В «Новом литературном обозрении» выходит неизвестная ранее книга неизвестного ранее советского историка

Это книга уникальной судьбы. Монография советского историка Николая Воскресенского (1889-1948) никогда не публиковалась прежде. Дело отнюдь не в цензурных запретах. Новосибирский историк Дмитрий Серов нашел рукопись монографии в архиве и, ознакомившись с нею, понял, что работа Воскресенского заслуживает того, чтобы стать известной. Подобное возвращение имен — не редкость. Но нечасто его объектами становятся советские историки, которые прошли спокойный путь, не побывав в лагере или под цензурным запретом.

«Открытая Россия» с разрешения издательства «Новое литературное обозрение» публикует отрывок из книги Николая Воскресенского «Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века».

Особенно много усилий и творчества для воздействия на общество было вложено в религиозную пропаганду в целях очищения веры и обрядов православной церкви от идолопоклонства, ханжества, лицемерия, мракобесия в различных его видах, суеверий, эксплуатации народного невежества из-за стремления к наживе и обогащению некоторых темных представителей православного духовенства.

Каждый случай проявления невежества и эксплуатации религиозных предрассудков, дошедший до сведения царя, бывал поводом для борьбы с подобными явлениями  прежде всего увещанием, пропагандой, вообще воздействием на мир идей, а потом уже путем наказания, иногда весьма сурового, но всегда разумного и справедливого.

Недаром Петр в своем собственноручно написанном клятвенном обещании епископов от 12 декабря 1715 года обязывает последних в делах веры и церкви поступать со своими противниками с необходимой и обязательной кротостью и рассуждением: «С противными церкви с кротостью и разумом поступать, по Апостолу: ...бых всем вся, да всяко некия спасу, а не так, как ныне — жесткими словами и отчуждением». Приведем несколько случаев из весьма большого их количества, характерных именно такой религиозной пропагандой исповедания и обрядов более возвышенной веры. В 1723 году, 1 января, Петр известил Синод через его вице-президента, Феофана Прокоповича, об изъятии из дома секретаря Монастырского приказа Макара Беляева серебряного ковчега с изображением мученика Христофора, с приказанием перелить его [этот ковчег] «в какой пристойно церковный сосуд», извергнув из него слоновую кость, бывшую предметом поклонения для темных людей и, быть может, служившую источником эксплуатации для ее обладателя. При этом Петр распорядился специально написать трактат, в котором приказал изобличить, разоблачить, развенчать широко распространенные в народе «сицевые и сим подобные суперстиции», а также указать на роль греков в этом вопросе, которые в течение веков не только являлись проводниками веры и книжного учения, но [и] производили и привозили на Русь всякий хлам и ветошь в качестве предметов религиозного культа, «что ныне уже синодальным тщанием истребляется».

Распространяя путем пропаганды более возвышенное благочестие, ограждая всяческими способами народ от эксплуатации его духовенством, Петр прилагал старания и через законодательные акты, а также и [через] отдельные административные распоряжения разъяснить самим представителям церкви, в чем состоят истинная вера и подлинное благочестие, убедить их и помочь им таким образом стать на «прямой путь христианской». При этом, однако, и помимо воздействия на мир идей приемы и меры царя были различны. Приведем весьма интересную в этом отношении резолюцию царя на челобитье архимандрита Данилова монастыря города Переславля-Залесского, Варлаама, от 18 мая 1722 года, в котором последний оправдывался в возводимом на него обвинении в воздавании почестей, подобно святым, покойному строителю монастыря и некоторым другим лицам, похороненным в его обители. «По сей челобитной в первых двух, то есть о Даниле и Корнилии, вины нет, понеже митрополитом то чинилось, — пишет Петр, — а о строителе, хотя за святого не почитал, однакож отмену, подобную святым, чинил без воли архиерейской, вина есть. Но, понеже сие делалось прежде Духовного регламента и в такое время, что сим везде торговано, того ради сию вину отпустить. И сие учинить Святейшему Синоду по силе сего».

В этой резолюции Петра автор ее отразился со всей полнотой как правитель и как моральная личность. Он стоит на страже интересов государства, церкви и православной веры, хорошо осведомлен в осуществляемой им религиозно-церковной политике, гибок и далек от огульных мер, внимателен к человеку, ищущему у него правосудия и оправдания, и, наконец, справедлив даже к представителю класса, вообще не жалуемого им как правителем.

Еще пример. 17 мая 1722 года был издан указ Петра I, вызвавший большое смущение среди тогдашнего духовенства и большое осуждение в последующие времена:

этим указом вменялось в обязанность духовенству, собственно «отцам духовным», духовникам, принимающим исповедь, объявлять светским властям о злоумышленниках, открывшихся на исповеди в своем намерении совершить политическое преступление: измену отечеству, бунт против государя и государства и тому подобное и не оставивших своего умысла и на будущее время.

Рассмотрим основания законодателя, приведенные как при издании названного закона, так и в [случаях издания] других, предшествовавших ему и последующих, которые находились в связи с общегосударственной и церковно-религиозной политикой царя и которыми он руководился.

По основным законам Петра I носитель верховной власти в государстве, монарх, «по долгу богоданной нам власти» являлся главой не только государства, но вместе с тем и церковной власти — он был pontifex maximus церкви, наподобие римских императоров. Это положение царя в православной церкви было установлено категорически в манифесте самого Петра I от 25 января 1721 года об учреждении для управления русской церковью Духовной коллегии и подтверждено в клятвенном обещании ее членов: «Исповедую же с клятвою крайнего судью Духовной сей колегии быти самого всероссийского монарха, государя нашего всемилостивейшего». Следовательно, с религиозно-церковной точки зрения «злодейственное намерение» против царя являлось не простым «братним согрешением», а покушением, направленным «на государя, или на тело церкви», по выражению «Прибавления» к Духовному регламенту от 1722 года. Вследствие такой установки духовник, объявляющий о предполагающемся преступлении против главы государства и церкви, стоит на страже интересов богоустановленной церковной иерархии, с одной стороны, а с другой — как всякий гражданин, знающий о намерении «злодея» совершить политическое преступление, например измену отечеству, бунт против государя и его фамилии, обязан сообщить о том светским властям, следуя своему гражданскому долгу и по обязанности верного подданного, дабы не быть признанным за соучастника преступного замысла.

На основании этих мотивов глава церкви и разъяснил духовенству через высший орган подчиненного управления — Святейший синод, что такое пресечение преступного намерения через своевременное объявление подлежащим властям нисколько не нарушает правил церковных и является не греховным деянием, но полезным действием, не противоречащим совести и долгу отца духовного. Указ Синода весьма тонко формулирует основания введения устанавливаемой нормы и самое действие духовных отцов, принимающих исповедь: «Понеже известно ныне в Синоде учинилось, что некоторые злодеи, исповедываяся духовным своим отцам грехов своих, объявляют на исповеди и злодейственное свое намерение — не раскаянием и отложением умышления, но с непременным злого того действа желанием...»

Следовательно, сообщение духовенством подлежащим властям должно иметь место не обо всяком намерении или злом умысле, а только о таком, когда исповедующийся не отказывается от него, но остается «с непременным злого того действа желанием». Указ продолжает: «...и от такого необъявления многие происходят вредные действия». Отцы духовные обычно не осмеливались объявлять о таких умыслах, считая донесение свое грехом: «...вменяюще то грех быти». Святейший синод по повелению главы церкви разъясняет, что такая исповедь «не есть исповедь, ниже часть исповеди, но коварное к прелщению совести своей ухищрение, на конечную тем злодеем погибель и духовникам их, таковое злодейственное намерение прикрывающим»; объявление же о том не только «не есть грех, но полезное хотящего быть злодейства пресечение». Синод установил поэтому следующую норму: «...того ради по имянному его величества всемилостивейшего державнейшего Петра Великого, императора и самодержца всероссийского, указу Святейший Синод судил за благо сим объявлением показать ясно, дабы каждой священник ведал, что, если кто при исповеди объявит духовному отцу своему некое не сделанное, но еще к делу намеренное от него воровство, наипаче же измену или бунт на государя», тот духовный отец должен «донести вскоре о нем, где надлежит».

Мотивировка закона, методы убеждения в необходимости проводимой меры применялись Петром I по отношению не только к целому народу, классу или общественной группе, например, к духовенству (в частности, к монашеству), промышленникам, купцам, офицерам, но часто направлялись и отдельным лицам, к какой бы общественной группе они ни принадлежали. Свои наставления, «наказы», Петр писал, например, Беклемишеву, своему агенту по организации торговли с Италией и Испанией; Конону Зотову, морскому офицеру, агенту царя во Франции; офицеру Салтыкову, также специалисту по корабельному делу, посланному для приема кораблей в Англию; ученику архитектурного дела в Брабандии Ивану Коробову и другим.

Для подобных обращений у Петра находились и время, и желание; в них сказывались доступность и простота в обращении с людьми всякого общественного положения,

а также всегдашняя готовность Петра как более опытного человека, учителя, дать указание или наставление нуждающемуся в них.

Приведем для примера письмо Петра последнему из названных нами его корреспондентов, будущему мастеру-архитектору Ивану Коробову. Последний уже несколько лет по воле царя находился в Голландии за изучением местной архитектуры, заскучал и возымел намерение побывать во Франции и Италии, чтобы познакомиться и с тамошним искусством. Петр не одобрил желания своего будущего мастера: «Пишешь ты, чтоб отпустить во Францию и Италию для практики архитектуры цивилис, — начинает свое письмо-указ Петр и далее приводит мотивы, по которым он не считает нужным прервать учение Коробова в Голландии и позволить ему перебраться для окончания науки в соседние страны. — Во Франции я сам был, где никакой архитектуры нет и не любят, но только гладко и просто и очень толсто строят»; в Италии уже есть русские ученики, «нарочито» посланные для изучения итальянской архитектуры. «Но в обоих сих местах строение здешней ситуации противные места, и нет сходне Голландии, того ради надобно тебе в Голландии жить, а не в Брабандии и выучить манир голландской архитектуры, а особливо фундаменты, которые нужны здесь, ибо равную ситуацию имеют для низости и воды».

Подобного характера убеждения были не единичными собственноручными посланиями и обращениями царя к отдельным своим сотрудникам и помощникам, а весьма многочисленными, характеризующими общее отношение царя к тем, через кого он действовал и среди кого проводил первоначально свои мероприятия.

Петр не только отдавал приказания и требовал беспрекословного их выполнения, но и стремился добиться сознательного понимания и творческой рассудительности при сотрудничестве с ним и вообще на службе.

Не отрицая стремления Петра «навязать народу недостающие ему блага», тем не менее нельзя признать правильным утверждение В. О. Ключевского, что царь только силой пытался достигнуть задач, поставленных им русскому народу, и что в осуществлении их он «с людьми обращался, как с рабочими орудиями, умел пользоваться ими и не любил входить в их положение». Полагаем, вряд ли можно признать равнодушием, невхождением в положение ученика Коробова приказание царя в силу государственных соображений: «Того ради, отложа все, сему учись». Непосредственный же обмен мыслей царя и ученика, затосковавшего в заграничной командировке, не может не свидетельствовать, напротив, о принятом Петром обычае объяснить, убедить человека, заставить его трудиться «о благе общем» именно в определенном направлении.

Сергей Простаков