Исходной точкой идейной эволюции Киреевского был западноевропейский философский и литературный романтизм (преимущественно консервативный), который вводился в русскую литературу Жуковским и культивировался в кружке любомудров. Интеллектуальная биография мыслителя будет, однако, неполной, если не сказать об огромной роли, которую с юных лет играл в его жизни младший брат, Петр Киреевский (1808–1856), будущий видный фольклорист-славянофил. Этот человек, по единодушным отзывам современников, был живым воплощением лучших сторон уходящей, патриархально-дворянской старорусской традиции. Его индивидуальность сформировалась очень рано и уже не претерпевала каких-либо существенных изменений; определяла ее глубокая привязанность к национальной традиции и православной вере, любовь к русскому народу и русской деревне, инстинктивная неприязнь к западной цивилизации; согласно Буслаеву, Петр Киреевский уже в самом начале тридцатых годов был фанатичным противником Петра Великого и жалел, что носит такое же имя[1]. Сила его убеждений, внутренняя цельность его личности оказывали огромное влияние на Ивана Киреевского — тем большее, что сам он обладал этими чертами в гораздо меньшей степени.

В отличие от брата, Иван Киреевский не был «готовой с самого начала» натурой, его славянофильство — результат сознательных размышлений, сложной мировоззренческой эволюции. Эволюция эта заслуживает более обстоятельного рассмотрения, поскольку она позволяет увидеть промежуточные звенья, соединявшие славянофильство с романтизмом любомудров и западническим консерватизмом Чаадаева.

От любомудрия к славянофильству

Весьма знаменательно, что первая статья Киреевского — «Нечто о характере поэзии Пушкина » (1828) — была посвящена доказательству того, что в лице Пушкина Россия наконец обрела долго ожидавшегося национального поэта. Киреевский усматривал национальные черты даже в тех произведениях Пушкина , которые на первый взгляд могли показаться лишь подражаниями западным писателям. Пушкин, по мнению Киреевского, поэт поистине национальный, поэт действительности, воспитанный в средоточии жизни своего народа; его произведения — непосредственное выражение духовной сущности русского народа, впервые выразившейся в совершенной поэтической форме. Пушкин — первый поэт, который остался полностью национальным, а вместе с тем усвоил все наследие западной культуры. Наряду с этими утверждениями в статье Киреевского появляется характерная мысль о старости и увядании европейской культуры; критик высмеивает русских байронистов, заявляя, что в столь молодой и полной надежд стране, как Россия, байроновский разочарованный герой не может не быть неестественным явлением.

Выдвинутое в статье о Пушкине требование народности литературы получило развитие и более глубокое обоснование в «Обозрении русской словесности за 1829 год». Путь к истинно национальной культуре ведет через историю и философию. Уважение к действительности, писал Киреевский, составляет «средоточие той степени умственного развития, на которой теперь остановилось просвещение Европы и которая обнаруживается историческим направлением всех отраслей человеческого бытия и духа. История в наше время есть центр всех познаний, наука наук, единственное условие всякого развития; направление историческое обнимает все»[2].

Однако сама история должна стать философской — современным русским уже мало «Истории» Карамзина. «Нам необходима философия: все развитие нашего ума требует ее»[3]. Первым шагом в деле создания национальной философии должно быть усвоение идейных достижений Германии. Таким образом, «немецкое направление», представителями которого были любомудры, благоприятствует возникновению самобытной русской философии; точно так же «немецкое направление» в литературе, зачинателем которого был Жуковский, освободило русскую литературу от французского влияния и содействовало возникновению самобытной литературы. Но, подчеркивал молодой мыслитель, «чужие мысли полезны только для развития собственных. Наша философия должна развиться из нашей жизни, создаться из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта. Когда? и как? — скажет время; но стремление к философии немецкой, которое начинает у нас распространяться, есть уже важный шаг к этой цели»[4].

Эти суждения связаны у Киреевского с определенной концепцией взаимоотношений между Россией и Западной Европой. Молодой мыслитель восхищался западной цивилизацией, но именно из ее совершенства делал вывод, что ее роль подходит к концу. Каждый из европейских народов уже совершил свое назначение; Европе необходим прилив свежих сип, нужен центр, «народ, который бы господствовал над другими своим политическим и умственным перевесом»[5].

В кругу европейской культуры существуют лишь два молодых великих народа: Соединенных Штатов Америки и России. Однако Соединенные Штаты не могут стать средоточием цивилизации из-за своей отдаленности и «английской односторонности» своей культуры. Так что остается Россия. Усилия всех основных народов Европы сформировали ее цивилизацию, придали ей характер, лишенный исключительности, общеевропейский, приготовляя тем самым возможность будущего влияния России на всю Европу. В качестве «младшей сестры в большой, дружной семье» Россия получила наследство и опыт своих предшественников, поэтому ее задача облегчена. Еще одно благоприятное для России обстоятельство — ее географическое положение и размеры[6].

Сопоставление России и Соединенных Штатов как двух молодых, полных сил наследников европейской цивилизации получило распространение в Европе благодаря книге Токвиля «О демократии в Америке» (1835), но стоит напомнить, что Киреевский говорил о том же за пять лет до знаменитого прогноза французского историка.

Однако высказывание Киреевского о будущей исторической миссии России не гармонировало с совокупностью его взглядов. «Обозрение русской словесности за 1829 год» — статья, необычайно интересная с точки зрения характерного, хотя и скрытого мировоззренческого противоречия. Это статья гораздо более «западническая», чем может показаться на первый взгляд. С одной стороны, Киреевский выступал за создание действительно национальной литературы и философии, такой, какую нельзя импортировать извне; с другой стороны, утверждал, что вся русская цивилизация и культура есть нечто импортированное, плод общих усилий главных народов Европы. Одну из основных черт современной умственной жизни Киреевский усматривал в историзме, интерпретируя его в консервативном духе — как теорию органической преемственности национальной жизни; а в то же время, утверждая, что Россия — молодая страна, он неявно признавал, что в России все начинается с реформ Петра, с резкого разрыва исторической преемственности. Противоречивость мировоззрения молодого Киреевского имела глубокие социологические корни: с одной стороны, он был потомком старого дворянского рода, представителем социального слоя, который ценит традиции, своими привилегиями обязан не петровской «Табели о рангах», но длительному, «органическому» историческому процессу; с другой стороны, он был образованным интеллектуалом-европейцем, обладателем духовных благ, умевшим ценить их и прекрасно понимавшим, что обязан ими европеизации России, радикальной реформе и «якобинским» методам «императора-революционера».

В начале 1830 года Киреевский отправился в свое первое и последнее путешествие за границу. Оно ограничилось посещением Германии (поездке во Францию во Францию помешала Июльская революция и тревога за семью, вызванная эпидемией холеры в России). Молодой мыслитель вынес из этой поездки смешанные впечатления. В Берлине он слушал лекции Гегеля (с которым познакомился лично и беседовал о своем отечестве), Шлейермахера и Савиньи , в Мюнхене — лекции Шеллинга . Он понимал, что окружен первостепенными умами Европы. В то же время его отталкивало филистерство студентов и мещанский облик немецкой жизни. Он пришел к выводу, что лишь русские еще сохранили способность горячо интересоваться духовными вопросами. «…Все русское, — замечает он в одном из своих писем, — имеет то общее со всем огромным, что его осмотреть можно только издали»[7].

В результате заграничного путешествия историософские воззрения молодого Киреевского претерпели некоторую эволюцию. Несмотря на довольно критическое отношение к Германии, это была эволюция в направлении к западничеству. Как убедительно доказывает Койре , имело значение и влияние Чаадаева, с которым Киреевский познакомился ближе по возвращении из путешествия[8]. Воззрения Киреевского подверглись пересмотру в направлении более суровой оценки России и меньшего пессимизма в оценке перспектив развития западной цивилизации. Мыслитель, до недавнего времени проповедовавший развитие национального самосознания и неподверженность чужим влияниям, начал издавать журнал под знаменательным названием «Европеец».

Самой интересной статьей, опубликованной в «Европейце», был трактат Киреевского «Девятнадцатый век» (1832). Он возбудил подозрения самого императора и стал причиной запрещения журнала[9].

Проблема «Россия — Запад», полагал Киреевский, имеет огромное практическое значение. Сосуществование традиционных, национальных начал с заимствованными началами европейской цивилизации — наиболее важная черта современной России. Поэтому проблема взаимного отношения между Россией и Западом — это внутрироссийская проблема; от того, как она будет решена, зависит направление дальнейшего развития русского народа.

Европейская цивилизация (несмотря на действующие внутри нее разрушительные силы) имеет органический характер — Россия же его лишена. Хотя Россия существует тысячу лет, она не создала свою собственную, настоящую цивилизацию и по-прежнему считается молодой страной. Ее культура заимствована, а то, что в ней самобытно, будучи предоставлено само себе, в изоляции от Европы, не способно к творческому развитию. Подобно Чаадаеву, Киреевский утверждал, что Россия доселе не участвовала в историческом развитии человечества.

Вслед за Гизо и Савиньи Киреевский называет три основных начала европейской культуры и цивилизации[10]. Это:

1) христианская религия;

2) характер молодых варварских народов, разрушивших Римскую империю;

3) наследие античного мира.

Два первых начала — молодой варварский народ и христианство — имелись также в России; ее несчастьем было отсутствие античного наследия. Таким образом, своеобразие русской цивилизации не в том, что она представляет собой нечто иное, что она чем-то богаче, но в том, что она беднее на крайне существенный элемент. Античная культура была общим, наднациональным фундаментом европейской культуры и основой формирования общечеловеческой культуры. Русская культура, лишенная этой основы, была обречена на изоляцию, не могла участвовать в общем прогрессе человечества.