Андрей Ранчин о своих филологических этюдах («Теории и практики»)

Андрей Ранчин о своих филологических этюдах («Теории и практики»)Андрей Ранчин, доктор филологических наук, профессор МГУ

 

«Все статьи, включенные в эту книгу, по-моему, хотя бы отчасти созвучны работам известных филологов, посвященных тем же авторам. В случае с Гоголем это прежде всего литературовед Юрий Манн, в случае с Львом Толстым — Борис Эйхенбаум, в случае с Иосифом Бродским — Лев Лосев и Валентина Полухина. Хотя преемственность, конечно, сочетается с полемикой. Если же говорить о подходах к текстам, то здесь для меня особенно важны русский формализм, структурализм и семиотика и по крайней мере отчасти, различные теории интертекста.

Что касается оригинальных идей, который читатель может найти в книге, то это, может быть, мысль о глубинной и весьма четко структурированной символической поэтике Льва Толстого, утверждение об автокоммуникации как одной из кардинальных установок Иосифа Бродского или идея принципиального различия между поэтическим и прозаическим повтором.

Андрей Ранчин о своих филологических этюдах («Теории и практики»)Мне особенно дороги, наверное, истолкования стихотворений Иосифа Бродского «Полярный исследователь» и «На смерть Жукова», а также трактовка и анализ «Распада атома» Георгия Иванова. По-моему, благодаря им у читателя возникает возможность по-новому и более глубоко и более, если можно так выразиться, адекватно понять эти тексты — хочется верить, в соответствии с интенциями их авторов. А кроме того, эти истолкования побуждают читателей к поиску новых, их собственных (не в смысле субъективности, а в смысле первенства) толкований.

К таким побуждающим толкованиям я бы отнес свой разбор пастернаковского подтекста у стихотворения «Пришла зима и все, кто мог лететь…» — одного из самых загадочных стихотворений раннего Бродского. Другой пример: новая интерпретация его же стихотворения «Полярный исследователь»: этот текст на самом деле не о полярном исследователе, а о поэте и поэзии. Или истолкование странного выражения «в области адской» из стихотворения «На смерть Жукова» (в ней по вроде бы совершенно непонятным причинам оказываются и полководец, и его солдаты). Все дело в том, что «адская» здесь употреблено в значении «загробная» (словоупотребление, характерное для русской поэзии XVIII — начала XIX века), слово производно от «Аид» (загробное царство древних греков и римлян), а не от «Ад» (место вечных мучений грешников)».