"Русский Журнал",15 ноября 2011

Это потом Ахматова и Пастернак станут считать благополучного советского литературоведа А.А. Смирнова бонвиваном с извращенными вкусами; пока что герой молод, нежен и раним, и не стесняется своей любви к Мопассану и желания жить подальше от России. Начинающий художественный критик раскрывается в переписке с будущей известной художницей как педант, перечисляющий впервые увиденные картины. Он – ценитель французского «гения» и безмолвного «художественного символа», он – ненавистник буржуазной мелочности. Собственно, и пишет он только затем, чтобы ещё раз лелеять магический кристалл очередного «невыразимого», игрушку мечты о подлинной жизни, а имена больших художников только походя перечислив россыпью незаметных значков. Переписка продолжалась много лет, и будущий официальный шекспировед успел себя почувствовать и спортсменом, «отдающимся порыву ветра или волны» и пенсионером, жалующимся на плохие завтраки в гостиницах. Только ни Сеттембрини, ни Нафта из Смирнова не получаются, при всей тонкости и меткости впечатлений: никакой человеколюбивой или человеконенавистнической идеи он до конца выдержать не может. Зато умение превращать любую социальную реальность в чувство («В Лондоне же мной овладело чувство города, подобное чувству природы») пригодилось ему в советское время: что такое сталинский стиль вообще, как не умение из любого чувствующего дилетанта сделать монументалиста? – А. Марков.