Любовные треугольники и синклиты беснующихся русского модернизма

Новая книга историка литературы Александра Лаврова (Санкт-Петербург) посвящена малоизученным аспектам культуры Серебряного века.

Исследователь публикует переписку одного из создателей отечественной версии символизма Дмитрия Мережковского со своим наставником в поэзии Семеном Надсоном (кстати, и другой пионер символизма,  Валерий Брюсов, также числил Семена Яковлевича своим первым учителем). Именно Надсон организовал публикацию стихов Дмитрия Сергеевича в знаменитых «Отечественных записках», которые редактировал Михаил Салтыков-Щедрин. Другим мэтром, поддержавшим Мережковского, был Алексей Плещеев, о котором автор «Грядущего хама», в числе прочего, сообщал Надсону: «Только что был у Плещеева. Минутку у него пробыл, сказал всего два слова. А ушел как будто утешенный. Чем именно, сам не знаю». Туманно сказано. А как иначе?  Все-таки символист писал.

Хотя не все символисты выражались столь неясно. В другой публикации Лаврова: в переписке Валерия Брюсова с редактором журнала «Аполлон» Сергеем Маковским и секретарем редакции Евгением Зноско-Боровским автор «Юпитера поверженного» мысли излагал всегда четко и прямолинейно, требуя, даже когда бывал сам виноват: «В вышедшем январском № «Аполлона» моих стихов нет. Видимо, я доставил их в редакцию слишком поздно. Но прошу их поместить не позже как в февральском № и доставить мне их корректуру». Приводимое письмо датировано 3 февраля.

Интересны материалы об Иване Коневском (Ореусе). Лавров приводит разнообразные свидетельства о личности литератора, особенностях бытового поведения. Блестящий поэт и интеллектуал, он был мало приспособлен к обычной жизни. Несмотря на это, Ореус пользовался любовью и уважением среди сокурсников по историко-филологическому факультету Санкт-Петербургского университета. Братья Иван и Александр Билибины, создавшие на факультете «синклит беснующихся», включили его в свой кружок. Ведь «Иван Иванович, как, впрочем, и полагается поэту, так рассеян и так не приспособлен к практической жизни, что ни на минуту не может быть оставлен без самой бдительной опеки: предоставленный самому себе, он, наверное, натворил бы всяких бед», – объясняли они свой выбор.

Пишет исследователь и об отношениях Вячеслава Иванова и Максимилиана Волошина. Последний следующим образом характеризовал после личных встреч и прочтения «Эллинской религии страдающего бога» «Вячеслава Великолепного»: «Это целое откровение, и притом обставленное таким тяжеловесным боевым аппаратом филологии, что от него никак не отделаешься одним словом «декадентство»… В разговоре он не так страшен, как в своих писаниях. Очень прост, изящен и легок». Впрочем, после того, как в пространство знаменитой «Башни» Вячеслава Иванова окажется вовлеченной супруга Волошина Маргарита и возникнет любовный треугольник: Маргарита – Иванов – Лидия Зиновьева-Аннибал, отношение к автору «Кормчих звезд» у Вакса Калошина (как называл поэта Саша Черный) изменилось.

Выходя за традиционные границы Серебряного века, Лавров проводит интересную параллель между «Доктором Живаго» Бориса Пастернака и «Повестью о двух городах» Чарльза Диккенса, видя в них «сходство тематики и ее трактовки», позволяющего осмыслить книгу английского классика «как своего рода прообраз» романа нобелевского лауреата. Общим для них является противопоставление христианского гуманизма революционному террору и разрушительным инстинктам. Может быть, такой выход за собственные пределы и есть доказательства вечности Серебряного века, как, впрочем, и в многочисленных, зачастую бытовых деталях, которые мастерски открывает Александр Лавров в своей книге. Ведь именно через частное можно понять общее.