Игра в куклы одновременно служила раскрепощению и наказанию девочек из российской имперской элиты

На российском книжном рынке с каждым годом появляется все больше новинок, находящихся в русле большого мирового «гендерного поворота». Диапазон таких изданий чрезвычайно широк — от сборников лекций по гендерной социологии до исследований нижнего белья. В любом случае, каждая из таких книг носит ощутимый вклад в продвижении последних достижений гуманитарного знания. «Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII — начала XX века» историка Марины Костюхиной безусловно в ряду таких книг. Это отлично иллюстрированная книга — исследование российских изданий, направленных на воспитание девиц. В центре — образ куклы, через который Костюхина анализирует спектр гендерных тем, существовавших в Российской империи. И это первое подобное исследование.

Открытая Россия с разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикует отрывок из книги Марины Костюхиной «Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII — начала XX века».

Следя за своей фигурой и отрабатывая походку, девица ни в коем случае не должна думать о мужчинах. Всякий интерес к лицам другого пола воспринимался как проявление ветрености и распущенности. Эти пороки завершали длинный ряд девичьих грехов, таких как «жадность, нетерпеливость, упрямство, вертопрашество». Русские авторы цитировали немецкого моралиста Х. Геллерта, автора книги «Чадолюбец»: «...лучше бить до крови детей за их развратность». Назидательные издания описывали кокеток в самых мрачных тонах, сопровождая описания суровыми и далеко идущими выводами.

«Кокетство означает в женщинах мерзкое и законопреступное желание нравиться мужчинам, занимать их собою и быть любимыми более прочих

Кокетка кроме безделиц, нарядов, балов и других собраний ни в чем не находит вкуса, не способна любить ничего добродетельного, глупа, ветрена, завистлива и все желание свое полагает в том, чтобы нравиться и отличаться». Риторика изданий XVIII века, обличавших кокеток, доживала свой век в кукольных «записках».

Кокетство и ветреность — качества, присущие взрослым женщинам, но приобретаются они девочкой чуть ли не с колыбели. Представление об изначальной порочности женщины иллюстрируется примерами из жизни девочек четырех-шести лет от роду. И хотя их трудно заподозрить в желании нравиться мужчинам, находятся прямые свидетельства будущих пороков. Главный из них — желание девочки смотреться в зеркало. О том, что девочке свойственно нарциссическое желание любоваться своим отражением в зеркале, писал Ж.-Ж. Руссо. К этому свойству женской натуры философ относился вполне положительно, ведь привычка ориентироваться на внешний «мужской» взгляд весьма полезна для девочки. В назидательной же традиции упоминание зеркала в названии книги (например, «Золотое зеркало для детей») призвано подчеркнуть отличие «нравственных зерцал», раскрывающих внутреннюю красоту, от тех, которые показывают красоту телесную. Юная Гортензия часто красуется перед зеркалом. «Сей образец избалованного дитяти (почти порочного) походит совершенно на образец кокетки каких бы то ни было лет: потому что сии два состояния имеют между собою сходственнейшие отношения, то есть глупостию, ветренностию и надменностью». Гортензию ожидает ужасное будущее: «Кто ее возьмет за себя? Глупый и бесчестный человек». Возможность неудачного замужества являлась самым сильным назидательным аргументом в условиях семейной и социальной зависимости женщины. Иное дело Луция — девица кроткая, послушная, умная, чувствительная, благодарная и скромная. Луции всего восемь лет, но малый возраст героини не помеха для прогнозирования ее супружеского счастья: «щастлив тот, кто будет супругом Луции».

Авторы приводили пугающие и поучительные примеры из жизни девиц, имевших привычку смотреться в зеркало. «Евелина, одаренная умом и красотою, была тщеславна, кокетка (любохотна), насмешница» — так начинается история девицы, которая, примеряя чепчик у зеркала, восхищалась собой. Добрая мать рассказывает дочери про красавицу Ирину, ставшую наложницей Магомеда. Она не объясняет дитяти, что значит быть наложницей, зато рассказывает, какими богатствами и почестями окружил Магомед свою невольницу. Ирина восхваляла свою красоту — источник многих удовольствий. Но судьба прелестницы оказалась ужасной: по требованию янычаров Магомед зарубил красавицу. И хотя мать уверяет дочь, что «не все мужчины таковы, как Магомет», девочка охвачена ужасом. «Уверяю вас, что теперь не думаю возбуждать обожание. Сейчас я вам докажу это. — Произнеся сии последние слова, наша молодая кокетка (тщетоохотница) раскинула свой нарядный убор, и с того времени она уже не делает усилия для привлечения похвал, напоминающих ей несчастный конец Ирины».

Журнал «Звездочка» в разделе «Советы маленьким детям» неоднократно предупреждал девочек о печальных последствиях долгого разглядывания себя в зеркале. Издательница давала своим читательницам благоразумные советы: «Сидеть или стоять долго перед зеркалом; учиться принимать разные положения, есть занятие самое смешное. И что еще страшно: оно непременно сделает человека принужденным и кривлякой». А. Ишимова предостерегала девочек от подражания взрослым девицам и дамам, проводившим у зеркала многие часы.

Склонность девочки к кокетству проявляется в играх с куклой, поэтому матерям советовали прислушиваться к тому, что говорят девочки во время игры. Госпожа Миловидова прозорливо заметила, что ее дочь учит куклу красивым позам и кокетливым жестам, и тут же уличила девочку в кокетстве: «Ты учишь куклу свою кокетству и сама начинаешь брать на себя такие виды» (рассказ «Кокеточка»). Дочь не видит ничего плохого в «приятных видах»: «Я вчера делала все это перед зеркалом, и мне показалось удивительно как хорошо». Мать возражает: «Неужели ты думаешь, что жеманство и кривлянье лучше природных приятностей?» И объясняет на примере куклы отличие искренних чувств от лживой манерности: «Ты невольно привыкнешь быть принужденной и легко можешь внутренние свои чувства сделать также фальшивыми, как наружный вид».

И вновь книжная мудрость не совпадала с принятым в обществе поведением. Перед выходом в свет девочек убеждали в том, что их лицо должно «изображать добродетель» (концепты «быть» и «изображать» использовались как синонимы). Умение выглядеть добродетельно свидетельствовало о хорошем воспитании и высоком социальном статусе девицы. Так, приветливое выражение лица — обязательная деталь в описании великих княжон, выходящих на публику. Малолетним дворянкам рекомендовали обучаться мастерству выражения лица с раннего детства.

Пока моралисты предостерегали от зеркал, наставницы советовали своим подопечным практиковать мимические умения перед зеркалом, в занятиях с куклами, в том числе и бумажными

В наборах кукол печатались не только разные виды нарядов, но и детали лица, с помощью которых куклам можно было менять выражения. В рассказе «Искусство нравиться» дворянин Добродушин объясняет дочери: «С молодых лет нужно стараться, чтоб в чертах изображалась добродетель». Сообразительная дочь тотчас приводит пример из жизни: на старом дереве трудно вырезать инициалы, зато на молодом стволе они делаются легко. Отец сведущ в физиогномике — популярной теории XVIII века, связанной с именем И. Лафатера. Согласно ей, страсти и грехи отображаются на лице человека и с возрастом искажают его природные черты. «Не ищи в зеркале своем искусства казаться лучше того, нежели какова ты действительно. Но когда почувствуешь, что страсти начнут волновать твое сердце, беги точас к зеркалу и посмотрись в него. Ты увидишь в нем гнусность гнева, или ревности, или зависти, и потом сама себя спроси: можешь ли в этом виде понравиться Богу или кому-нибудь из людей?». В качестве последнего аргумента в разговоре с дочерью отец приводит фразу Сократа, автора изречения «старайся узнать самое себя».

Познание себя поможет справиться со страстями — их действие искажает лицо девочки и портит его красоту. К страстям относились разнообразные чувства и эмоции: радость, печаль, надежда, страх, удивление, гнев, раскаяние. И хотя сами эмоции не являются греховными, их свободное проявление в поведении и внешности девочки осуждалось. Кукла с неизменной приветливостью на восковом или фарфоровом лице и в этом случае служила образцом постоянства.

Иначе обстояло дело с невоспитанными героинями нравственных нарративов. Игра страстей сводит на нет их усилия выглядеть привлекательно. Доказательством тому служат примеры из «нравственной физиогномики», относящиеся только к девочкам — о мальчиках судят по их поступкам, а не по выражению лиц. «Несмотря на красивое платье, щегольскую прическу и красоту, она не была привлекательна. Выражение лица все портило: большие карие глаза смотрели неласково, на губах была такая гордая, самодовольная улыбка, что впечатление не могло быть в ее пользу». Шансов найти хорошую партию у девицы с таким выражением лица немного.

Умение владеть своим лицом и телом свидетельствует о переходе девочки в новую гендерно-возрастную категорию (в русском быту таких девочек 14-15 лет называли «большими барышнями»). Кукла поражена переменами в походке и манерах своей бывшей хозяйки. «Ее прекрасные белокурые волосы не спадали больше длинными локонами на плечи, а были заплетены в косу; вместо того, чтобы резвиться да бесцельно бегать по комнатам, как прежде, она теперь почти постоянно ходила тихо, плавно, как ходят взрослые; большую половину дня употребляла на полезные занятия, т.е. на уроки и на рукоделья: со мною занималась изредка, урывочками и больше по праздникам». Героиня «Записок петербургской куклы» (1872) сменила игрушки на занятия музыкой: барышня часами сидела за пианино, красиво выпрямив спину и перебирая клавиши руками. Такие перемены в телесном облике и поведении большой барышни свидетельствуют о том, что период детских игр завершился и пора готовиться к выходу в свет.

Писатели, придерживавшиеся романтических взглядов, с иронией относились к результатам светской выучки и ценили в своих героинях спонтанность и естественность. Издатели детских книг не рисковали подвергать сомнению этикетные нормы для девиц (среди мальчиков — персонажей детских книг спонтанных и эмоциональных героев значительно больше). Девочкам же с малолетства рекомендовались сдержанность и ровный характер. Не предусмотренное этикетом пылкое проявление чувств, особенно к представителям мужского пола, за исключением ближайших родственников, строго наказывалось.

Так, юная Анна Керн поплатилась длинными волосами только за то, что слишком живо, на взгляд ее бабушки, разговаривала со своим юным родственником и его приятелем

Возможно, бабушка была прозорлива в отношении внучки, но наказание («окромсала волосы по-солдатски») было слишком суровым.

Литература для больших барышень позволяла юным героиням помечтать о прелестях кокетливой игры с мужчинами. Но рядом с легкомысленной мечтательницей обязательно присутствует резонерка, предостерегающая свою подругу. «Я всегда думаю: уж если полюблю кого-нибудь, так тот наверно должен быть моим мужем. — Неужто ты думаешь, что все девицы наряжаются, танцуют, любезничают только для того, чтобы найти себе мужа? Совсем нет, моя милая, это для того, чтобы нравиться... Зачем же противоречить врожденным нашим наклонностям. <...> — Полюбить мужчину, который не может быть моим мужем, значит идти по прекрасному саду, где под увлекательными цветами скрыты пропасти, в которых можно ежеминутно погибнуть». Разумеется, резонерка была вознаграждена счастливым браком, а любительница фривольной игры погибла в нравственной «пропасти» (виновником ее позора оказался денди с говорящей фамилией Нежитов).

Описывая опасности кокетства и эротической игры, моралисты пользовались витиеватыми эвфемизмами («в начале при чувствовании сердечного влечения мы ощущаем какую-то сладость, которая отвращает от всего того, что называется добродетелью») и поэтической метафорикой («любовь в самом начале показывает тебе одни цветы и скрывает опасность»). Неисчерпаемым источником иносказаний служили произведения французских авторов, мастеров светской игры. По их книгам русские читательницы осваивали правила светского обхождения. Маркиза де Ламберт с высоты зрелого возраста бралась поучать невинных девиц. Об их уме, как и о женском уме вообще, маркиза была невысокого мнения: «Природа рассуждает за них и тем самым избавляет от излишнего ума». Петербургская издательница сочла нужным возразить знаменитой даме, чьи произведения были написаны почти сто лет назад: «...Женщины нашего века, превосходящие воспитанием современниц маркизы де Ламберт, стараются нравиться добродетелью и качествами действительными, они почитают красоту только за приятную принадлежность оных». Но дама пушкинской эпохи была полностью согласна с дамой эпохи Людовика XIV в том, что светская игра опасна для женского пола. Сходство взглядов она объясняла словами: «Я также мать».

Пугая девочку собственным телом, моралисты старательно избегали какой-либо информации, с телом связанной. Рекомендации по гигиене девочек были полны суеверных запретов (статьи физиологов начали печататься только в последней трети XIX века).

Нельзя смачивать голову свежей водой — от этой пагубной привычки происходит головная боль и выпадают волосы, нельзя снимать на ночь чепчик — будет охлаждение крови в голове, нельзя дышать у открытого окна — на лице появится сыпь и так далее

Мистическими запретами окружались все формы физической активности. На занятия гимнастикой институтки приходили в длинных платьях и в передниках, затруднявших движение. Механическое повторение движений убивало всякий интерес к гимнастике. Запретами сопровождались и подвижные игры. Весной предлагалось играть в игры, которые горячат кровь, летом — в те, что дают наслаждение, осенью — успокаивают, а зимой вообще лучше не играть. Педагоги сетовали на то, что запреты и ограничения не позволяют девочкам физически развиваться. «Вечно затянутые в корсеты и другие принадлежности женского одеяния, вечно под страхом получить выговор, а подчас наказание за неприличное сиденье, стоянье, они с болезненным нетерпением ждали наступления вечера, когда мать их уезжала в гости». Отдохновение девочки находили на даче в Петергофе, где они, освобождаясь от запретов, неудобных нарядов и кукол, могли предаваться подвижным играм. Педагог обращается к родителям: «Хотите блага своей дочери, то выбросьте из головы нелепую мысль, что женщина слабее физически мужчины, что она требует какого-то особенного, нежного физического воспитания. <...> Одевая девицу, заботьтесь не о том, чтобы она походила на красивую куклу, а о том, чтобы платье сидело на ней свободно, то есть не мешало бы развитию всех частей ее тела...». На ограничения девочка жалуется в игре со своей куклой: «Бедная Машенька! Тебе не позволяют бегать! На тебя все сердятся! У, какая твоя мама! Мы будем бегать летом на даче». Но побегать девочке так и не удалось. Ранняя смерть унесла ту, которую одевали и берегли как куклу. Русский учитель Белов с горечью восклицает: «Милое, хорошее дитя, так много обещавшее, погибло ты жертвой невежества».

Табуирование телесного на всех этапах женского воспитания давало свои плачевные результаты не только для физического, но и умственного развития девочек. Мемуарная литература знает немало примеров предельной наивности институток. Современники иронизировали над невинностью представлений институток, но в воспитании собственных дочерей следовали общественным нравам и нравоучительным образцам.

При решении матримониальных вопросов юный возраст девочки не считался помехой кокетству. В мемуарной литературе часто встречается характерный для эпохи эпизод: родители выводят дочь из детской, где она играла с куклами, и заставляют вести себя с объявленным женихом как заправскую кокетку. В ход идут все те запрещенные приемы, за которые еще недавно стыдили, ругали и обрезали волосы. «Умильные взгляды, краска на лице, маленький кашель, небрежно спущенная с плеча шаль, маленькая скинутая перчатка, открывающая белизну ручки, романтическое, полузадумчивое положение, полувздохи, блуждающие взоры, тайная улыбка — вот необходимая мимика молодой женщины, желающей показать мужчине, что он ей нравится». Согласно житейским практикам, с помощью внешности девица может облегчить материальные трудности родительской семьи.

Сергей Простаков