В совместной рубрике The Blueprint и Bookmate литературный критик Лиза Биргер каждую неделю рассказывает о новых, интересных и важных книгах.

Если верить Алле Горбуновой, в каждом человеке живут двое: первый рождается в Стране чудес, второй — иллюзия, порожденная языком и обществом. Каждый, кого мы знаем, такая иллюзия: мы живем во снах, которые снятся тем, первым. Но при этом забытая Страна чудес для нас самих оказывается сном, который никак не припомнить. Весь новый сборник «Конец света, моя любовь» — это попытка припомнить потерянное детское видение мира. Но не через картинки семейной идиллии, наоборот. Героиня этих книг проходит путь к утерянному раю по низам: вписки, вещества, острые приступы влюбленности к деревенским алкозависимым и городским сумасшедшим, дикая уличная тусовка «на рынке». В общем, весь набор веселой питерской хтони и ужаса, которые в этих рассказах предстают какими-то понятными и родными. Как будто именно эта «чернуха» и есть родина, ты именно ей обязана тем, что выжила.

Обманчивая черта этих рассказов — их условная автобиографичность. Они написаны от имени девушки Аллы, писательницы из Санкт-Петербурга, выпускницы философского факультета. И вечно беспокоящаяся бабушка, и Санек из деревни, с которым героиня собирается на последнюю войну — несомненно ее биографические вехи. «В детстве я больше всего боялась конца света» — этими словами открывается сборник. Но по мере раскручивания жизни конца света никак не случается. «Никто не отомкнет хрустальный ларчик мира в его невыносимой вечности», а это куда страшнее. Ведь мир, весь сложный, не всегда уютный, именно перед лицом конца света становится прекрасным и цельным, его беззащитность оголяет его первозданную чистоту.

И в этом особенность взгляда Аллы Горбуновой, перед ним все вещи становятся невинными. Биография ее героини — это буквально биография русской неформалки периода умирания 90-х, когда кругом пьяницы, бандиты и шлюхи, а тебя это только завораживает оголенностью настоящей жизни. Аннотация к ее сборнику зачем-то обещает «никогда еще двухтысячные годы не были описаны с такой дос­товерностью». Не верьте, это вообще не про нулевые. Это про то, как примирить дикую русскую жизнь с твоим стремлением к чистому и прекрасному, если ты, например, хорошая девочка, а душа у тебя горит. И ответ у Аллы Горбуновой оказывается очень простым: да посмотрите, вся эта жизнь прекрасна и выводит прямой дорожкой к раю.

Алла Горбунова — не единственная русская авторка, для которой «чернуха» стала опытом выхода в метафизику. Можно выстроить длинный ряд ее прозаических сестер. Вот есть, например, Ксения Букша, певица экзистенциального русского безумия. Герои Букши часто живут кошмарно, но этот кошмар оправдывается какой-то библейской перекличкой, что, может быть, мы не просто так тут по канавам ползаем, а связаны чем-то, нашему сознанию неподвластным. Или Евгения Некрасова, чей сборник «Сестромам» буквально напрашивается в сопоставление с рассказами Горбуновой. Герои Некрасовой — это «те, кто будут маяться», неприкаянные, утонувшие в быту и горестях русские люди. Но из этой неприкаянности тоже есть выход: в фольклорный мифологический мир, соседствующий с ними и иногда спасающий. Никакие кикиморы не могут быть страшнее чудовищ, порожденных нами самими.

Но у Горбуновой и вовсе нет никаких чудовищ. Вот она, эта русская хтонь, уютная и обжитая. Есть две России, говорит один из ее героев — одна как небесный град Китеж, другая как темный русский лес. И вот они встречаются лицом к лицу и радостно принимают друг друга. В самом буквальном смысле. В середине этого сборника есть лес, из которого все время что-то выходит: то фея, то обреченный бродить впотьмах двойник героини. И всегда есть шанс слиться воедино с этим твоим темным двойником. Интересно, что биографические факты тут нужны не только для того, чтобы читатель почувствовал ее историю своей историей. Они потом найдут отражение в уже не биографических рассказах, и эта перекличка успокаивает читателя, словно знаки присутствия некоего высшего порядка, связи всего со всем.

Но самое главное — это очень простая книга. Настолько простая, что ее можно, вообще не беспокоясь о метафизике, проглотить за вечер. И потом удивляться внезапно приобретенной легкости.