Десять лет назад я поставил спектакль по книге израильского психолога Дана Бар-Она «Груз молчания. Встречи с детьми Третьего Рейха».

Родители Бар-Она были немецкими евреями, которые в 1933-м поняли, что происходит в Германии, и эмигрировали. Всю свою профессиональную жизнь Бар-Он работал с психологическими травмами самого разного рода, а в 1985 году отправился в Германию — два года на базе Вуппертальского университета он проводил эксперимент, который, строго говоря, не был научным. Бар-Он взял несколько десятков интервью у детей «Третьего Рейха», у самых разных людей. У одних родители были высокопоставленными нацистами, отцы других — простыми солдатами, призванными в вермахт. В 1987 году вышла книга с этими интервью — первое издание было американским. Ни в Германии, ни в Израиле ее сначала издавать не хотели.

Спектакль «Груз молчания» небольшой: три актера на сцене, два — на экране. Мы играли его два года и после каждого показа разговаривали со зрителями. И каждая такая дискуссия (а модераторами были самые разные люди: историки, журналисты, педагоги, литераторы) эти два года протекала по совершенно одинаковой схеме. Зрители говорили о том, возможен ли в России подобный разговор между потомками жертв и палачей, и о том, насколько и как можно сравнивать память о нацизме и сталинских репрессиях и можно ли. Может быть, Россию лучше сравнивать с Испанией? Да и нужны ли эти аналогии?

За эти десять лет о российском трудном прошлом стали говорить куда разнообразнее и качество самого разговора стало лучше и интереснее. Но знание о том, как работали со своими репрессиями и умолчаниями в других странах, принадлежало только узким специалистам. Ответ на вопрос, какой исторический опыт релевантен российскому, не существовал даже для заинтересованной широкой публики.

Исследователь мемориальной культуры Николай Эппле ликвидирует этот пробел в нашем знании. Его книга «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах» («Новое литературное обозрение») в первую очередь рассказ о том, что делали с последствиями собственных репрессий в других странах. Кроме того, это и попытка представить, как модели, разработанные в других странах, можно применить к России. Какая формула осуждения советского прошлого возможна и для восстановления справедливости, и для примирения.

В книге Эппле сопоставляется совершенно разный тоталитарный опыт и работа с его последствиями. Речь идет о Германии, Аргентине, ЮАР, Испании, Японии, Польше (впрочем, не только) и, конечно, СССР. Достоинство этой книги не только в подробном описании, что и как делалось правительствами и обществом, но и в исторических деталях, которые обычно ускользают в горячих спорах. Многие ли знают, что южноафриканский апартеид возник не как инструмент отделения белых колонизаторов от черного населения, а как средство борьбы африканеров с англичанами? Что в Испании нет ни одной партии, называющейся христианской, потому что в постфранкистскую эру католическая церковь сама отделила себя от государства?

Ничего подобного книге Николая Эппле в России прежде не выходило. Теперь любая дискуссия в жанре «а вот у них была денацификация и люстрация, я читал об этом в “Википедии”» будет неубедительной.

Можно было бы пожалеть о том, что книга Эппле не появилась раньше, но странным образом она оказывается актуальной именно сейчас. И дело вовсе не в том, как изменились российские практики коммеморации. По всему миру трудное прошлое перестало быть полем деятельности историков и активистов. Оно стало универсальным инструментом борьбы всех против всех. В сегодняшнем мире многие страны и группы живут с переходящим в лозунг убеждением «наши страдания были самыми ужасными страданиями». Это страннейшее глобальное соревнование за право называться главной жертвой истории приводит не только к невероятным заявлениям вроде «а чего вообще американские чернокожие жалуются, у них Обама был президентом», «даже у самого бедного белого есть “белая привилегия”», «коренные москвичи больше всех пострадали от градостроительных реформ» или «мы приехали сюда с двумя чемоданами, а эти вот огромное пособие получают». Упоение собственной трагической историей на наших глазах разрушает любую возможность увидеть страдание других и тем самым возможность хоть какого-то диалога. Конечно, опыт каждой страны и каждого из нас уникален. И мировой опыт, о котором подробно пишет Николай Эппле, напоминает: в возможной пересборке общества переговоры важнее результатов.