Отвергая настоящее. Дмитрий Стахов (The Moscow Review of Books)

Отвергая настоящее. Дмитрий Стахов (The Moscow Review of Books)Это очень своевременная книга.

Её отличает – что отмечено в аннотации и с чем нельзя не согласиться, - «фундаментальность академического исследования», которое сочетается с «увлекательностью журналистского расследования». Добавим, что «увлекательность» книги Марка Сэджвика тем более удивительна и достойна самой высшей похвалы, так как история традиционализма сложна и многогранна, для того, чтобы изложить её увлекательно недостаточно быть «в теме» проблем традиционализма, а необходимо к профессиональному знанию и пониманию присовокупить талант журналиста и публициста. Подобного профессионализма пишущему эти строки встречать не приходилось уже очень давно. Тем более – среди родных осин.

Сам же пишущий лет почти двадцать лет тому назад попытался написать рецензию на первую вышедшую в России книгу Рене Генона «Символы священной науки». Рецензия – признаю, - вышла слабой, но основной посыл её кажется актуальным и сейчас. Представляется – и представлялось, - что главным смыслом, заключенным в антимодернистской философии Генона, называемой теперь традиционализмом, была власть. То есть – Власть. Тогда, во времена Генона, власть интеллектуальная, теперь, во времена значительно более жидкие и ослабленные, власть политическая, стремление к которой демонстрируют практически все выжившие тем или иным образом, так или иначе традиционалисты, в массе своей выродившиеся в пост-традиционалистов, или, что выглядит карикатурно и почти непристойно, в пост-неоевразийцев.

Тогда, двадцать лет тому назад, пишущий сейчас эти строки, выслушал немало упреков от тех, кто глубже него на то время был погружен в философию традиционализма. Его попытки объясниться восприняты не были. Думается, что сейчас, те, к сожалению многие ушедшие навсегда критики, наблюдая – если бы это было возможно! - то, что произошло за столь короткий период времени с традиционализмом, в особенности – в его российском изводе, были бы мягче в своих инвективах. И если бы не признали всё-таки правоту рецензента, то хотя не отвергли её полностью.  

Их как минимум снисходительность возросла бы и постепенно стала бы искренней поддержкой, когда они бы прочитали (не в книге Сэджвика! нет-нет!) откровения о спустившихся с Карпатских гор арийских племенах, принесших на бескрайние просторы Средне-Русской возвышенности и Сибири тайные знания и высшие смыслы, когда бы они увидели повсеместное смешение понятий «традиционализм» и «традиционные ценности», с заменой и подменой первого понятия вторым при абсолютном нежелании (неумении?) хотя бы приблизительно описать – что же такое эти традиционные ценности на самом деле и с чем их едят?

И вновь представляется, что на родной почве традиционализм может быть выражен теперь лишь в образах почти людоедских, которыми, к сожалению, власть здесь и описывается и в которых предстает перед теми, кому предлагается её принять во всей «неприглядной наготе».  

Марк Сэджвик в значительной мере уделяет внимание тому, как идеи традиционализма Генона, далеко не самые оригинальные, известные в западной философии на протяжении столетий, воплотились в действие. Иногда – в прямое политическое радикальное действие, «аксьон директ», «красные бригады» и тому подобное. Имеющее к власти отношение самое непосредственное.

Конечно, сваливать всю ответственность на перешедшего в ислам французского интеллектуала было бы совершенной нелепостью. Хотя – возможно это покажется натяжкой, – произошедшее с традиционализмом похоже на то, что произошло с коммунистической идеей: нет ни одного примера того, чтобы пришедшие к власти коммунисты обошлись без массовых репрессий, расстрелов, пыток, тотальной цензуры. Традиционализму ещё повезло – те же нацисты не подпустили его лидеров к власти, правда расправляясь с крайне правыми с несколько меньшей жестокостью, чем со всеми остальными, позволяя Юлиусу Эволе восторгаться SS, а Рудольфу фон Зеботтендорфу даже выплачивая деньги якобы за агентурную работу в Стамбуле во время Второй мировой войны, но не забыв перед самым её концом сбросить интеллектуала с моста в Босфор…

…К тому же Генон начал публиковать свои труды после Первой мировой войны, в 20-х годах прошлого века, а к этому времени фон Зеботтендорфа, одного из выросших из теософов традиционалистов с сильным уклоном в оккультизм, уже отстранили и от руководства основанного им Общества Туле, и от руководства созданной им и соратниками по Обществу Немецкой рабочей партии, куда только-только вступил полный сил и надежд Адольф Гитлер, и даже отняли у него основанную им газету «Фёлькишер Беобахтер», которую всё тот же Гитлер вскоре превратил в партийный рупор НСДАП. 

Как нелепостью было бы разбирать «персональные дела» барона Юлиуса Эволы или принимавшего у себя Сэджвика профессора-традиционалиста Клаудио Мутти, осененного красным флагом, с черным крестом с белой каймой, «с Железным крестом в верхней левой четверти и свастикой в центре», военным знаменем нацистов, Reichskriegsflagge.

Что нам эти французы и итальянцы вкупе с румыном Мирча Элиаде, приложившим интеллектуальные усилия к созданию теоретических основ «Железной гвардии»? Им, отвергающим настоящее, прошлое казалось столь же привлекательным, как и будущее. Они, истовые традиционалисты и традиционалисты постмодернистского толка в первую очередь пытались что-то противопоставить «рациональному научному дискурсу», который им рассматривался как «лишь один из многих способов, при помощи которых человечество конструирует свои рассказы о реальности».

Нам же важно и интересно то, что произошло с традиционализмом здесь, в России, где его «последними модификациями» занимается Александр Дугин, начинавший как член «Черного ордена SS» Евгения Головина, плавно – а быть может: с духовными метаниями и исканиями, - перетекший в Национально-Патриотический Фронт «Память» Дмитрия Васильева, чтобы потом стать идеологом и одним из лидеров НБП Эдуарда Лимонова, и, наконец, «приспособивший традиционализм для нужд Восточной Европы, добавив к нему православие и евразийские геополитические теории сэра Хэлфорда Макиндера», основоположника теории Атлантизма, предсказавшего в свое время становление двуполярного мира, вращающегося вокруг двух противостоящих друг другу осей - Соединенных Штатов и Советского Союза, чтобы, приспособив, стать доктором социологии, политологии, кандидатом философии, профессором МГУ.

Сэджвик пишет, что «больше обязанное Эволе, чем Генону, дугинское неоевразийство, по мнению некоторых, грозит не менее прискорбными последствиями, чем те, которые принесло учение самого Эволы», расиста, идеолога ультраправых террористов (по признанию некоторых участников бурной политической жизни Италии конца 60-х – начала 70-х годов ХХ века, если полиция находила при обыске пластид, то можно было обойтись только штрафом или месяцем общественных работ, а вот за книгу (любую) Эволы можно было «загреметь» на несколько лет…). И далее Сэджвик продолжает: «Политические устремления (читай – властные, Д.С.) Дугина и Эволы <…> привели некоторых к убеждению, что традиционализм как движение и как философия – это очевидное зло».

В задачи книги Марка Сэджвика вовсе не входило защищать или обвинять традиционализм. Он «всего лишь» дал развернутую панораму традиционализма, показав при этом, что «традиционализм претендует на знание конечной истины, как религия и некоторые типы философии». Это чревато тем, якобы зная истину «до того как приступаешь в поискам, рискуешь пропустить всё то неожиданное, что может встретиться на пути». Ну, а то, что тяга к власти, имплицитно присуща «знающим истину», известно слишком давно.