2010-е: лучший российский нон-фикшн (обзор «Полки»)

Люди спорят о том, закончилось или нет десятилетие, но мы предлагаем здесь опираться на ощущение. Нам кажется, что закончилось — и это повод вспомнить прекрасные книги, которые в нём были. Редакторы «Полки» посовещались и выбрали лучший гуманитарный нон-фикшн 2010-х на русском языке: претендентов было много, в окончательный список вошло 14 книг.

Борис Дубин. Очерки по социологии культуры

Новое литературное обозрение, 2017

Посмертный — увы! — сборник главных работ выдающегося учёного и переводчика, заложившего основы русской социологии литературы. В этой книге — исследования о том, как менялась в советской и постсоветской России роль библиотек, музеев и журналов, как сдвигались границы массовой и элитарной культур, как по-разному изображалась в прозе устная речь и как часто литературные инновации пробивали себе путь через перевод. Дубин был человеком энциклопедических знаний, безупречной научной добросовестности и редкой трезвости мысли. В современном культурном пространстве его очень не хватает.

Михаил Золотоносов. Гадюшник. Ленинградская писательская организация: избранные стенограммы с комментариями

Новое литературное обозрение, 2013

Исследование Михаила Золотоносова — это 900-страничный том, состоящий, как и заявлено в названии, из стенограмм заседаний Ленинградской писательской организации с авторскими комментариями; произведение строгой научной формы, из которой вырастает замечательный художественный эффект. Это история предательств, доносов, кампаний травли, которые и составляли, по замечанию автора, «высшую форму литературной деятельности советских писателей». На примере избранных дел — от фарсового оттепельного дела всеми забытого писателя Мирошниченко ⁠ до знаменитых историй травли Бродского и Пастернака — Золотоносов препарирует механизм существования литературного «гадюшника», формы приспособления и выживания (такие, скажем, как юродство или демонстративный запой, иногда спасающие от преследования или особенно подлого общественного поручения), а ещё — психические процессы, которые на протяжении десятилетий происходят в советском литераторе, попеременно выступающем доносчиком, палачом или жертвой.

Андрей Зорин. Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века

Новое литературное обозрение, 2016

Зорин, специалист по русской культуре и русской интеллектуальной истории, работает на поле, российскими исследователями ещё практически не возделанном. В «Появлении героя» исследователь на материале дневника «архивного юноши», забытого литератора Андрея Ивановича Тургенева, показывает, как в России второй половины XVIII — начала XIX века формировалась новая эмоциональная матрица. Новая импортная литература, первопроходцем которой стал Карамзин, лепила своего читателя, давая ему новый язык для описания собственных чувств — а тем самым и новые чувства. «Пилотный выпуск» (по выражению Зорина) человека русского романтизма, Тургенев занят интенсивным жизнетворчеством по литературным образцам, пытаясь вчитать в собственные любовные романы сюжет — то «Коварства и любви» Шиллера, то «Новой Элоизы» Руссо — и тем самым во многом калеча жизнь и себе, и окружающим. Замечательное исследование механизмов порождения культуры и формирования человека культурой.

Алексей Юрчак. Это было навсегда, пока не кончилось

Новое литературное обозрение, 2014

Исследование позднесоветской повседневности, внутри которой автор — антрополог из Университета Беркли — пытается увидеть предпосылки будущего распада Советского Союза. Юрчак смотрит на историю позднего СССР под неожиданным углом: главный конфликт, подточивший силы империи, он обнаруживает не в борьбе государства с инакомыслием и даже не в глобальном противостоянии двух систем. Используя придуманное Михаилом Бахтиным понятие вненаходимости, Юрчак доказывает, что жители СССР времён застоя существовали в двух параллельных реальностях: они послушно исполняли идеологические ритуалы, которых требовала от них компартия, но в частной жизни исповедовали совершенно другие символы веры — механическое голосование на партсобраниях прекрасно совмещалось с чтением самиздата, прослушиванием запрещённых рок-групп, «тоской по мировой культуре» или напряжёнными размышлениями о том, как правильно жить. Как только власть в годы перестройки поставила под сомнение и коммунистические догмы, и официальную версию советской истории, мощнейшая империя со всеми её спецслужбами и ядерными ракетами истаяла в два года. Помимо убедительного описания позднесоветской действительности, не опирающегося на привычные догмы и схемы, книга Юрчака предлагает универсальную формулу для описания затянувшегося застоя: точно так же сегодня мы понимаем, что нынешний политический строй в России будет существовать всегда. Пока не кончится.