственных отношений, а широкая политическая организация гражданских групп, борющихся не за индивидуальные, а именно за коллективные права (права человека реальны только для граждан в социуме, подчёркивает Бауринг; беженец, вырванный из сообщества, не способен на что-либо претендовать). И с философско-логической, и с актуально-политической точки зрения профессор видит в этом следующий этап развития человечества, следующий этап революционной истории.