Особое отношение к развалинам привело к тому, что у нас почти не осталось исторических памятников

Великий Николай Гоголь, описывая в «Мертвых душах» разрушающееся хозяйство Плюшкина и великолепие развалин форума в «Риме», на самом деле говорил об отсутствии у русских исторического чувства. Гоголь был не единственным, кто пытался выразить ощущение пустоты и страха русского человека из-за отсутствия у него надежной исторической основы. Вот и Петр Чаадаев писал в 1829 году о «бесприютности и неукорененности российской культуры».

С памятниками древнего зодчества в России обходились без особых церемоний — традиций их восстановления, реконструкции или тем более реставрации не существовало. Лондонский профессор Андреас Шёнле приводит историю Десятинной церкви в Киеве. Одна из главных святынь русского православия, сооруженная князем Владимиром в 996 году, она начала разрушаться уже в XIII веке, во время монгольского нашествия. А к XIX веку Десятинная церковь превратилась в груду живописного хлама. В конечном счете ее снесли, несмотря на заступничество министра просвещения Сергея Уварова, считавшего, что «руины должны сохраняться и сберегаться в том состоянии, в каком были найдены», для расчистки под новый собор, спроектированный Василием Стасовым. «Красота церкви считалась не зависящей от ее древности. Пока церковное здание сохраняет свою святость, оно продолжает оставаться той же самой церковью, независимо от того, насколько радикально его перестраивали», — констатирует Шёнле.

Мстислав Добужинский. «Поцелуй». 1916. Фрагмент. Фото: Издательство «Новое литературное обозрение»

А в главе, посвященной эстетическим и политическим моментам в романтической моде на руины, автор приводит слова из знаменитой книги маркиза Астольфа де Кюстина, заметившего, что «здесь так же невозможно определить подлинность священных камней, как и достоверность слов и документов. В каждое новое правление исторические здания преображаются заново, словно бесформенная глина, по воле государя...» Ситуация эта стала меняться в СССР лишь после Великой Отечественной, когда Ленинград восстанавливали ускоренными темпами — гораздо быстрее, чем города во Франции, Британии или Германии. «В отличие от этих стран, где была принята политика совмещения реконструкции и новых построек в зависимости от обстоятельств каждого отдельного случая, ленинградцы оставались верны принципу точной факсимильной реконструкции». Именно она, названная историком Лизой Киршенбаум «государственным принуждением к забвению», определила нынешний облик не только исторического центра Санкт-Петербурга, но и состояние дворцов-музеев в Петергофе, Царском Селе, Гатчине и Павловске.