Книжная полка Александра Маркова («Новый Мир» № 12 за 2018)

Ханс Ульрих Гумбрехт. После 1945. Латентность как источник настоящего. Перевод с английского К. Голубович


Новая книга Ханса Ульриха Гумбрехта посвящена миру, который не смог до конца вернуться с войны. Вынесенную в заглавие «латентность» мы бы назвали «окопным синдромом», невозможностью обратиться к мирной жизни после бессонных ночей под огнем. Источником настоящего для Гумбрехта оказывается не травма сама по себе, а, как ни странно, стремительное исчезновение самого настоящего. События остаются без настоящего, как овцы без пастыря.

В книге Гумбрехта множество героев: Эдит Пиаф и Борис Пастернак, Брехт и Беккет, Фолкнер и Селин, Эрих Ауэрбах и Ханна Арендт, и многие другие. Филолог Курциус оказывается рядом с Паулем Целаном, Кассиус Клей — с Вилли Брандтом. В основание книги вошло переживание состояния послевоенной Европы как состояния напряженности, грозящего уже не агрессией, а самообманом. Можно попрощаться с оружием, но как попрощаться с собственной ложью? Гумбрехт изучает разные варианты того, как открытие истины не приводит к суду над ложью, истина перестает быть основанием суждений, а остается лишь моментом внутреннего опыта.

Все названные писатели, философы или артисты пытались восстановить разрушенное нацизмом единство европейской жизни, ее «настоящее». Но нет уже той трибуны, с которой можно объявить о восстановлении единства Европы. Ведь всякая трибуна со времен классической античной риторики — не только способ привлечь внимание, но и защита выступающего, которому придается почтенный статус оратора, охранная грамота мастера слова, — тогда как в послевоенное время оратор беззащитен, его речь будет поневоле услышана как эгоцентрическая, даже если он искренне говорит о том, что его волнует.

Гумбрехт рассматривает работу писателей не с собственной травмой, а с собственной беззащитностью. Послевоенное время вдруг слило воедино внешнюю незащищенность и внутреннюю беззащитность — и эта ситуация столь же исходна для Гумбрехта в реконструкции идеалов и намерений своих героев, как «чувства» для романтика или «быт» для реалиста. Абсурд и насилие, срывы и прозрения — все это оказывается частью такой проработки беззащитности. Прекрасный, почти взлетающий перевод Ксении Голубович, акцентирующий всю гибкость и упругость русских глагольных форм, делает книгу Гумбрехта частью русской литературы и полновесным творческим ответом на «образ маленького человека».


Энн Холландер. Пол и костюм: эволюция современной одежды. Перевод с английского Е. Канищевой, Л. М. Сумм


Энн Холландер создала историю секуляризации костюма: каким образом он из публичной «формы» стал объектом индивидуального затаенного желания. Костюм не похож на другие фетиши общества потребления: им не только овладевают, но и продолжают завороженно любоваться, как полетами в космос или работой тончайших процессоров.

В книгах Холландер главенствует один сюжет, соответствующий конфликту природы и культуры («я» и «оно», по Фрейду, или «жизни» и «духа», по Томасу Манну). С тех пор как Аби Варбург открыл «формулы пафоса» и доказал, что развевающиеся одежды в живописи нужны не как часть сюжета, а как способ задеть этим сюжетом зрителя до глубины души, остается вопрос, что такое одежда вообще — посредник в психологических переживаниях или, наоборот, охранная грамота цивилизации? Это самовыражение природы или самый мягкий из нормативов культуры? Фрейд говорил о том, какое чувство наготы и беззащитности порождает униформа, Холландер, напротив, доказывает, что любая одежда чувственна до обманчивости, в ней слишком много импровизации и поэтому она всегда становится частью культурной нормы, а не только природного трепета. Наступает пора для жизни духа, сколь бы ни было искусство одеваться увлечено жизнью окружающей природы.

Одежда для войны с древности была не только удобной, но и вызывающей: в этом смысле дважды обманывала: и своего обладателя, превращая войну в естественное занятие, и врага, пугая его внешним видом. Современность началась именно тогда, когда этот двойной обман был разрушен новыми способами мобилизации: Жанна д’Арк в латах или напудреные солдаты Фридриха показывали, что сама война — не ответ на вызов, а вызывающее занятие. Так появилась современная одежда, в которой всегда есть вызов, провокация и жесткая игра.

Книга Холландер показывает, как связаны, например, монохромность классицистских статуй и официальный костюм или дендизм и переменчивость моды. Многое из того, что мы по подсказкам современников модных событий привыкли относить к разным областям человеческого существования, оказывается частью одной большой игры по утверждению костюма как инстанции социального вкуса.

Холландер утверждает, что мода появляется как протест против профессионализации портновского искусства: женщины стремятся к импровизации, чтобы не допустить монополии портных, которые будут властно определять, как кому одеваться. Лучший символ моды — аксессуар, как необходимое дополнение костюма, а костюм исторически обречен на то, чтобы стать прет-а-порте, шаблоном, который сам себе закон без всяких портных. Так было разрушено одно из древнейших искусств с его канонами, но зато трепет при встрече с костюмом окончательно перестал сводиться только к фрейдистскому страху перед униформой.