Велюр и дефицитные кальсоны: как советская мода выживала в годы хрущевской оттепели (отрывок, «Теории и практики»)
К началу 1950-х годов европейские страны уже восстановили фабричное производство после Второй мировой войны, и все покупали одежду в магазинах, а позволить себе портного могли лишь немногие — это было дорого. В Советском Союзе, наоборот, прилично одеться можно было только у частника: фабрики не успевали не только за модой, но и за временами года — проблемы были с одеждой, с обувью и даже с нижним бельем. «Теории и практики» в рамках спецпроекта с премией «Просветитель» публикуют отрывок из книги Наталии Лебиной «Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР — оттепель» о том, где в условиях плановой экономики находили модные вещи и как власти на государственном уровне боролись с дефицитом мужских трусов.
«Высокая мода» в годы оттепели, все больше и больше проникавшаяся духом раскованности и лаконичности, намечала лишь основные контуры внешнего канона людей эпохи хрущевских реформ. Для формирования новых характеристик массового тела «строителей коммунизма» требовалась перестройка системы производства модной одежды широкого потребления. К началу 1950-х годов возрожденная экономика западных стран почти полностью сумела восстановить широко развитое еще до Второй мировой войны индустриально-фабричное производство одежды. Большинство населения на Западе в это время приобретали себе обновки в магазинах готового платья, так как индивидуальный пошив в европейской и американской традиции всегда считался и считается делом очень дорогим и доступным немногим. В СССР тоже существовали фабрики по пошиву одежды, однако ориентация советской экономической доктрины на приоритетное развитие тяжелой индустрии не позволяла поднять швейную промышленность на должный уровень. Шили на советских фабриках плохо, и это было следствием технологического отставания: отсутствия научно разработанных лекал, должного машинного оборудования и т.д. Неспешно менялась обстановка в этой сфере и после войны.
Приобрести готовую одежду в магазине в середине 1950-х годов было очень непросто. В Ленинграде, например, лишь к 1950 году удалось сшить столько же пальто, костюмов и платьев, сколько их шили до войны. И это было ничтожно мало. Кроме того, для хорошего промышленного шитья необходимо было полностью поменять технологическое оснащение швейных фабрик. Выпускать достаточно сложные по фасону изделия поточным методом на плохом оборудовании было просто невозможно. В середине 1950-х годов на фабриках шили не только мало, но и в основном примитивно. Газета «Ленинградская правда» писала в мае 1959 года: «Никто не хочет покупать дамское пальто „кимоно“ из драпа „велюр“, произведенное на фабрике „Большевичка“». Ровно через год в той же газете можно было прочитать такие строки: «В 94 магазинах [Ленинграда], торгующих швейными изделиями, много пальто, костюмов и платьев. Но охотников до них не так уж много. Пугает главным образом расцветка. Преобладают совсем невесенние, темные цвета. Нет в продаже модных, хорошо сшитых мужских и женских костюмов, демисезонных пальто из высококачественных тканей». Местные власти вынуждены были вмешиваться в этот процесс, принимая на своем уровне специальные постановления, например такие: «О мерах по расширению ассортимента, улучшению качества швейных изделий» (ЦГА СПб 2071, 8а: 85). В документах такого рода даже в начале 1960-х годов можно было найти прямые указания на необходимость разрабатывать «модели одежды на три типа сложения» (там же). Создавалось впечатление, что без таких нормативных указаний работники швейной промышленности не догадывались о существовании людей атлетического, нормостенического и гиперстенического типа. Швейная промышленность в условиях плановой экономики явно не справлялась со снабжением населения модной одеждой. В то же время тканей в СССР уже в середине 1950-х годов выпускали немало.
Власти, не надеясь на быструю перестройку работы промышленности, попытались решить проблему женской одежды с помощью расширения сети государственных пошивочных ателье. Конечно, они не были порождением хрущевских реформ. В конце 1930-х годов в стране действовала сеть элитарных, практически закрытых ателье. Но о широкой доступности услуг индивидуального пошива речи не шло. Так, даже в 1954 году в Ленинграде действовало всего 24 таких предприятия, тогда как в 1941 году — 46. Не отвечало запросам населения и качество выполнения заказов в ателье индпошива. В 1954 году Плановая комиссия Ленгорисполкома, обследовав трест «Ленинградодежда», выяснила следующее: «В связи с изменениями силуэта увеличились модели „Реглан“, „Кимоно“, солнцеобразный клеш и при их выполнении оказалось, что не все закройщики достаточно подготовлены». Не спасло и введение так называемого бригадного метода пошива индивидуальных вещей, когда один человек пришивал только карманы, другой рукава, а третий отвечал за заделку швов. Автоматически перенесенный из поточного фабричного производства, этот метод оказался неприменимым к вещам, предназначенным для конкретных людей. Одно платье шили в среднем 8–12 человек. В результате резко выросло количество переделок (ЦГА СПб 2076, 7: 24, 26).
Плановая комиссия Ленгорисполкома зафиксировала до боли знакомые всем советским людям явления, которые были постоянным объектом острот сатириков. Это ограниченное число заказов — ателье принимало 4–5 вещей в день, введение записи на пошив одежды, безумно длинные сроки изготовления вещей — минимум 2 месяца, взятки закройщиков. Положение менялось очень медленно. Весной 1955 года «Ленинградская правда» с возмущением писала о длинных очередях у ателье «Ленинградодежды», текстильно-швейно-трикотажного треста и мастерских промкооперации, о низком качестве пошива, о невыполнении решения городских властей открыть новые ателье. У многих женщин, в 1950–1960-х годах пользовавшихся услугами обычных государственных портных, остались от них очень неприятные впечатления. Культуролог О.Б. Вайнштейн в 1997 году провела опрос российских женщин разных поколений. Темой интервью было любимое платье и способ его обретения. В рассказах респонденток встречались резкие суждения о советских ателье: «Я однажды попала в ателье, и попытка заказать там платье оказалась совершенно плачевной. То, что мне сшили, носить было невозможно»; «Я бы никогда не стала шить в ателье. Как вспомню — эти мерзкие тетки, квитанции, пыльные портьеры…» (Вайнштейн 2003: 119).
Однако в художественной литературе 1950–1960-х годов, а также в воспоминаниях можно обнаружить и иные суждения. Одна из героинь аксеновской повести «Коллеги» Даша Гурьянова была «красива в своем новом платье цвета перванш, сшитом в Петрозаводске по последней, рижского журнала моде» (Аксенов 2005: 100). Услуги ателье, судя по мемуаристике, пользовались особым спросом у мужчин. Искусствовед М.Ю. Герман вспоминал, что в конце 1950-х годов «профессура диктовала „высокую моду“» и поэтому, начав преподавать, он решил копировать своих учителей: «На мне был костюм из дешевой коричневой ткани, сшитый в скромненьком ателье, но недурно и модно» (Герман 2000: 347). Привычку обращаться в учреждения советского индпошива ученый не оставил и позднее. В 1963 году перед первой поездкой за границу он «сшил на заказ сразу два костюма из дорогих „импортных“ тканей — серый переливчатый и почти черный в едва заметную клетку» (там же: 407). Эта цитата свидетельствует не только о постоянстве пристрастия к услугам ателье, но и о появлении в повседневной жизни советских людей новых тканей, и о росте благосостояния интеллигенции. Но главная ценность этого отрывка из воспоминаний М.Ю. Германа — внутритекстовые комментарии автора. Он пишет: «Приличные готовые вещи встречались разве что в „Березке“, и все склонные к франтовству люди предпочитали „индпошив“» (там же: 408).
Это замечание подтверждают и воспоминания О.С. Яцкевича, которого в свое время обвиняли в стиляжничестве: «Попался мне как-то польский журнал „Жице Варшава“ и там на развороте стоит Ренье князь Монако в светлом пальто с поднятым воротником — элегантно до безумия. Рядом кинозвезда какая-то стоит. И так это выглядит клево! Фотка отложилась в памяти, посему я и пошел в магазин „Ткани“. Вижу бобрик светло-песочного цвета и подумал: „А что, если сшить такое же пальто?“ Купил ткань не очень дорого — и в ателье. Портной, пожилой еврей говорит: „О, я вам сделаю такую штучку — в Голливуд поедете и там вас будут снимать, чтоб я так жил“. Получилось весьма неплохо». Пальто из бобрика вызывало восторг друзей и полное неприятие толпы: «Захожу в гастроном что-нибудь купить на ужин, и сзади: „Вот вырядился!“ Я был достаточно скромен и стеснителен, и мне не понравилось такое „внимание“. Потом какая-то старуха: „Вот шут гороховый!“ В общем еще два-три замечания — и я утром отнес пальто в скупку» (Литвинов 2009: 128–129). […]
Конечно, в ателье больших городов, Москвы, Ленинграда, Киева, а уж тем более Риги, Таллинна, Вильнюса, были хорошие портные. Кинокритик М. Туровская в 1967 году посетила Мюнхен, ее коллег поразил надетый на ней элегантный костюм. Но еще больше их удивило то обстоятельство, что костюм был сшит по индивидуальному заказу и что стоило это недорого. Москвичка Т. Козлова, принадлежавшая к среде творческой интеллигенции, тоже вспоминала с удовольствием свои визиты в одно из московских учреждений индпошива: «Люди шли в ателье, если хотели иметь вещь, которая была бы хоть немного привлекательнее унылого серого платья скверного качества вроде тех, что продавались в магазинах» (Бартлетт 2011: 295). В Ленинграде, например, в середине 1950-х годов славилось ателье на Садовой улице, в доме 53. Его директор, отвечая на вопросы корреспондентов «Ленинградской правды», с достаточным основанием заявляла в августе 1955 года: «Мы имеем возможность предлагать нашим заказчикам только самые лучшие, новые фасоны одежды, которые будут рекомендованы Домом моделей к сезону следующего года. Значительно ускорился и срок изготовления заказов» (Ленинградская правда 1955 г). Для удовлетворения спроса на готовое платье власти пытались использовать метод пошива так называемых полуфабрикатов. В универмаги фабрики поставляли предметы одежды не в окончательном готовом виде, а сметанными на живую нитку. Предполагалось, что после примерки можно будет более точно подогнать пальто или костюм по фигуре покупателя. Доделкой купленной одежды занимались специальные бригады портных из системы промкооперации. Этот метод практиковали крупные пошивочные мастерские, в том числе ателье на Садовой, 53. Там заказчикам предлагали на выбор приготовленные к первой примерке вещи, которые в течение 5–10 дней доделывались с учетом пожеланий клиента. Попытки внедрения полуфабрикатного стиля в изготовлении одежды явились отражением общей тенденции автоматизации, механизации и стандартизации не только производства, но и повседневной жизни, о чем ЦК КПСС, возглавляемый Хрущевым, заявил уже на июльском пленуме 1955 года. Но начинание с полуфабрикатами оказалось неудачным: советские женщины выглядеть лучше не стали. Тем более что новшество внедрялось в жестких рамках плановой экономики. Неповоротливая легкая промышленность и малочисленные пошивочные мастерские не успевали и за естественной сменой времен года. Представители торговых организаций постоянно критиковали поставщиков за то, что «планирование выпуска швейных изделий по кварталам совершенно не соответствует заказанному ассортименту и сезонному спросу» (Ленинградская правда 1956а). Иными словами, летние вещи поступали в магазины только к концу сезона, а зимние — когда холода спадали. В этой ситуации вообще не получалось заботиться о модных обновках.
Неудивительно, что официальная советская пропаганда в середине 1950-х годов еще иногда пыталась внушить населению идею о ненужности следовать за модой. Вполне в духе официальных установок первых лет хрущевских реформ были слова чешского модельера Й. Пучиковой: «Наши модели не должны подчиняться капризам буржуазных модельеров, создающих модели для горстки богачей и только на один сезон. Наша мода должна быть свежей, но ее новые элементы не должны слишком резко отличаться от прежних, потому что наши женщины не будут, да и не хотят ежегодно менять свой гардероб» (Работница 1955: 30). Подобные идеи были востребованы практикой: советские люди были очень небогаты. Но тем не менее многие пытались как-то решить проблему обновления гардероба. Москвичка Ирина Б.рассказывала: «Мама в шестидесятые годы покупала себе ткани в кусках. Это было дешевле. Мама шила себе сама. И под эти костюмчики она делала себе не блузочки, а вставочки. Она покупала кусок красивого крепдешина, очень узенький, и та часть, которая была видна, была оформлена как кофточка, под брошечку какую-нибудь, или с бантиком. А то, что было под костюмом, это шилось из папиных старых рубашек» (цит. по: Вайнштейн 2003: 121).
В начале оттепели советским людям активно предлагалась идея бережливости в одежде, пропагандировались разнообразные способы переделки, перекройки, надвязывания. В этом случае экономии предлагалось поучиться даже у капиталистов. Журнал «Работница» в 1956 году предложил своим читательницам статью: «Выдумка, терпение, вкус. Как одеваются наши французские подруги». Но речь в ней шла не о борьбе двух самых крупных модельеров 1950–1960-х годов — Диора и Шанель, а о том, как, не тратя денег, быть хорошо одетой. Ссылаясь на опыт француженок, журнал писал: «Достаточно умело подобрать какой-нибудь воротничок, шарфик, пуговки, чтобы ваше платье преобразилось. Это не требует больших затрат. Наденьте сегодня одну отделку, завтра другую, и вы всегда будете одеты по-новому. Комбинируйте свои наряды. Когда вы покупаете себе новую вещь, старайтесь, чтобы она подходила к тем, что у вас есть». Эта информация взята из «французского массового журнала „Ви увриер“ („Рабочая жизнь“), где трудящиеся женщины Франции охотно обмениваются своим опытом» (Работница 1956 б: 28, 29). Примеры переделки старых платьев «Работница» заимствовала и в английской коммунистической прессе. В 1957 году в журнале были опубликованы советы газеты английских коммунистов Daily Worker, что лишний раз должно было подчеркнуть скудность жизни простого человека в капиталистическом мире.
Неудача с развертыванием сети доступных ателье подвигла власти на своеобразное «огосударствление» традиционной женской бытовой практики — самостоятельного пошива необходимой и по возможности модной одежды. Это было своеобразное новшество хрущевского времени. С середины 1950-х годов широкое распространение приобрела продажа готовых выкроек, которые издавались домами моделей. Журнал «Работница» систематически печатал различные материалы, помогавшие женщинам научиться шить самостоятельно. Начали выпускаться специальные пособия по кройке и шитью. В 1957 году вышла в свет книга «Домоводство», целью которой была «помощь женщинам в ведении домашнего хозяйства» (Домоводство 1957: 2). Она включала объемную (165 страниц) главу «Кройка и шитье», в два раза превышавшую главу о приготовлении пищи, в шесть раз — главы о гигиене, воспитании детей и т.д. С 1960 года в средних школах был введен специальный предмет для девочек «Домоводство», обучение навыкам шитья занимало в нем важное место. Одновременно власти стремились обеспечить население швейными машинками, которые в послевоенном советском обществе считались большим дефицитом. Доклады статистических управлений, поступавшие в ЦСУ СССР, фиксировали следующие случаи, относящиеся к самому началу оттепели: «С помощью милиции и
Сбои в работе системы государственного индпошива вынуждали тех, кто хотел хорошо выглядеть, пользоваться услугами частных портных разного уровня. В 1920-е годы в СССР существовал официально признанный институт надомников, шивших разные вещи. С утверждением социалистического образа жизни число зарегистрированных частных портных, естественно, уменьшилось. Однако и в послевоенное время люди периодически обращались к мастерам, работавшим на дому, чаще всего без патента. Эта ситуация в государстве, строящем коммунизм, выглядела достаточно абсурдной. Идеологическое руководство страны упорно старалось уничтожить проявления индивидуальной трудовой деятельности в сфере быта. В постановлении ЦК КПСС и Совета министров от 6 марта 1959 года прямо указывалось: «Отставание в деле организации бытового обслуживания населения вынуждает трудящихся прибегать к услугам частных лиц, переплачивать им, чем наносится большой ущерб интересам населения и государства» (Решения партии и правительства 1966: 559–560). Через три с небольшим года, в августе 1962-го, ЦК КПСС и Совет министров СССР, рассматривая вопрос о дальнейшем улучшении бытового обслуживания населения, вновь с неподдельной тревогой отмечали, что «неудовлетворительная организация обслуживания населения в существующей сети ателье, павильонов и мастерских вынуждает обращаться к услугам частных лиц» (КПСС в резолюциях и решениях съездов 1986: 272). Частный портной по-прежнему рассматривался как некий пережиток прошлого, тормозящий продвижение к коммунизму. Но это обстоятельство не останавливало людей, стремившихся сшить приличную вещь. О.Б. Вайнштейн полагает, что женщины часто обращались к частным портным «не столько из-за материальной нужды, сколько из желания обрести свой индивидуальный стиль, чтобы противостоять безличности униформы» (Вайнштейн 2003: 121). […]
Частники помогали советским людям решать и проблему обеспечения обувью. С ботинками, туфлями, тапочками, сапогами, босоножками в СССР сразу после войны и в начале оттепели было не просто плохо, а очень плохо, и это состояние изменялось очень медленно. С 1953 по 1956 год в Ленинграде, например, практически не увеличилось количество специализированных обувных магазинов. В год смерти Сталина их было 48, а в год ХХ съезда — 49 (ЦГА СПб 7384, 37а: 18). Удручающим было не только количество, но и качество производимой обуви. К 1956 году лишь 40% изделий ленинградских обувщиков имели кожаную подошву.
Теплой обуви в современном понимании у жителей городов не было. Валенки в городских условиях практически не использовались. Однако это не означало, что советские модельеры не знали об общеевропейской тенденции создания специальных ботинок на утепленной подкладке и на толстой, желательно микропористой, каучуковой подошве. В четвертом номере «Журнала мод» за 1956 год указывалось, что в
Модную обувь можно было сшить у частников. Так, в частности, поступали стиляги. Герои документальной книги Г. Литвинова «Стиляги: Как это было» В. Сафонов и Б. Алексеев рассказывали: «Обувь была специальная, на „манке“. Сапожники сразу освоили. Был такой материал — микропорка. Вот они наклеивали толстую мягкую подошву и еще гофрировали ее сбоку»; «Ботинки на толстой подошве делали частные сапожники. Тогда, как ни странно, было много частных сапожников. Они приклеивали замечательную толстую подошву» (Литвинов 2009: 129).
Известный советский модельер А. Игманд вспоминал о еще более экзотической практике: «У меня был один знакомый по прозвищу Шнапс, который из обыкновенных туфель делал платформы. Он разрезал покрышки для машин, вырезал по контуру обуви и пришивал к ботинкам. В народе такие туфли назывались танками — они были на шинах толщиной пять-шесть сантиметров» (Игманд 2008: 33–34). Однако других фактов обращения мужчин к частным сапожникам обнаружить не удалось. Несмотря на то что отечественные мужские полуботинки, например выпускаемые ленинградской фабрикой «Скороход», в конце 1950-х годов не соответствовали новым эстетическим требованиями и были малопригодны для носки, так как весили 1 кг 200 граммов каждый, мужчины все же довольствовались фабричной продукцией (Ленинградская правда 1959 б).
На рубеже 1950–1960-х годов активизировались импортные поставки обувных изделий из стран народной демократии. Они, конечно, были предметом повышенного спроса. А.Г. Найман вспоминал, что внезапно понадобившиеся ему остроносые венгерские туфли можно было купить только через знакомую продавщицу. Неудивительно, что человек в конце 1950-х годов, обутый в узконосые ботинки, привлекал к себе повышенное внимание, как отмеченный знаком особой элегантности. Актриса Т.В. Доронина, описывая свою первую встречу в 1958 году с актером БДТ П.Б. Луспекаевым, отметила, что ее буквально сразил вид его обуви: «Я смотрю и вижу именно ботинки. Я боюсь поднять глаза. Я уставилась на эти узконосые модные черные ботинки со шнурками» (Доронина 1997: 201). А по воспоминаниям Е.А. Евтушенко в начале 1960-х годов «в одном рабочем клубе на сцену начали выскакивать дюжие молодцы с красными повязками, которым в моих остроносых ботинках почудился вызов пролетарскому вкусу» (Лев с петербургской набережной 2011).
В разгар оттепели в СССР появилась австрийская и английская обувь. Единственным ее недостатком была дороговизна. Современники вспоминали, что в 1961 году супермодные остроносые английские туфли из-за своей высокой цены «спокойно лежали» на полках советских магазинов (Герман 2000: 385). В начале 1960-х годов стали делать и отечественные остроносые ботинки. Первыми в стране в советские строгие туфли из черного хрома с зауженным носком оделись ленинградцы. Такую обувь начала изготавливать городская обувная фабрика «Восход» (Ленинградская правда 1960а).
В женской практике обращение к сапожникам носило менее экзотический характер и, вероятно, поэтому продержалось дольше. Частники в середине 1950-х годов начали тачать для дам так называемые румынки — «ботиночки на небольшом каблуке, со шнуровкой и отороченные мехом» (Дервиз 2011: 60). Это позволило решить проблему женской зимней обуви. Ведь ставшие модными в начале 1960-х годов сапожки из натуральной кожи на первых порах были только импортными и дорогими — 70 рублей и выше (в ценах 1961 года). В год смещения Хрущева стали поступать в продажу отечественные сапожки, но сделаны они были из синтетики. Советская пресса с пафосом писала в 1964 году: «Русские сапожки сейчас в моде во всем мире. Но самыми модными будут сапожки не из кожи, а из синтетики. Для такой кожи не страшны сорокаградусные морозы. Сапожки эти красивее и эластичнее кожаных» (Работница 1964 б: 32). Частники же по старинке продолжали использовать кожу. В романе В.А. Кочетова «Секретарь обкома» (1961) у модницы Юлии — родственницы главного героя Денисова — есть «сапожник, тачающий ей туфли по самым модным парижским и римским моделям». Он же шьет и жене секретаря обкома пригодные для загородных поездок сапожки за пять дней, комментируя столь «долгий срок» тем, что товар должен «сесть на колодки» (Кочетов 1961а: 21; Кочетов 1961 б: 46–47). […]
В 1950–1960-х годах заказы сыпались и на частников, шивших белье. Правда, только от женщин, которые традиционно использовали корсетные изделия. В эти годы, во всяком случае в крупных городах, существовали ателье по изготовлению белья и надомницы, специализировавшиеся на шитье бюстгальтеров, поясов, граций (подробнее см.: Бартлетт 2011: 296, 297). У мужчин все было сложнее.
До начала 1930-х годов основной вид мужского исподнего — это длинные нижние штаны (кальсоны). Сначала они были только шитыми, широкими в бедрах и узкими в щиколотках. Внизу кальсоны имели завязки, пояс застегивался на пуговицы. После появления трикотажа мужское белье приобрело вид рейтуз с
Мужские трикотажные кальсоны
На рубеже 1950–1960-х годов кальсоны вошли в противоречие с
Несмотря на то что советское общество развивалось по мужскому варианту, в стране не уделяли должного внимания изготовлению одежды, а тем более белья для сильного пола. В 1963 году обыкновенные мужские трусы из синего или черного сатина оказались в числе особо дефицитных товаров. Способы разрешения «трусовой» проблемы рассматривались на достаточно высоком государственном уровне. Так, в октябре 1963 года на очередной сессии Ленгорисполкома в ходе прений по отчетному докладу тогдашнего первого лица правительства города В.Я. Исаева высказывались критические замечания по организации производства мужского белья. «Дело доходит до того, — с возмущением говорили выступающие, — что из-за отказа швейных фабрик принять на летнее время заказ на обыкновенные трусы, торгующие организации разместили этот заказ из своего материала в Евпатории». Еще курьезнее выглядели оправдания начальника управления швейной промышленностью Ленинграда. Он утверждал, что «на складах фабрик скопилось более 100 тыс. трусов, не выбираемых торговыми организациями», а их «увлечение… размещением трусов на берегу Черного моря» связано с желанием иметь туда постоянные командировки (ЦГА СПб 7384, 42: 41, 92). Аналогичные дебаты, скорее всего, проходили во всех городах СССР: мужских трусов не только удобных, трикотажных, но обычных семейных, не хватало повсеместно. Потому-то советские мужчины с середины 1960-х годов стали носить под узкие брюки спортивные плавки. Правда, и эта деталь мужской интимной одежды часто превращалась в дефицит. И тогда на помощь приходили практики подмены, свидетельствующие о разнообразии стратегий выживания советских людей. Д.В. Бобышев надолго запомнил совет одного из своих друзей: «На лето — в качестве купального костюма купи за 12 копеек детские трикотажные трусики, и на твоих взрослых чреслах они обретут тугую элегантность!» (Бобышев 2003: 116–117). […]