Превращение в шар: Майя Кучерская о «Нью-йоркском обходе» Александра Стесина (Masters Journal)

«Чем меньше мы знаем, тем афористичнее наши суждения. Чужая культура — это черный ящик фокусника, куб, в котором ютятся неведомые кролики, голуби и бог весть кто еще», — пишет Александр Стесин в сборнике «Нью-Йоркский обход». Американский врач, русский писатель, поэт и недавний лауреат литературной премии «НОС», Стесин с интересом вглядывается в содержимое этого ящика и рассказывает нам о диковинах, которые удается рассмотреть.

Его вариант «чрева Нью-Йорка» дан сквозь медицинскую призму: репортаж ведется из онкоотделений городских больниц. Рассказчик этих историй, разделивший с реальным доктором Стесиным судьбу, перемещается из одной больницы в другую. Параллельно меняется этнический состав его пациентов. Пуэрториканцы в Южном Бронксе, каждый второй — на героине и не сегодня-завтра может погибнуть в поножовщине; евреи в Бруклине, корейцы в Квинсе, филиппинцы в Вудсайде, афро-американцы в Гарлеме, индийцы в Дели — последняя часть книги посвящена путешествию в Индию. Стесин с интересом описывает, как выглядят, что носят его пациенты, а заодно и не менее экзотические коллеги-врачи. Во что верят, что едят — вареное утиное яйцо (традиционное филиппинское блюдо), личинки шелкопряда и протухшие крылья ската (корейские деликатесы) или пончики из чечевичной муки (индийское блюдо).

Поначалу можно даже решить, что «Нью-йоркский обход» — это бурный гимн в честь многоцветия мира, разнообразия наций, религий, мифологий, суеверий. И очередное напоминание о том, что все люди — братья. Приземистых филиппинцев ведь не отличишь от низеньких мексиканцев, смуглолицего пакистанца от пенджабца, человека в тюрбане от человека в кипе, а Манила — та же Одесса. Но нет, в этой книге родство людей строится на общности иного порядка. Чем пристальнее вглядываешься в черный ящик, тем больше в нем обнаруживается граней, пока, итожит доктор Стесин, «многогранник не превратится наконец в шар». Кай — человек, следовательно, он смертен.

Ему жаль каждого без исключения — всех участников этих плясок смерти, в которых кружатся дети и старухи, бродяги и короли. Еще и поэтому он никогда не называет отмеренного пациенту срока.

Разнообразие акцентов, шуток, философий, культур уравновешено неизбежностью, которая сопровождает всякого доктора, тем более онколога. Острое внимание героя к пестроте красок и формам жизни — попытка противостоять смерти. «Изо дня в день имея дело с умирающими людьми, я хватаюсь за все поверхностное — за соблазнительную экзотику, странную еду и одежду, внешние различия, примитивные стереотипы — за все, что возвращает в область жизни. Это мой защитный механизм». Недаром Стесин так полюбил Африку, путешествия по которой увлекательно описал в «Африканской книге», вышедшей вслед за «Нью-Йоркским обходом». Диковатая Африка у Стесина немного напоминает потусторонний мир, но оборачивается идеальным убежищем для человека, постоянно заглядывающего за полог бытия.

«Нью-Йоркский обход» — еще и исследование смерти, реакций на нее человека, но здесь о ней говорится непривычным для русского уха тоном — трезво, сдержанно, если угодно — здраво. Стесин глядит на смерть без отчаяния доктора Чехова. Без тайного ужаса графа Толстого. Без нервозности юного врача Булгакова. Но и без цинизма доктора Хауса. Да, каждый новый обход может принести новый уход. «Смерть вплетается в жизнь, обступает ее со всех сторон». Вплетается, но не побеждает. Чудо возможно? Доктор Стесин допускает и это, хотя то единственное, что видел наш герой, «выпало шестидесятилетней алкоголичке с криминальным прошлым». Рак легкого не помешал ей и двадцать лет спустя, «курить по две пачки и выпивать по бутылке в день». Если не считать историю 27-летней Шамины, которая может говорить с родными, только шевеля мизинцем правой руки и должна угаснуть в считанные дни. Стесин делает ей бесполезную лучевую терапию, под давлением родных и ее собственного желания: Шамина, вопреки всем прогнозам, не умирает — живет за месяцем месяц и по-прежнему приветствует мизинцем мужа и дочку.

Но чудо капризно и случается редко. Гораздо надежнее другой противовес неизбежному — предсказуемый, но от этого не менее поразительный. Меланхоличный и наблюдательный доктор Стесин любит людей. И бездомных торчков из Южного Квинса, которые жалуются на депрессию и агрессию, лишь бы их пустили в больницу переночевать. И выжившего из ума доктора Рахмана, приехавшего из Бангладеша, и добродушного вождя индейского племени, и сладкоречивого итальянского мафиозо, внезапно бросающего на доктора быстрый страшный взгляд. Тем более тринадцатилетнюю девочку с саркомой, которой осталось несколько дней, и ее родителей, Ивана из Гаити, обрекающего семью на нищету, «круглую, как шарик», старушку Петронилу из Доминиканской республики, она все-таки пришлет доктору головку сыра из дома, подростка Томаса Ди Франко, которого мать надеется вылечить от рака с помощью диеты и витамина, героиновую наркоманку Джереми, раковая опухоль у нее в «нулевой стадии», но у Джереми депрессия, и она кончает собой, так и не завершив курса лучевой терапии.

Ему жаль каждого без исключения — всех участников этих плясок смерти, в которых кружатся дети и старухи, бродяги и короли. Еще и поэтому он никогда не называет отмеренного пациенту срока. И на вопрос, сколько мне еще осталось, доктор упрямо мотает головой: не знаю. Он и правда не знает. Бывает по-разному. Жалость без сентиментальности, спокойствие без флегматизма, внимательный интерес к каждому в сочетании с легкой иронией — за всем этим стоит еще и глубокий докторский профессионализм.

На русском языке таких «случаев из практики» до сих пор не появлялось — благодаря «Нью-Йоркскому обходу» Александра Стесина наша литературная традиция врачебных хроник внезапно уточнилась и обновилась, а у гробового входа заиграла младая жизнь.

В дни, когда весь мир надел марлевую повязку, эти, на редкость трезвые записки врача, возможно, будут прочитаны не только с интересом, но и с душевной пользой.