Когда-то писатель-эмигрант Марк Алданов жаловался, что историками литературы утрачен ключ к пониманию глубинных смыслов творчества Льва Толстого. Наверное, поднятая проблема относится  ко многим классикам. Литературовед Борис Гаспаров (Колумбийский университет) предлагает возможный ключ к Борису Пастернаку, исходя из юношеского увлечения писателя музыкой и философией: «Сам Пастернак никогда не уставал подчеркивать значение всякого рода разрывов, отказов, потерь для его жизненного и творческого пути... «отказ» каждый раз означал шаг вперед».

При чем же здесь быт? «Есть соблазн вспомнить слова Ахматовой о соре, из которого растут стихи, не ведая стыда; однако в применении к Пастернаку этот афоризм нуждается в оговорке... банальность повседневности для Пастернака не является «сором». Повседневная действительность «быта», во всей ее привычной, нередко грубовато-сниженной тривиальности – это и есть «жизнь», запечатление которой составляет кардинальную задачу поэтического творчества».

Естественно, для глубинного понимания жизни необходимо философское мышление. Пастернак слушал в Марбурге лекции одного из создателей школы неокантианства Германа Когена, который  прочил автору «На ранних поездах» блестящую философскую карьеру. «Импульс музыкальности» позволил поэту, учившемуся у  Александра Скрябина, «ввести динамику растекающихся впечатлений в русло внутреннего ритма».

При этом Пастернак избегал прямой апелляции к философскому знанию или музыке. В «слабом гениальном романе», как называл «Доктора Живаго» литературовед и писатель Андрей Синявский, философия или музыка не выходят за рамки обычных интеллигентских разговоров той эпохи. Тем не менее скрытое их присутствие, особенно в «Стихотворениях Юрия Живаго», позволило Пастернаку вернуться к истокам, закольцевать свое творчество.

Разные писатели – разные ключи. Главное, чтобы их подбирали правильно и обошлись без отмычек и банального взлома.