В последнее время внимание историков советского общества сместилось к позднесоветскому периоду, однако эпоха Сталина и сама фигура вождя по-прежнему остаются одним из наиболее значимых объектов исследования . Именно эта эпоха остается пробным камнем для западной и, в частности, американской славистики, которая отказывается от жесткой пейоративной конструкции тоталитаризма и переходит к более гибким моделям, позволяющим видеть в развитии советского общества один из вариантов эволюции общества модерна, а в советском человеке — не просто объект идеологических манипуляций или жертву террора, но обладателя своеобразной субъективности.

В 1990-е годы внутри этого ревизионистского направления наметился раскол, связанный с интерпретацией природы советской модернизации. В то время как «неотрадиционалисты» связывали советский проект с возвращением к архаическим культурным и политическим формам, «модернисты» обращали внимание на «значение планирования и научных принципов социальной организации, социальной заботы и техник массового надзора, с одной стороны, и коллективного, и индивидуального дисциплинирования, с другой» [Fitzpatrick, 1999, p. 11] (более подробно об этом в [Дэвид-Фокс, 2016]).

Ярким образцом этого последнего подхода выступает книга профессора Университета Огайо Дэвида Л. Хоффманна, русский перевод которой вышел в издательстве «Новое литературное обозрение». Ее автор входит в число ведущих специалистов по этой теме, выпустил нескольких монографий, редактировал сборники по истории сталинского общества, в частности, выпущенный издательством «Blackwell» компендиум «Stalinism: The Essential Readings». В числе коллег, которым в предисловии Хоффманн выносит благодарности, присутствуют чуть ли не все авторитетные слависты, занимающиеся изучением сталинского общества, — от Шейлы Фитцпатрик до Олега Хлевнюка.

Отправной точкой для Хоффманна становится критика представления об уникальном характере и обособленности советского общества. Исследуя его развитие сквозь призму социальной политики, американский исследователь показывает, что управление советским обществом опиралось не только на идеологию построения коммунизма и репрессивные практики. В значительной степени его подпитывал «рационалистический дух социального вмешательства», под воздействием которого происходило формирование всех современных государств. Таким образом, вслед за Мишелем Фуко и Джеймсом Скоттом Хоффманн стремится увидеть в российской и советской истории процесс становления дисциплинарных практик и включения населения «в более экономичные и эффективные системы контроля» [Хоффманн, 2018, с. 39]. Для этого американский историк прибегает к реконструкции того, как формировалась идеология регулирования повседневной жизни общества, движимая заботой об обеспечении воспроизводства населения. Обнаруживая истоки этой идеологии в концепции полицейского государства, которая разрабатывалась в XVIII веке камералистами, он затем прослеживает, каким образом она стала движущей силой развития социальных наук и была положена в основу практики управления (массовым) обществом. Новые дисциплины — статистика, социология, демография, эпидемиология, криминология и другие — были востребованы в ходе формирования соответствующих программ социальной защиты и вместе с тем технологий социального контроля, необходимость которых была связана с процессами индустриализации и урбанизации. Мощный толчок внедрению технологий социального регулирования и формированию систем социальной защиты и в европейских странах, и в России дали трагические события Первой мировой войны.

Полный текст на сайте журнала.