Сейчас новая книга про Павлика Морозова представляет ценность именно потому, что никаких бурных чувств этот персонаж уже не вызывает. И можно не без интереса разобраться в том, из чего этот мальчик был сделан. Что, собственно, нам и предлагает влиятельная британская исследовательница Катриона Келли.

Последняя вспышка истерического внимания к фигуре Павлика у нас наблюдалась на рубеже 1980-х и 1990-х. Тогда на волне всеобщих разоблачительных откровений вышла книга Юрия Дружникова «Доносчик 001», в которой утверждалось, что умственно неполноценный подросток Павел и его девятилетний брат Федор были убиты сотрудниками ОГПУ, которым нужен был повод развернуть антикулацкое дело. В сюжетах, прошедших по разным телеканалам, престарелые жители деревни Герасимовка Свердловской области с удовольствием отыгрывались на развенчанном односельчанине, а где-то даже промелькнуло сообщение о том, что на могилу Павлика «полдеревни ходило испражняться». Что вообще-то следует расценивать как черную неблагодарность — в советское время благодаря Павлику условия в Герасимовке были лучше, чем в других местах. В деревню проложили хорошую дорогу, выстроили школу и дом культуры, а музей его имени предоставлял местным жителям некоторое количество непыльных рабочих мест.

Но самая разоблачительная гипотеза насчет Павлика — это бытующее еще с советских времен предположение, что его вообще не было. Что вся история была придумана в рамках пропагандистского проекта.

Катриона Келли с этой теорией в своей книге даже не спорит. Для нее, тщательно изучившей тома документов из архива ФСБ, встречавшейся с жителями Герасимовки и множеством других информантов, очевидно — был Павлик.

Но при том что автор книги предлагает не только внятное описание процесса над дедом и двоюродным братом мальчиков, но и собственное расследование этого преступления, самое интересное здесь — именно рассказ о пропагандистском проекте.

И, надо сказать, ее анализ мифа о Павлике и его источников в каком-то смысле меняет наше представление о том, для чего был увековечен этот мальчик. Вернее, о том, что именно хотели увековечить.

Основных источников легенды о Павлике Морозове, считает Катриона Келли, три. Нацистская пропагандистская повесть «Юный гитлеровец Квекс», история гибели детей Николая II и дело Бейлиса.

С гитлеровцем Квексом все очевидно — сталинская пропаганда во многом равнялась на пример пропаганды нацистской. Повесть Карла Алойса Шензингера была опубликована в Германии в 1932 году — в год процесса над убийцами Морозова. В 1933-м вышел фильм, получивший еще большее признание, чем книга, а спустя еще год канонизация Павлика вступила в решительную фазу — Максим Горький начал сбор средств на установку ему памятника «у Александровского сада, при входе на Красную площадь».

Герой немецкой повести, пишет Катриона Келли, зеркальное отражение Павлика Морозова. Несмотря на побои отца-коммуниста, смелый Квекс не отступает от своего решения стать членом гитлеровского молодежного движения и предупреждает юных гитлеровцев о запланированном нападении коммунистов. В отместку злобные коммунисты убивают его. Умирая, мальчик-мученик Квекс запевает марш нацистов.

Убиенных детей Николая II, и в первую очередь, царевича Алексея, также в каком-то смысле можно считать зеркальным прототипом Павлика Морозова. По мнению Катрионы Келли, необходимость создать альтернативу царевичу Алексею, убитому в столице области, где находилась деревня Павлика, могла стать подспудной мотивацией морозовской легенды. Страшная судьба царских детей долго еще будоражила воображение людей и порождала всяческие слухи. «Большевики стремились подчеркнуть,— пишет британская исследовательница,— что враги советского государства куда более безжалостны к детям».

Дело же Бейлиса послужило тем, кто раскрутил историю Павлика Морозова, наглядным примером того, какой резонанс может приобрести таинственное убийство ребенка. Есть даже намеки на то, что поначалу убийство братьев Морозовых хотели представить каким-то кулацким ритуалом. В материалах следствия имеется, например, сообщение, что когда тела мальчиков принесли в деревню, к их матери обратилась свекровь Ксения Морозова со словами: «Татьяна, мы наделали мяса, иди, ешь его».

Получается — образ Павлика замышлялся как образ юного советского мученика, а его свидетельство против отца, оказавшееся впоследствии центром этого мифа, было лишь краской, штрихом к портрету героя, иллюстрирующим и без того очевидный факт, что родная советская власть дороже родного, но несоветского отца. Но именно этот штрих и загубил легенду о Павлике. Павлик-доносчик затмил Павлика-мученика. Полюбить этого героя (в отличие, скажем, от Тимура и молодогвардейцев) оказалось совершенно невозможно. Даже Сталин вроде бы однажды сказал: «Ну и мерзавец! Донес на собственного отца».