Был ли СССР империей? Этот вопрос сегодня является, наверное, одним из самых обсуждаемых как в научной, так и в общественной дискуссии о России. Точки зрения здесь совершенно полярные. Одни говорят, что различные части страны и группы населения были неравноправны друг другу, если не юридически, то фактически, что существовало насильственное удержание регионов и народов в составе страны, что была политика дискриминации и насильственной ассимиляции. Другие, напротив, полностью отрицают эти обвинения и указывают на быстрое индустриальное и социальное развитие всех слоев общества, на поддержку национальных культур и возможность вхождения представителей разных народов в советскую элиту. Между двумя этими крайними позициями и ведется, особенно в политическом поле, весьма ожесточенная полемика. Однако целый ряд исследователей отказываются давать простые ответы — да или нет — на поставленный вопрос и предлагают иные модели описания и объяснения. Например, американский историк Терри Мартин, изучая политику коренизации в 1920–1930-е годы, ярко и парадоксально определил СССР как «империю позитивного действия», т.е. империю, которая, сохраняя многие практики репрессивного доминирования, тем не менее продвигала ускоренное развитие окраин и низших социальных групп, видя в этой политике новый способ своего сохранения.

В своей книге, рассматривая пример одного среднеазиатского кишлака, я также говорю о противоречивом симбиозе модернизации и колониализма в одной из частей СССР. Отсюда подзаголовок в названии «Советский кишлак: Между колониализмом и модернизацией». Предлог «между» несет важную смысловую нагрузку, так как указывает на смешение двух, казалось бы, противоположных состояний. Я утверждаю, что в советской Средней Азии действительно имели место существенные трансформации, поднимался уровень жизни, люди становились мобильнее и образованнее, эти и другие достижения, которые подробно описаны в книге, невозможно отрицать. Но невозможно отрицать и наличие репрессий, особенно в сталинское время, конфликтов, несправедливостей, диспропорций между разными группами и регионами, более подчиненный или, наоборот, привилегированный характер одних по отношению к другим. Изучение такого гибридного соединения модерна и колониальности, даже их взаимную обусловленность, и является моей главной целью, сверхзадачей.

Сама книга состоит из нескольких очерков. Я исследую досоветские практики управления в Средней Азии, басмаческое движение, колхозную экономику, конфликты внутри местной власти, проникновение современных медицинских практик, религиозность, самовосприятие в фотографических образах и т.д. Каждый из очерков имеет свою внутреннюю логику, свой вопрос и, как я считаю, свои небольшие открытия. Кроме того я был намерен дать максимально насыщенное этнографическое и архивное описание разных тем, чтобы ввести читателя в незнакомый ему мир и дать ему представление об истории и жизни соседнего в России региона. Но если говорить о главном, сквозном для исследования, открытии, то это, пожалуй, тот факт, что бедный горный кишлак, который пережил несколько опустошительных вторжений сначала имперских, а потом советских армий, превратился в течение всего нескольких десятилетий интенсивных реформ в колхоз-миллионер, центр огромного хлопководческого производства с развитой социальной инфраструктурой в виде школ, больниц, клубов, даже со своим аэропортом. Местные жители, к которым долгие годы относились с подозрением, превратились в итоге во вполне лояльных граждан, которые видели себя современными советскими людьми. Разумеется, это была не та же советскость, к какой привыкли в Москве, Ленинграде или где-нибудь в Туле или Барнауле. Среднеазитская советскость имела свою особую специфику, она была периферийной по отношению к другим регионам, она включала в себя многие местные социальные и культурные практики, но это все равно была ясно маркируемая советскость, элемент советского разнообразия. Эти особенности и в то же время общие советские черты я пытаюсь проанализировать, рассказывая о том или ином сюжете.

Если говорить о потенциальной читательской аудитории, к которой я обращаюсь в своей книге, то ее можно условно разделить на тех, кто интересуется проблемами советской истории, и тех, кто увлекается среднеазиатским регионом. Первым будет, надеюсь, любопытно узнать о разных опытах советского и о том, как о них говорят в различных научных теориях. Вторых, наверное, больше привлечет экзотика среднеазиатской антропологии и истории, у них будет возможность познакомиться с событиями, людьми, представлениями и практиками, которые иногда кажутся чужими, но на самом деле вполне узнаваемы и объясняемы.

Подготовил Фуркат Палванзаде