«Я родилась и прожила полжизни в качестве еврейки в России. Вторые полжизни живу в качестве русской в Израиле», — говорит о себе Юлия Винер. Ее воспоминания «Былое и выдумки» долгое время печатались в «Иерусалимском журнале» и «Новом мире», а сейчас вышли отдельной книгой в издательстве «НЛО».

В начале Второй мировой войны ребенком Винер была эвакуирована в Чистополь, где жила в детском доме. Она часто навещала там своего дедушку — еврейского писателя Ноаха Лурье — и однажды встретила у него Марину Цветаеву, хотя почти ничего не запомнила, ведь ей было всего шесть лет. Из других детских встреч — знакомство с Андреем Платоновым: он ухаживал за ее мамой и как‑то раз выпил их одеколон. Впрочем, и тут Винер оговаривается, что это мог быть и не Платонов. Несколько страниц мемуаров она отводит другу семьи еврейскому поэту Льву Квитко, который был расстрелян на исходе правления Сталина.

В шестидесятых годах Винер оканчивает сценарный факультет ВГИКа. В писательском доме творчества в Ялте знакомится с Владимиром Войновичем и Виктором Некрасовым, которому она отдает несколько своих рукописей. Впоследствии Некрасов передал их Александру Твардовскому. Но в ходе общения с Твардовским выяснилось, что ее сочинения не могут пройти цензуру, поэтому он посоветовал ей переводить, чем она и занималась до своего отъезда из СССР, дополнительно зарабатывая написанием сценариев и работая экскурсоводом в музее‑усадьбе Архангельское. Она выучила польский и французский. А когда у нее нашлись родственники в Великобритании, то занялась и английским: благодаря связям ее погибшего отца с австрийской Компартией, у Винер появилась возможность навестить родственников в Лондоне. Впечатления советской девушки от пребывания в капиталистической стране — одно из самых интересных мест этой книги.

Множество страниц в «Былом и выдумках» посвящено проблемам советского быта, советской школы, антисемитизму в обществе. Винер описывает и попытку вербовки со стороны КГБ: ей предлагали докладывать о «настроениях» работников киностудии, куда она предполагала устроиться.

24 февраля 1971 года Винер участвовала в сидячей демонстрации у приемной Президиума Верховного Совета СССР, требуя «урегулировать законным образом процедуру эмиграции в Израиль». Она подробно останавливается на этом эпизоде. Попутно Винер дает характеристики другим участникам и рассеивает несколько мифов, например о том, что это была голодная забастовка. «Звучит красиво, но голодной она никак не была. Да у меня у самой лежало в кармане полпачки печенья. У кого‑то были, кажется, бутерброды. Не говоря о том, что длилось все мероприятие едва полсуток», — пишет Винер. Хотя чиновники не выполнили основное требование о законном урегулировании процедуры эмиграции для всех евреев СССР, демонстрантам было позволено уехать на историческую родину.

Там Винер познакомилась с самым старым представителем своего клана — братом ее деда, фабрикантом Самсоном Винером. Уже после смерти Самсона она узнала о том, как ее дед Зелиг Винер пытался убежать в Аргентину из Австрии, присоединенной к нацистской Германии в ходе аншлюса. Для визы ему нужны были деньги. Он писал брату Самсону с просьбой выслать средства, «прислал телеграмму, умолял униженно, заклинал всем святым». Но брат не помог ее деду, сославшись на то, что свободных денег у него нет из‑за расширения фабрики. Зелигу не удалось уехать без поддержки брата, его поймали в Голландии, и, судя по всему, он умер в концентрационном лагере.

Спустя пять месяцев после отъезда из СССР Министерство иностранных дел Израиля предложило Юлии Винер заняться за границей пропагандой ее новой родины. Но когда она прибыла в США, то отказалась выступать перед журналистами, опасаясь за свою оставшуюся в СССР семью. Поэтому Винер отправили работать в организацию «Объединенный еврейский призыв». Ее рассказ о том, как она ездила по США, выколачивая из американских евреев деньги на помощь Израилю, отличается иронией и особенной легкостью. Здесь мемуары Винер достигают художественного мастерства и начинают напоминать авантюрный роман. То же самое можно сказать и об описании путешествия в Европу.

Когда в конце повести Вольтера «Кандид» мудрец Панглос много болтает, уставший слушать Кандид отвечает ему: «Il faut cultiver notre jardin», то есть: «Надо возделывать наш сад». Ближе к концу мемуаров Винер описывает свой огород и сад около Восточного Иерусалима, как бы вторя этим словам Кандида. Но до спокойствия было рано: еврейскому народу предстояло пережить еще несколько войн, одни из которых сулили надежду на мир, другие множили разногласия. После смерти мужа Юлия Винер уехала из старого дома, потеряла свой сад и теперь живет в самом центре Иерусалима на улице Короля Георга V. «Жизнь ведь еще не совсем кончена. Может, в ней еще что интересное случится. Только бы не война. И не землетрясение», — пишет она.

В книге «Былое и выдумки» автор свободно переходит от одного воспоминания к другому, не обременяя текст хронологической последовательностью. Из‑за такого строения читатель оказывается в ситуации, когда его ожидания нарушаются, а это подстегивает любопытство. Как ни странно, благодаря нелинейности частная история Юлии Винер только выигрывает: иначе мемуары читались бы как подобие романа воспитания и не были бы способны увлечь.