Историк и эссеист Кирилл Кобрин — преимущественно журнальный автор. Его историософские построения, составившие нынешнюю и некоторые предыдущие книги, принципиально невозможно отделить от многочисленных заметок и статей. Он мыслит текстами, не укладывающимися в привычные жанровые и стилистические рамки. В «Разговоре в комнатах» Кобрин, кажется, впервые немного отдалился от собственного метода работы с материалом и представил вполне законченное исследование. Однако и его ни в коем случае не стоит воспринимать как академический труд, вобравший в себя всевозможные аспекты жизни и творчества его героев. Это уже не россыпь изящных афоризмов и эссе, любопытных в первую очередь движением мысли автора, но и официальной ученостью здесь еще не пахнет.

Магистральный сюжет — рождение нового типа мышления. Кобрин уверен в том, что подлинная жизнь общества начинается с умения вести разговор о себе — о своих проблемах, целях и идеалах. Поэтому его книга работает как повод для разговора. Она предстает расчищенным полем, на котором автор взращивает ростки политической мысли — учит своих читателей вычленять ее там, где, казалось бы, остались лишь трюизмы из школьной программы.

В то же время «Разговор в комнатах» вполне можно рассматривать как продолжение книги «Modernite в избранных сюжетах», в которой «современность» как новая форма мышления и чувствования предстала главной героиней. Она строилась на обширном материале европейской истории и культуры. На этот раз в поле зрения автора лишь три героя — Карамзин, Чаадаев и Герцен и, соответственно, три новых типа общественного поведения, которые они собой представляют. Эти люди, считает Кобрин, «сделали больше других, гораздо больше, даже почти все, чтобы и этот язык, и эта повестка, и общественная дискуссия в России появились», по сути, втолкнули Россию в ту самую «современность», о границах и сущности которой впервые заговорил Шарль Бодлер.

Современность для Кобрина — это не столько историческая эпоха, нагрянувшая вместе с Великой французской революцией, сколько наш способ думать о себе и доставшемся нам времени. Несмотря на четко выстроенную хронологию, Кобрина не особенно заботят биографии избранных им персонажей и исторические подробности — скорее их положение на карте идей, мнений и общественных споров:

До октября 1905 года, когда в Российской империи публичной политики не было, кроме той, что осуществляла и репрезентовала власть, людям с незаурядным общественным темпераментом было только два пути — в подпольщики и в литераторы; эти две области также нередко совпадали.

Работа с источниками — еще один немаловажный сюжет «Разговора». Кобрин возвращает «Письмам русского путешественника» и прочим разбираемым текстам статус злободневного литературного события, предлагая разделить с ним опыт медленного чтения. Вместо сухого анализа — свободное скольжение мысли. Вместо нагромождения фактов — приглашение к размышлению. Такой подход, конечно, требует от читателя некоторого изначального усилия, но нельзя сказать, что он несет в себе тиранический оттенок образованщины. Работая с текстами, Кобрин задается вопросом, почему книги, написанные два века назад, могут быть нам интересны. Чтобы ответить на него, он привлекает самый разнообразный материал — от фактов о немецком книжном рынке времен Карамзина до учения физиократов.

Кобрина интересует то, что обычно ускользает от взгляда рядового исследователя эпохи: политические новости и сплетни, публичные скандалы, дебаты, журнальная полемика — собственно, все то, что и называется общественно-политической повесткой. Работая с этим материалом, он попутно разрушает сложившиеся представления о своих героях. Карамзин из создателя сентиментальных повестей превращается в автора, который впервые столкнул читателя своих «Писем» лицом к лицу с современной ему Европой. В новом свете предстают и патентованный сумасшедший Чаадаев, и Герцен, разбудивший русскую революцию:

Чаадаев напомнил о глубокой пропасти между Россией и Европой, тем самым заставив многих с большей энергией продолжить дело Карамзина; наконец, Герцен «вернул» Европе долг, став активным участником тамошнего революционного движения и преподнеся бывшим учителям русский вариант социализма.

Главные орудия Кобрина — темперамент и эрудиция, отсутствие страха перед «хрестоматийными» фигурами и сюжетами, о которых вроде бы все давно сказано-пересказано. Фрагментарность идет на пользу его книге, иначе попытка объяснить через трех героев всю общественно-политическую историю России выглядела бы по меньшей мере упрощением. Но Кобрин не пытается сложить все интересующие его в данном контексте темы в ящик одной связной истории. Именно из фрагментов складывается та материя, что зовется современностью.