Гендерная социализация может делать мужчин заложниками шаблонного образа жизни — даже доступ к привилегиям вроде хорошего образования и карьерного роста не оберегает людей от травм и комплексов, связанных со стереотипами о «правильной» мужественности. Кризис маскулинности стал одной из центральных тем сборника стихотворений Константина Шавловского «То, о чём следовало рассказать с самого начала»: в книге поэт проводит ревизию мужского высказывания, дискредитированного феминистской критикой и обезличенного патриархальным гендерным порядком, рассуждает о советском и постсоветском воспитании, гомоэротизме мужской дружбы, сексуальном желании и сексуализированном насилии, отцовстве и институте семьи.

Филолог и писатель Степан Кузнецов исследовал новый поэтический сборник Константина Шавловского‌, затрагивающий широкий спектр злободневных тем: жизнь в репрессивном государстве, экономическое неравенство, проявления ксенофобии и насилие, а также собрал подборку произведений поэта, осмысляющих непринятие людьми своей чувственности. В стихотворениях Шавловского дворовые дети впервые познают своё тело, родители заставляют ребёнка ходить в музыкальную школу против его воли, мужчины недостижимо желают самих себя, все мальчики, рождённые в постсоветском пространстве, становятся насильниками, глобальная цифровизация превращает протест в мастурбацию, людям не хватает воображения жить по-другому, а отказ от концепции пола открывает путь к становлению человеком.

Возможно, стихи Константина Шавловского, собранные в этой книге, могут послужить хорошим экскурсом во многообразие техник, формальных и композиционных приемов современной интеллектуальной поэзии левого толка — поэзии митингов и ридингов‌. Техники эти зачастую далеки от конвенциональных для широкого читателя: продуцируемые ими тексты или крайне усложнены, или дефрагментированы, или обманчиво просты. Поверхностный взгляд найдет в «Том, о чём следовало рассказать с самого начала» примеры для всех трех случаев — в герметичных «Трёх коротких пьесках о монтаже и спасении», «Внутреннем поцелуе», обозначенном как «фрагменты сценария к утраченной видеопоэме», и исповедальном тексте «Настоящие стихи», подробнее о котором ещё будет рассказано ниже.

Широкий спектр актуальных тем в поэзии Шавловского — жизнь в репрессивном государстве, экономическое неравенство, ксенофобия всех уровней, (не)принятие своей чувственности, сексуализированное насилие — осмысляется с помощью не всегда очевидного блока культурных отсылок из авторского кино, поэзии современной и прошлого века — текстов и фигур Осьминкина, Рымбу, Костылевой, Могилевой и других эстетически или идеологически близких автору поэтов, пьесок в духе Александра Введенского. Однако, что тоже характерно для стихов Шавловского, при порой сложных пульсациях повествования нарратор многих его текстов позволяет себе говорить с читателем откровенно — прямо и искренне делится эмоциями и историями из жизни.

Из родственных Шавловскому фигур в поле литературы первыми на ум автору этого обзора пришли все же не такие близкие поэту по технике и политической позиции Львовский, Медведев и Скидан, а поэтессы-феминистки — Костылева, Рымбу, Васякина. В их поэзии наиболее остро встает вопрос о фигуре говорящего — от кого говорит поэт, кого он представляет и сознает ли он, кого представляет. В стихах Шавловского, как кажется, на этом вопросе сконцентрировано столь же много внимания. Конечно, речь идет не о вульгарной классовой сознательности, внутренней директиве, а скорее о принятии неизбежности: твой голос не может быть воспринят читателями именно как только твой голос. Поэтому Шавловский в стихотворениях часто говорит от лица мужчины — того самого левого интеллектуала с привилегиями вроде доступа к образованию и карьерного роста, травмами и комплексами — продуктами мужской гендерной социализации, негласно принятых представлений о «правильной» маскулинности. Он проводит ревизию мужского высказывания, дискредитированного феминистской критикой и обезличенного патриархальным гендерным порядком.

Наиболее зримо она проявляется в стихотворении «Машенька, Медуза» о сексуализированном насилии как острой социальной проблеме. Стихотворение не просто покаяние виновного в преступлении, субъект текста раскрывается в восприятии — чужом и своем ретроспективном, самоотчуждается при невозможности говорить от своего лица «напрямую»‌, ревизуется и самокритикуется таким образом. Размышляя о сексуализированном насилии, поэт обращает внимание читателя на то, что насильник молчит — он безмолвен. И дело не только в страхе мести, но также и патриархальных нормах, которые лишают мужчин права на личное высказывание и свое видение. Так, нарратор этого стихотворения признает, что действительно имел значимую субъектность и речь, только когда находился за пределами этой нормы — стал мальчиком с длинными секущимися волосами и получил прозвище «Машенька», оказался Машенькой-медузой, «квир-чудовищем».

И, стало быть, если esse est percipi‌, то и субъект некоторых других стихотворений книги возникает как бы из ощущения, что он кем-то кому-то является, кем-то как-то воспринимается. В стихотворении «Настоящие стихи» он сын своих родителей — еврея и русской, «заложник» родительской опеки, занимающийся с преподавательницей музыкой, которую не слышит. Он признает, что, не имея способности воспринимать музыку, её язык, он лишается языка вообще, становясь безголосым в хоре, но именно эта безгласность дарует ему «неплохую карьеру / для своего возраста и своего времени» — безгласность не угнетенного, а того самого интеллектуала с привилегиями и травмами.

В других стихотворениях фигура субъекта находится на периферии его отношений с дочерью, отражается в коммуникациях с женой. В стихотворении «Я увижу их и тогда им придется меня съесть» яркая, активная, богоборческая антипатриархальная фигура дочери превосходит героя. Когда-то тот был ребенком и демонизировал родных женщин в своей наивной мифологии: «мама и бабушка / превращаются в монстров / пока я их не вижу», а когда стал отцом, при всей интеллектуальности не обладающим необходимыми родительскими представлениями о потребностях ребенка, — пустился в пространные рассуждения, «вместо того, чтобы просто её похвалить». В стихотворении же «Стыд» субъект сначала наблюдает себя издалека, опрометчиво оценивая свой образ через поп-культурные штампы: например, мужская беседа в баре клеймится им как гомоэротизм. Но этот гомоэротизм разворачивается далее в своего рода алхимический аутоэротизм. Шавловский препарирует просвещенную и пораженную гендерной теорией маскулинность. Она раскрывается в драме персонажей этого стихотворения, и её, несколько огрубляя, можно описать в виде системного уравнения с двумя переменными. Герой-рассказчик (А) желает сексуально раскрепощенную девушку Марину (Б), но [на самом деле] в самом себе обнаруживает препятствие для этого желания. Со своей же стороны Марина (Б) [на самом деле] никого не желает, но находит свою значимость в чужом желании — вероятно, и в желании А. Но «марина это я», стало быть, А = Б. Таким образом, А желает себя-Б (и здесь уже, если учитывать пассаж первой части о гомоэротизме, под Б выступает собственный мужской аутоэротичный образ), но находит это Б как социально одобряемый, но для самого А пустой идеал. Но и в свою очередь в самой структуре желаемого объекта для желающего обнаруживается изначально заложенная и принципиальная недостижимость. Осознание и проговаривание делает эти механизмы желания внутри маскулинности зримыми, но едва ли преодолимыми.

Кадавры маскулинности, в которых есть намек на её уроборическую двойственность «мужского» и «женского», желающего и желаемого, будут мелькать на страницах книги в образах Нормана Бейтса («Перемена участи») или мужчины, который стал женщиной, из фильма Фассбиндера («Нас надо убить»). «Будь расщеплен» — так звучит финальная строка книги, реплика Палочки от петушка из пьески «Магазин семья». Это, вероятно, палочка от того самого петушка, которого в молитве люди (а именно персонаж [магазинная] Очередь) как бога-отца просят «отвести беду». Эту реплику можно взять как своеобразный жутковато-комический девиз маскулинности, исследованной в книге.

Но и в некоторой общей картине поэтическое «я» в «То, о чем следовало рассказать с самого начала» жестко встроено в отношения с действительностью и её объектами, ввергается в предназначенную ему ситуацию. Это и то «я», что стало только посредником-наблюдателем между павшими революционерами из прошлого и мигрантами из настоящего («Трехгорка»), и то «я», что застыло между отвращением от дегуманизации противников Майдана и ужасом от их урона истории («Перемена участи»). Пассивность, меланхолическая созерцательность, чувство уязвимости, присущие субъекту, очевидно исходят из общего ощущения безысходности и бессилия современной русской интеллигенции повлиять на решения политических элит: отсюда и «мастурбация протеста», и «трупные пятна революций», и жизнь при «маленьком людоедстве большой истории», и пытки, ставшие гнетущим задним фоном жизни в России. Поэзия Шавловского при всем её многообразии форм и тем держится позиции повышенной сознательности: поэт, возможно, не столь гневен, как его коллеги, не столь уверен в радикальных шагах по переустройству общества и страны, не выдвигает зажигательных лозунгов, но не менее критичен и порой безжалостен по отношению к себе именно из-за того, что показывает, кто он, какова в самом деле его мера сопротивления репрессивным механизмам государственной и гендерной политики и какова — соучастия. Наблюдая в своем письме за измерением маскулинности, Константин Шавловский приходит к выводу, что если его поэтический голос рассчитывает на заслуживающее внимания политическое (или хотя бы просто непротиворечивое, не лицемерное) высказывание, на критику внешнего, то он должен получить доверие читателей, что возможно только при постоянном нахождении под контролем и критическим самонаблюдением, при призыве свидетелей со стороны.

Воспитание

мама мама мальчик с пальчик
я боюсь уснуть
он меня зовет в подвальчик
в путь

в комнате лежу раздетый
тело белое дрожит
жду меня чужие дети
уведут за гаражи

дети трогают друг друга
в липких пятнах рукава
дети говорят друг другу
неприличные слова

людоед живет в подвале
перед ним мы все равны
мама мне штаны порвали

мама
мама
мама
мы

Настоящие стихи

мама русская папа еврей
детство открытых дверей
трамваи номер 14 номер 5
шли до музыкальной школы
на улице Некрасова
пятый останавливался у церкви
а в четырнадцатом мы однажды забыли скрипку
долго искали в трамвайном парке
и не нашли

на скрипку меня отдали по знакомству
мы страшно мучились
я и преподавательница
но оба были заложниками
она — своих отношений с маминой подругой
а я — как всякий ребенок
и оба не могли ничего поделать:
я со скрипкой, она со мной
99% труда и 1% таланта
говорила она
как будто оправдываясь перед собой
за потерянное время
часто она выходила из себя
кричала
очень громко
и так сильно нажимала на мои пальцы
чтобы они запомнили положение на струнах
что мне было больно
но пальцы ничего не помнили

самым страшным испытанием
были уроки сольфеджио
меня выгоняли из класса
разминали мне связки
но ничего не помогало
и тогда
я вдруг понял что надо делать
чего от меня хотят
я пел в хоре
я очень старался
(весь репертуар я знал наизусть)
я открывал рот
но не издавал ни звука
учительница конечно все понимала
и впервые была мной довольна

потом я заболел
а когда мы с мамой опять сели на пятый трамвай
и вышли на улице Некрасова
меня не взяли обратно

я ненавидел музыкальную школу
и все-таки очень расстроился

но главный урок я усвоил
и довольно быстро сделал неплохую карьеру
для своего возраста и своего времени
так во всяком случае кажется моим друзьям
конечно не в музыке
я же ее не слышу
у меня просто нет музыкального слуха

Стыд

1

девушка,
если нет Jameson давайте уже Ballantine’s
мужская дружба
виски в стакане
выдаем друг другу свои секреты
чужие тайны
сплетничаем
держим совет
гомоэротизм
как на советских плакатах
в американских фильмах
только пить совсем неохота
да и говорить
не о чем

в моем доме
расположен цветочный магазин
24 часа
очень удобно
когда возвращаешься поздно
зайти по дороге
альстромерии гиацинты тюльпаны
ночью
продавщица призналась
что голосовала за единую россию
мы трахались с лизой
и я не мог вернуться домой
без цветов

2

моя школьная подруга марина
давала хулиганам и старшеклассникам
и одному грузину
как я ее любил
как восхищался
в ванной в туалете
как хорошо что мама не вошла
прошло два года
я повалил марину на диван
продавленный сергеем павловичем
маминым последним любовником
я мял губами
ее соски
лизал п.зду
но у меня не встал
марина
смеялась и смотрела на меня

полжизни я дрочил на этот вечер
пока однажды
марина не приехала ко мне
в москву
я жил с поэтом гришей петуховым
который сразу
в первый день знакомства
к ней подошел
расстегнул ширинку
схватил за волосы сказал соси сука
марина
обиделась
ушла гулять во двор
и там за блочной типовой застройкой
дала какому-то придурку
на траве битцевского лесопарка
пьяная с травою в волосах
на кухне тихо говорила
я не кончаю с ними
не кончаю
просто больше ничего не умею
живу неинтересно скучно
когда даю
какое-то внимание хотя бы

марина это я

Перемена участи

I

думать про анальный секс
разговаривая про боулза и кабанова
после анального секса

во время секса думать о том
чтобы не кончить первым
анальный секс как отрицание

негация
смешное слово
следующий вопрос

смешное животное говорит катя
налоговый инспектор
у вас ООО или ИП

катя: мне стыдно все вокруг такие умные
лена едет в дешевом такси
белое португальское

лена: мы не могли трахаться он икал
52 организации в прокуратуру ООО
ик ик смешные животные

все что ты рассказываешь
может быть использовано
с презервативом и без

II

сладкое утро
дешевый рот

корм корм корм
корм

гулять два три восемь
переодеваться

во-первых
один момент
кóра где папа
………………………

III

колорадские жуки их красные личинки
на картофельных листьях мы собирали в прозрачные
баночки с бензином потом сжигали иначе они
выживают клещи вообще живут без еды 14 лет
надина тетя жила в квартире с клопами вспомнили
про нее когда тетя попала в больницу с укусами а наде
пришлось взять ее к себе в квартире сделать ремонт
сжечь всю одежду мебель семейные фотографии
все вместе с историей даже фотографии в мелких
точках уничтожить все вместе с историей повторяю
чтобы было понятно и когда мои виртуальные
друзья пишут слово колорады без кавычек
про своих соотечественников имея их в виду то
это легко объяснить пропагандой репрессивной
антропологической машиной отделяющей человека
от не-человека и тут лучше всего вообразить какое-то
насекомое как в руанде это проще всего никакой
эмпатии просто дезинсекция это все понятно очень
понятно биологически объяснимо но я думаю нет
нет я думаю я говорю будьте вы прокляты будьте вы
прокляты будьте вы прокляты

IV

откроем кафе владимирский централ
на владимирском проспекте
люди будут приходить налейте пива
какое посвежее а у нас все свежее
неловкие шутки неудачников толстый вася
протирает очки шутки побежденных
несмешные все оказалось еще проще
целоваться с девушкой бывшей жены
алкоголь слабые нервы кровь на презервативе
душевые кабины общежития кафель
хичкок начинает фильм психо
с ложной завязки но она ведь не ложная
забрать кассу и уехать
в танжер или в самарканд
чтобы там встретиться
со своим норманом бейтсом
ничего не получится дорогая
мы останемся вместе

Машенька, Медуза

1

я молчу про насилие
пока одни о нем говорят называя так свой опыт
с партнером другого пола
любовную травму предательство непонимание
создавая свою идентичность
из неудачи

—

другие насилуют
моих сестер в подворотнях
превращая их лица
и то что под ними в труху
месть
под прикрытием мести

—

и опыт без языка
я хочу сказать
что это одно и то же
и не могу
я — насильник
мальчики
рожденные в постсоветское пространство
матерями —
насильники
нас до сих пор производят
как необходимость
как хлеб

///

Моя подруга, прочитав этот текст, сказала, что этот
метод и этот язык не передают того опыта, о котором
я хочу говорить. Может быть, сказала она, потому что
это слишком прямой текст.

Я думаю, нет. Думаю, он просто слишком похож
на текст, этот текст.

///

в седьмом классе
меня называли машенькой
за то что я не стригся
и волосы на моей голове
секлись
как язычки маленьких змей

///

жертва может сказать о насилии
бросить вызов сообществу,
обществу,
государству
возможно ее поддержат
лайками в социальных сетях
я не обесцениваю опыт признания
заставляющий пережить
жертву снова и снова
насилие и новое насилие тех
кому всегда есть что сказать
я говорю
о том
что насильник всегда молчит

///

с детства мы знаем
как поступают с насильниками на зоне
поэтому каждый
насильник будет молчать
каждый — насильник
все мальчики постсоветского мира
мы все молчим

///

переходя на сторону сильных
мы становимся театром
сценой занавесом
антрактом

///

змеи в моей голове давно мертвы
но взгляд еще способен
остановить, возможно
я машенька
я медуза
я говорю

2

здесь и дальше
свидетельство не имеет обратной силы
срока давности
гендера
цвета
кроме цвета обоев (в сиреневую полоску с цветами)

///

сказал_а
вынимая речь из себя

///

за шкафом из красного дерева
купленным в годы нэпа
который стоял на шухере
пока в глубине комнаты
нет не прозвучало столько раз
что и шкаф мог бы подвинуться
но остался
на диване продавленном
со стертым рисунком в пятнах
бесконечным рисунком
орнаментом в памяти тела
у которого нет
причин для насилия
нет причин для насилия
кроме
кроме насилия
тела над телом
тела над языком

///

она говорила нет
и тогда я взял ее на руки
и перенес на диван
а когда понял что она
действительно не хочет
просто потрахаться
было уже поздно
мы молчали
пока не пришло такси

///

насильники не говорят
нигде кроме зала суда
речь насильника
не оправдывающего
и не жалеющего себя
невозможна
даже в поэзии
об этом молчат
прозаики публицисты
об этом не говорят
в письмах тем более в социальных сетях
в курилках с коллегами по работе
на литературных вечерах
вообще в публичных пространствах
в разговорах с друзьями
самыми близкими
не говорят

///

я хочу признаться
что изнасиловал женщину
когда был молодым мужчиной

///

я признаюсь в изнасиловании
после пятнадцати лет
молчания
чтобы ярость тех
кто хочет возмездия
обрушилась на меня
здесь и сейчас

///

в индустрии насилия
нет исключений

///

тех
кто отмывает тело
годами
от слабых следов
насилия
как если бы
я тогда
это я
изнасиловал всех женщин

///

потому что никто
не будет освобожден
иначе
потому
что

///

в индустрии насилия
нет исключений

3

за горизонтом мести
однокрылые бабочки
встрепенулись и потекли
вниз по глазам туда
где раздетую речь
с позором ведут неофашисты_ки
к окончательному значению

///

пока месть
будет единственным ответом
на насилие
мы его не узнаем
не отличим
от ловца

///

я превращаюсь
в растворимое
неповторимое
квир-чудовище
я насильник
я машенька
я медуза
в театре слабых следов
шкаф и диван
рисунок коричневый
и пятно на рисунке
рот обвиняющий
и слюна во рту
вагинальная смазка
сперма на животе
каждый
каменный день
развернутого лица

no signal
это надо просто написать
это надо написать просто
европейский авторский кинематограф
превращается в категорию видео на порносайтах
мастурбация протеста
жан-люк годар в торрентах
александр клюге в торрентах
коста-гаврас в торрентах
мы не видим дальше своих желаний
вериги социальных сетей
стигматы солидарности
трупные пятна сломленных революций
выключенный телевизор молчит наружу
недоступная в темноте кинозала
черно-белая кровь карцер видеотеки
каждый день перед монитором кончает с собой
язык съедает душа

Нас надо убить
героями этих стихов
будут обычные люди
оказавшиеся в обычных обстоятельствах
они будут жить

или нет

объединяя тело и цифру
осматриваясь где-то
в другом человеке
заживает другое письмо

медленно
как сияние под языком

пум-пум

нет больше ярости
чтобы вернуть тех
кто не надеялся
сидя в учительской за чаем пустым
проливая пот на заводе
на задворках больницы докуривая

нас надо убить

пум-пум

гости на кухне поют
перед ними выйдем
или еще полежим?

сопротивление поэзии бесполезно
когда все ушли за войной
мы легли и вслух читали диалоги платона
потом включили телевизор
шел фильм фассбиндера
про мужчину который стал женщиной
и захотел умереть

откажись от пола
стань человеком

пум-пум

кто-то стреляет

Магазин семья

пьеска о периферийном зрении

Действующие лица:

Эпиграф
Заведующая складом
Директор
Продавщица
Продавец
Очередь
Палочка от петушка

Эпиграф

они собрали все фишки по рекламной акции
в магазине дикси

и развелись

Заведующая складом

у моей боли растут новые головы
как цветики в поле

Директор

стояли мокрые и соленые
от страха

Продавщица

как любовники

Продавец

как огурцы в банке

Директор

роди мне братика медвежонка
буду его понимать
губами солеными против шерсти
языком против смерти

Продавец

водкой пахнет месяц май
ай-яй-яй

Очередь

обращаемся к тебе
сладкая вата
помоги нам
сосиска в тесте
отведи беду
петушок на палочке

Продавщица

скажи «тлен»

Продавец

и поднимешься с колен

Продавщица

скажи «прах»

Продавец

и во всем будешь прав

Директор

ласковые диктаторы в аду
дрочат друг друга

Очередь

ты подумай-ка
до чего дошло

Директор

наши революционные мысли
вползают в будущее
как черви в покойника

Продавщица

как анальные шарики в жопу

Продавец

это одно и то же
только дороже

Продавщица (поет)

о за платье
ты заплатишь
ты заплачешь
от любви
тихий мальчик
милый мальчик
божья матерь
не реви
у тебя такие пальцы
рот открытый никому
я возьму тебя за яйца
брошу в русскую тюрьму
там тебя обмоет бабка
и облепят червяки
превосходные чулки

Заведующая складом

нам не хватает воображения жить по-другому

Директор

профессор славистики
джонатан брукс платт отмечает
что «очко» в русском языке
это задний проход
и отхожее место одновременно

Заведующая складом

головы падают боль остается

Палочка от петушка

будь расщеплен