Кладбище — символ криминальной культуры 90-х. «Братки» часто умирали в перестрелках и драках, а похороны преступников превращались в свидетельства их богатства и власти. Демонстрация роскошной жизни, авторитет и сильная религиозность перекочевали на многочисленные надгробия, по которым теперь можно определять идентичность мафиози.

В книге издательства «НЛО» «Музеи смерти: Парижские и московские кладбища» культуролог Ольга Матич анализирует захоронения как исторические объекты и разбирается в культуре надгробий преступников из 90-х. Публикуем фрагмент о том, какие могилы были у самых богатых мафиози, как изображения ключей от машины подчёркивали экономический статус умершего, зачем в своих поминальных практиках бандиты использовали церковные обряды, почему надгробия криминальных авторитетов-мусульман противоречат Корану, как памятники генералам стали источником вдохновения для бандитов и сколько стоило «ленинское» бальзамирование трупа для мафиози.

Так (Успешный мафиозо — мёртвый мафиозо: что надгробия бандитов говорят о криминальной культуре 90-х?) называлась моя статья о кладбищенских памятниках убитых молодых людей в т. н. «разборках», напечатанная в «Новом литературном обозрении» в 1998 году‌. Это было моим первым исследованием кладбищ, которое теперь фигурирует в виде коды «Музеев смерти». В ее новом варианте имеются некоторые изменения и добавления.

Кладбище часто отражает земные успехи его обитателей. Оно напоминает о недостижимости бессмертия в этом мире, однако в плане реальной жизни представляет собой локус, где обладавшие богатством и властью могут и после смерти продемонстрировать свой успех. Роскошная похоронная церемония, великолепный надгробный памятник в большинстве случаев свидетельствуют о том, что почивший преуспел в земной жизни.

В Советском Союзе самым известным примером взаимодействия власти и памяти был Мавзолей Ленина. Посредством сохранения его тела «на века» смерть Ленина приобрела значение своего рода «метафизической» победы (с. 21). Но в постсоветской России тело Ленина для многих утратило былую символическую значимость. И культ памяти переместился в иное пространство смерти. На кладбищах нового времени одним из таких мест, где власть встречалась с мемориализацией особого размаха, оказались захоронения так называемой российской мафии 1990-х годов.

Как известно, в России девяностых насилие процветало, но в большинстве случаев его осуществляло не государство, а разнообразные представители теневой экономики, которых я для краткости называю «мафией» и которым как российская, так и западная пресса уделяла много внимания. Это были разборки, чуть ли не в голливудском стиле‌. В этой, заключительной, главе я уделяю основное внимание роскошным надгробным памятникам убитых бандитов, о которых я впервые узнала из статьи журналиста Сэмюэла Хатчинсона, напечатанной в апреле 1997 года в «New York Times Sunday Magazine». Эта первая из написанных по-английски статья о захоронениях мафиози была основана на екатеринбургском материале‌. С дореволюционных времен Екатеринбург специализировался на экспорте редких металлов и драгоценных камней, добываемых на Урале. Мафия какое-то время контролировала этот бизнес с оборотом в миллиарды долларов‌.

Я рассмотрю несколько могил на московских и на двух екатеринбургских кладбищах‌, где захоронены молодые мафиози, коротко останавливаясь на процессе подготовки трупов к церемонии последнего прощания. Среди прочего я пишу о жизненном стиле мафии, о связи ее похоронной практики с прошлой поминальной практикой в России. Как мемориальные ритуалы и изображения бандитов на кладбище представляют могущество мафии? Каким образом выражена советская парадигма уничтожения религиозных традиций и их последующая реставрация в поминальной бандитской практике? Я постараюсь показать, отчасти при помощи христианской и мусульманской иконографии, что в ней сведены воедино парадигматические моменты смерти и восстановления прежнего физического облика тела бандита, а именно репрезентации его на могильном памятнике как будто воскресшим.

С давних времен кладбище демонстрирует взаимосвязь между экономической и политической властью. Захоронения мафиози прославляют тех, кто преуспел в жестокой экономике поздней советской жизни и ранней постсоветской России — это несмотря на их раннюю смерть. Над обезображенным телом в морге и в похоронном бюро работают «обедневшие мумификаторы, обслуживающие забальзамированное тело Ленина»‌.

8 января 1998 года Юрий Ромаков, заместитель директора Биологического исследовательского института и хранитель тела Ленина, сообщил «Интерфаксу», что многие сотрудники используют свои умения бальзамировщиков для частных заработков: российское правительство прекратило финансировать лабораторию и работу по сохранению тела Ленина теперь поддерживает благотворительная организация «Фонд Мавзолея»‌.

Проект сталинского государства — обессмертить тело вождя — присвоил криминалитет; в конце 1990-х услуги бальзамировщиков могли обойтись им в полторы тысячи долларов в день‌. Не только тело Ленина, но и тела убитых членов мафиозных группировок стали объектом бальзамирования, что отражало радикальную перемену в идеологии, ранее основанной на власти харизматичного Вождя, теперь же признающей только власть денег.

Бандиты также взяли на вооружение похоронный обряд православной церкви. Перед отпеванием восстановленное тело выставляется напоказ в дорогом гробу, иногда ценой до 20 тысяч долларов; убитый лежит в нем как будто на смертном одре, благодаря чему присутствующие забывают о насильственном характере его смерти. После отпевания и захоронения гангстера обычно запечатлевают на огромном, часто больше натуральной величины, фотопортрете на надгробии. Он уже не лежит на смертном одре, а стоит на гигантском памятнике. Он как бы воскресает и вновь излучает физическую силу и экономическое могущество.

***

На одной из главных аллей новой части Введенского кладбища рядом с входом расположено любопытное захоронение четырех молодых людей (ил. 1), изображенных на больших фотопортретах. Убитые между 1993 и 1996 годами, они были членами московской Ореховской бригады (или Ореховской «братвы», как называют свои подразделения сами бандиты)‌. Центральные фигуры на памятнике — братья Клещенко: Леня, по кличке Узбек-старший, был убит в возрасте двадцати трех лет, Саше (Узбек-младший) было девятнадцать. По сторонам размещены Дима Шарапов, по кличке Димон, и Игорь Чернаков, по кличке Двоечник. Леня, на правах главаря, улыбается.

Памятник общий, но молодые мафиози захоронены в отдельных небольших могилах (на них обозначены имя и годы жизни под обычной овальной фотографией). Лежат они раздельно, но «воскресают» вместе, символизируя братскую коллективность. Посередине памятника изображено распятие (ил. 2); по обеим сторонам от Христа, как полагается по евангельскому сюжету, — распятые разбойники, с которыми можно соотнести убитых бандитов. У подножия креста трое скорбящих: две женщины и мужчина. Согласно иконописному канону, с левой стороны изображается фигура скорбящей Богоматери, с правой — апостола Иоанна. На ореховском памятнике фигуры изображены без нимбов. Коленопреклоненная женщина — скорее всего Богоматерь, а рядом стоящий мужчина — бандит‌. Что касается семейной символики, композиция распятия служит репрезентацией материнской скорби, в идеологическим плане — скорби бандитов. На заднем плане изображены солнце и апокалиптические лучи, заливающие светом весь памятник и предвещающие воскресение из мертвых. Одно из значений Распятия вместе со следующим за ним Воскресением — преображение смертного тела в бессмертное. В мафиозной адаптации христианская иконография указывает на возвращение убитого бандита на кладбище во плоти.

Когда я фотографировала этот ансамбль, группа немолодых посетителей, не имеющих к нему никакого отношения, долго его обсуждала. Сначала они решили, что это братская могила павших на поле битвы, но, вникнув в даты смерти, стали искать другое объяснение. Канон военных захоронений здесь явно не наблюдался. Наконец посетители заключили, что усопшие пали жертвами чернобыльской аварии, обосновывая это индивидуальной замедленной реакцией на радиацию! У выхода они все же спросили кладбищенского сторожа, не знает ли он причину смерти «бедных мальчиков». Услышав в ответ, что те погибли в разборках, посетители никак не отреагировали, несмотря на недавний сострадательный тон.

***

В отличие от памятника на Введенских горах, где фоторепрезентации бандитов представляют собой увеличенные версии традиционных могильных фотографий, главным элементом екатеринбургских надгробий являются изображения в полный рост (ил. 3). В 1990-х годах было несколько таких памятников на Северном, или Уралмашевском, кладбище‌.

На подобных могильных фотогравюрах изображаются аксессуары, эмблематические знаки бандитов. Своего рода униформа рядовых членов («быков», «пехотинцев» или «бойцов»), а иногда и некоторых боссов («авторитетов» или «бригадиров»), как в случае Д. А. Филиппова, авторитета местной группировки, состоит из не стесняющих движения кроссовок и кожаной или спортивной куртки‌. Этот стиль одежды отражает также тот факт, что многие из них — бывшие спортсмены (теперь уже не поддерживаемые государством) или крепкие молодые люди, занимающиеся бодибилдингом‌. Кожаные куртки‌, которые в 1920-х были аксессуаром большевистского комиссара, видимо, подчеркивают мужскую мощь.

Слева (ил. 4) стоит боец А. В. Данильченко (он есть и на предыдущем фото). Справа (ил. 5) авторитет Уралмашевской группировки С. М. Иванников (с. 1993); здесь он в тренировочном костюме, тогда как на новом памятнике — установленном в XXI веке бронзовом бюсте — он одет в костюм с галстуком. Некоторые авторитеты, желающие выглядеть иначе, чем рядовые, носили кашемировые костюмы от известных модельеров и шелковые рубашки без галстуков, с расстегнутыми верхними пуговицами. Их английские ботинки стоили около 500 долларов, золотые часы (предпочтительно марки «Ролекс») — более 25 тысяч долларов‌.

У другого уралмашевского авторитета, Владимира Жулдыбина (1968–1995) (ил. 6), на пальцах два сверкающих перстня, один с печатью, другой с бриллиантом или каким-то редким драгоценным камнем; вокруг шеи тяжелые золотые цепи, на запястье часы, как у большинства боссов‌. Общая стоимость золотых украшений могла доходить до 50 тысяч долларов‌; на одной из цепочек на шее обязателен крест, иногда украшенный бриллиантами. Нательный крест носят большинство бандитов — в качестве религиозного символа и как «корпоративный» знак. До революции нательный крестик носили только под одеждой, демонстрировать его считалось дурным тоном. После революции его тоже прятали: демонстрация креста представляла политический риск. В качестве ювелирного украшения некоторые женщины начали носить крестики в брежневское время, отчасти как модный знак несоветских настроений 1970-х — начала 1980-х годов. В девяностых же он превратился в элемент стиля «новых русских». Иными словами, квазидиссидентский крестик брежневской эпохи стал модным символом экономической власти.

***

Исламская идентичность на надгробиях обозначается полумесяцем со звездой в верхнем углу, в том же месте, где на православном памятнике фигурирует крест. Загробный мир мусульман роскошен в своей материальности (в отличие от более аскетичного загробного мира христиан). И хотя в соответствии с наставлениями, прописанными в Коране, репрезентация умершего на надгробии считается нежелательной, в последние десятилетия на кладбищах все чаще можно встретить мусульманские памятники с портретами.

Мусульманские мафиозные памятники на Широкореченском кладбище в Екатеринбурге часто тоже дают примеры «демонстративного потребления» золота: сверкающие цепи, перстни, часы, ременные пряжки, запонки. На двух памятниках (ил. 7, 8) фигуры изображены не возвышающимися над всеми, а сидящими. Бандит слева (имя его мне неизвестно) восседает на кресле, одну руку положив на подлокотник, другую — на столик с обязательными южными фруктами, а также бутылкой, скорее всего, коньяка и рюмкой. Второй (его имя мне тоже неизвестно) восседает на стуле, а не на кресле; как и на первом памятнике, рядом с ним изображен столик с фруктами; напитка нет, но есть пепельница; в руке — дымящаяся сигарета. Эти детали отличают мусульманские надгробия от «православных». На них изображают не только фигуру почившего, но и жанровую картину богатой частной жизни. Воскресший во плоти восседает в царстве мертвых в темном домашнем пространстве, озаренном полумесяцем и звездой. На первом памятнике свет излучает нательное золото, к тому же горят свечи; на втором свет излучает небо над лесом сверху, который сливается с деревьями самого кладбища.

Редкий вариант монументального мафиозного надгробия — двойной портрет. Такой мусульманский памятник стоит на могиле Николая Моразовского (1968–1991) на Широкореченском кладбище (ил. 9). Моразовский изображен сидящим в двух разных позах перед занавесом и за красиво убранным столиком. На фотопортрете «от братвы» (справа) он представлен совсем юным, с одним лишь золотым перстнем. Заказанный семьей второй портрет изображает Моразовского в полном расцвете сил, тело и костюм богато украшены золотом. Как и на предыдущих мусульманских памятниках, это изображение воплощает потребительский достаток: вместо «девственных» цветов справа — изобилие фруктов, вместо рюмки бокал и бутылка фирменного спиртного напитка. Поза динамичнее, чем на раннем портрете, в ней — готовность к быстрой агрессии или защите. Даже столик более функционален: вычурные ножки заменены самыми простыми. Иными словами, двойной портрет Моразовского вносит элемент временнóго развития в репрезентацию психологического и экономического статуса покойного.

Этого нельзя сказать о более простых двойных фотогравюрах на Кузьминском кладбище в рабочем районе Москвы, где тоже есть несколько ансамблей в подобном роде. Московские двойные портреты куда экономнее: вместо двух отдельных стел — одна, с фоторепрезентациями с обеих сторон‌.

Самый заметный двусторонний памятник, расположенный на главной аллее Кузьминского кладбища и обрамленный белой мраморной аркой, принадлежит Ионе Федоровичу Чеботареву (1963—1994). С одной стороны на нас смотрит крутой парень в фирменной спортивной куртке (ил. 10); с другой — он же в белой рубашке с короткими рукавами и в кроссовках (ил. 11).

На памятнике также указаны две его клички — Андал и Костеще. Отсутствуют, однако, надгробный крест и нательные украшения‌. По сравнению с екатеринбургским двойным памятником, отличающимся репрезентацией возраста — времени, — двойной портрет в Кузьминках выполняет несложную функцию: изобразить бандита в двух разных туалетах. Вместо роскоши и достатка налицо незамысловатый фотореализм.

Правда, качество гравировки высокое, как и на другом кузьминском памятнике — Афанасию Дубровину (1958—1993), который стоит на главной площади (ил. 12). Любопытно, что более интересный портрет размещен на задней стороне; там он, одетый в темный костюм с черными бархатными лацканами и белоснежную рубашку с галстуком, стоит на черно-белом кафельном полу — элемент красивой жизни. Спереди же он изображен вполне стандартно: в открытой рубашке и улыбающийся.

***

Идентичность мафиози определяется не только религиозной принадлежностью, нательными аксессуарами и деталями жанровой живописи, но и его автомобилем. Предпочтение отдается либо джипам типа «Чероки», либо самым дорогим «Мерседесам», символизирующим буржуазный достаток‌. Особенно интересно в этом отношении изображение на могильном камне Михаила Кучина — одного из руководителей екатеринбургской Центровой банды, убитого в 1994 году в возрасте 34 лет (ил. 13).

Трехметровый малахитовый памятник‌ ценой 64 тысячи долларов возвышается на главной аллее Широкореченского кладбища. Влиятельный бизнесмен‌ изображен в дорогом фирменном костюме; рубашка расстегнута на несколько пуговиц; виден и нательный крест. Самое важное: он держит в руке ключи от «Мерседеса» (ил. 14). Точнее, у него на указательном пальце висит брелок, к которому приделана подкова, символ счастья. Инкрустация из драгоценных камней на подкове символизирует власть Екатеринбурга над добычей и продажей драгоценных камней. Вокруг плиты с фотопортретом «расставлена добротная могильная утварь — стол, две скамейки и вазы <…> Все из того же габро <камня типа малахита>, все очень массивное. Это будет жить вечно», — пишут корреспонденты «Коммерсанта»‌.

Вдова Кучина, Надежда, организовала богатые поминки на могиле в первый день рождения мужа после его смерти. Как сообщает Хатчинсон, она хотела, чтобы памятник вызвал зависть у тех, кто заказал его убийство‌. Утверждают, что оно было связано с борьбой между Центровой и Уралмашевской группировками — главными мафиозными «бригадами» Екатеринбурга, которые соревновались за контроль над экспортом полезных ископаемых стратегического назначения.

Сверху на памятнике, слева от головы и плеча Кучина, стоит большой православный крест. Как я уже упоминала, на фотогравюрах бандитов такой крест читается как символ смерти и воскресения во плоти. Ключи от «Мерседеса» — эмблема экономического статуса Кучина, а также быстрого ухода с места преступления (профессиональная черта мафиози). Хотя Кучину и не удалось избежать смерти, его изображение на надгробии символизирует власть и над жизнью, и над смертью.

***

Одним из прототипов мафиозных надгробий, скорее всего, были памятники высокопоставленным военным, часто в полный рост, с характерными традиционными эмблемами профессиональной принадлежности: ордена на груди, якорь — у моряков. Уникальный образец профессионального знака можно увидеть на памятнике Ивану Пересыпкину (с. 1978) на Новодевичьем кладбище (ил. 15), изваянном А. Елецким. Назначенный Сталиным народным комиссаром связи СССР во время Второй мировой войны, Пересыпкин был маршалом войск связи. Поэтому телефон в виде профессиональной эмблемы. На памятнике он изображен говорящим по телефону, выражение лица серьезное — это наводит на мысль, что его собеседник очень важная персона. В 1998 году я написала: если представить такой телефонный разговор в историческом времени, то, может быть, Пересыпкин говорит с самим Сталиным, пусть на кладбище это и происходит в пространстве смерти. Мне тогда в голову не приходило, что памятник был установлен много лет после десталинизации, когда изображения разговоров со Сталиным стали неприемлемы. Я тогда размышляла о Второй мировой войне, а не об эпохе, когда именно поставили памятник Пересыпкину.

На Новодевичьем находится множество могил советских генералов, иногда они расположены целыми рядами. Среди них — могилы генералов Оки Городовикова (ил. 16) и Георгия Кариофилли (ил. 17). Фигура калмыцкого казака Городовикова (с. 1960), тоже скульптора А. Елецкого, вырастает из камня; над Кариофилли (с. 1972), стоящим в полный рост, расположены ракеты (его должность — начальник штаба ракетных войск‌).

***

Вернемся к мафиозным памятникам во весь рост. Фотопортрет Александра Наумова (кличка Наум-старший, с. 1995) на Ваганьковском кладбище свидетельствует о его твердом характере (ил. 18); он был авторитетом московской Коптевской группировки. Справа от него стоит более скромное надгробие старшего (по возрасту) брата Василия (с. 1997 в январе), тоже авторитета коптевцев. В июне 1997 года могилы были расположены на одном из самых видных угловых участков Ваганькова (см. с. 226)‌.

Возвышаясь над мертвыми и живыми, мафиози, возможно, должны были вызывать у «знающих» (осведомленных) прохожих или страх, или негодование‌. Впрочем, одна женщина, которая видела, как я фотографирую могилы Наумовых, сказала мне с искренней печалью: «Жизнь так несправедлива, они такие молодые». Как будто речь шла о юношах, павших на войне.