Когда-то святые защитники Руси изображались пешими, однако где-то в XI веке, вместе с формированием культуры всадничества, пересели на лошадей. С тех пор всадник занял центральной место в русской национальной мифологии, проделав путь от образа «змееборца», небесного покровителя Руси, до конного царя-триумфатора, который объединил в себе имперский пафос и выражение мощи нации и государства. В книге «Русский всадник в парадигме власти» (издательство «НЛО») историка культуры, доцента РГГУ Бэллы Шапиро описывается, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Автор книги анализирует процесс культурной трансформации, охватывая период от Московского царства до последних императоров.N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, посвященным конным забавам и состязаниям московитов.

«Коньное уристание»: конные забавы, состязания и конный бой

В последнюю четверть XVII в., в эпоху беспрерывных войн, европейские монархи-военачальники стремились развивать «кавалерийский дух и распространять конные знания, связанные с войной». В войнах этого периода от конницы в целом и от каждого конкретного всадника требовались прежде всего выучка и техничное маневрирование. Основой обучения всадника становится манеж, где отрабатываются приемы конного боя.

Уровень задает французская школа, прежде всего знаменитый Salle du Manège, существующая с 1594 г. Академия верховой езды в Тюильри; на волне популярности манежной езды ее мощностей становится недостаточно. С 1674 г. вновь открывается академия верховой езды в Сомюре. После ее угасания в 1680 г. открывается школа неподалеку, в Анже.

В 1679–1683 гг. в Версале строятся Великие конюшни, объединяющие академию верховой езды, Большие и Малые Конюшни. В 1682 г. при Версальской академии открывается École des Pages — Школа пажей, дворянских недорослей, которых обучали верховой езде и действию оружием. Здесь преподавал великий Дюплесси, которому Людовик XIV доверил конное образование дофина. Версальский комплекс стал знаковым для своего времени, превратившись в ведущий культурный центр.

Еще одним признанным центром манежной подготовки была Вена; в 1680–1681 гг. здесь коренным образом перестраивается, расширяясь, манеж в Хофбурге — зимней и основной резиденции Габсбургов. Эти два центра выездки, Вена и Версаль, оказывали самое существенное влияние на обучение всадников всей Европы; имели они вес и в России.

Относительно существования московских школ подготовки всадника и его лошади сведения противоречивые. С одной стороны, по свидетельству иностранцев, побывавших при московском дворе, лошади у московитов были недоездки, т. е. не обученные до конца, или вовсе «не учены ни в упряжь, ни подверх», или «выезжены дурно». Говорили, что в Москве «нет [даже у знатных людей] учителей верховой езды (берейторов), и красивая, или искусная, поступь не известна ни лошади, ни кому-либо из всадников» и поэтому для всадников достоинства лошади заключались в том, чтобы они «больше играли и ржали». Но все же московиты любили верховую езду, особенно быструю, и всегда ездили «очень шибко, всегда во всю прыть, как только можно».

Как считалось, большой популярности верховой езды у московитов способствовали русские кони, поскольку «в самой Московии родятся лошади, весьма замечательные по быстроте» и особое конское убранство, такое как «маленькие барабаны, прикрепленные у луки седла; от их звука лошади бегут скорее». Московские всадники, «сидя верхом, гарцевали и красовались тем, что, ударяя в литавры, заставляли лошадь делать внезапный прыжок, и при этом кольца, цепочки и колокольчики на ногах лошади издавали звуки», поскольку считали «всего для себя славнее вдруг погонять лошадей во всю прыть или заставлять их делать безобразные и вовсе неискусные скачки, чтобы тряслись и бренчали от их движения серебряные из больших колец цепочки, украшающие их в виде других уздечек». Любо пытным кажется применение заимствованных у скандинавов звучащих плетей, где к верхнему кольцу крепилась обойма для бича и шумящие подвески: лошадь была приучена реагировать не на удар, а на взмах.

В отсутствие берейторов царским лошадям, участвующим в процессиях, «по чрезмерной их дикости им приходилось связывать на известном расстоянии самые ноги»: эти животные, «под персидскими, богато убранными сапфирами и дорогими камнями седлами [следовали резвясь и играя]… хотя и спутанные веревкою по ногам и ведомые кроме того конюхами, обращали однако на себя особенное внимание зрителей благородной и величавой статью».

Эти сведения опровергаются другим очевидцем, который сообщает, что и московиты, и их лошади были хорошо знакомы с некоторыми элементами европейской Высшей школы верховой езды, например такими, как левада и испанский шаг. Упряжные лошади обучались «ходить тихо и торжественно», т. е. каретному шагу, нужному в церемониальных процессиях: «карету везли 6 фрисландских лошадей в золотой же сбруе, с султанами из белых перьев на голове; они выступали горделиво, при давая процессии много торжественности и, испуская благородное ржание, казалось, точно реяли по воздуху».

Также московитам был известен тренинг молодняка. Знали они и манежную «работу в руках» (обучение без всадника. — Б. Ш.), и вываживание, о чем современниками упоминалось неоднократно: «а как государь похочет куды ехать, прикажет конюшей яселничему, а яселничей прикажет стремянным конюхам оседлати под государя по повеленью, и оседлав, объездят перво стремянные конюхи, потом яселничей сам, а перед царьским седаньем конюшей». А также: «для приготовления к въезду в город… чистили всех лошадей, особенно фрисландских, и водили их по двору нашего подворья для того, чтобы они явились в приличном виде и выступали мирным шагом (при торжественном въезде на них особенно рассчитывали)». Лучшими для обучения признавались испано-неаполитанские лошади. Судя по времени появления в расходных документах царской казны сумм, выделенных на «конское учение», выездка как наука утвердилась в Москве к рубежу XVII–XVIII вв.

Испытанным способом проверки возможностей лошади были конные ристания — поединки, военные игры, соревнования всадника и его коня в силе и быстроте, где «сила испытывается трудом, а быстрота сравнением». К одному из самых ранних описаний таких поединков относится рассказ венецианца А. Контарини, наблюдавшего за развлечениями московитов на льду Москвы-реки зимой 1476/77 гг. В число ледовых забав входили «конские бега и другие увеселения; случается, что при этом люди ломают себе шею», — вспоминал путешественник. Современники отмечали, что у московитов «вся молодежь упражняется в разнообразных играх и притом близких к воинскому делу, состязается в беге, борется и участвует в конском ристании», при этом «в каждой игре есть своя награда».

Знали следующие виды конных поединков: скачки на скорость (к сожалению, источники не дают возможности обозначить принятое сегодня разделение на гладкие и барьерные скачки), гонки упряжек, противоборства всадников и стрельба в цель на полном скаку. Конные лучники ездили, несколько поджав ноги, на коротких стременах: эта манера сообщала им определенные преимущества при стрельбе с коня. Возможно, привычка была перенесена из военного времени.

Поединки, как «всякое играние», запрещались правилами № 50 и 51 «О еллинском бесновании» Святого вселенского шестого собора VII в. Запрет был обновлен решением Стоглавого собора в 1551 г. «Коньная уристания» порицалась сразу тремя различными списками Кормчей XII–XIII вв., поскольку «не подобаеть на оуристание коньное въсходити, еже есть игрище», «да инъ людьскыи позор да не сътваряеться».

Категорически против поединков выступал и Домострой XVI в., однозначно относя к богомерзким делам «коньские уристания» наряду с блудом, нечистотой, сквернословием и срамословием, бесовскими песнями, плясками, гудением, игрой на музыкальных инструментах, вождением медведя, охотой с ловчими собаками и птицами, ибо «все вкупе будут во аде, а здесь прокляты». Наказанием для участников поединков было отлучение от церкви, а убитым «в примерных схватках» обещалось, что «к сим иерей не ходит и службы за них не творит». При этом церковью не одобрялось не только участие в ристаниях, но даже наблюдение за ними.

Стоит отметить, что ристания бытовали и как наследие славянской погребально-поминальной тризны, так называемого «бойования», состоящего из военных сцен, где главное место принадлежало конским состязаниям. Традиция проведения военных поединков в честь умершего на месте его захоронения продолжалась и в первые столетия после принятия христианства6. Затем обычай трансформировался и, в новом варианте, бытовавшем до XVI в. включительно, потерял привязку к месту погребения.

Традиция проведения конных соревнований, несмотря на запреты и трансформацию культурных норм, не прекращалась, обнаруживая всеобщую склонность московитов к верховой езде.