Отрывок из моногорафии «Собственная логика городов»

В серии Studia Urbanica издательства «Новое литературное обозрение» выходит ещё одна новая книга — монография «Собственная логика городов: Новые подходы в урбанистике». Strelka Magazine публикует отрывок из статьи Юргена Хассе «„Город“ — плавающий термин».

Город — «проживаемое пространство»

Всё, что урбанисты называют «городом», происходит в ситуациях «витальной жизни». Соответствующей теоретической чувствительностью обладают — в отличие от мейнстрима социологии — различные течения в философии жизни, и особенно феноменология. Суть расширения перспективы за счёт феноменологии, однако, не заключается в том, чтобы на место научных теорий поставить произвольность историй повседневной жизни. Внимание к чувствам тоже является и останется «инструментом» в руках науки постольку, поскольку в определённом смысле это теоретический взгляд сквозь чувства других (как правило) людей. Одним из вариантов эпистемологически прочной основы для анализа может служить ситуационный подход Германа Шмитца: его потенциальная мощь заключается в том, что он непосредственно тематизирует в урбанистике чувства, связанные с пространством. Шмитц различает ситуации субъекта и ситуации объекта. Разница заключается в точке зрения, с которой можно говорить о переживании. Ситуация субъекта предполагает затронутость, ситуация объекта — дистанцию. Таким образом, говорить о переживании из чувства затронутости можно только от своего собственного имени. Для урбанистики это означает, что она может качественными методами собирать эмпирический материал о «проживаемом пространстве» города (Карлфрид фон Дюркгейм[i]) и точно так же — с дистанции научной интроспекции — сделать это переживание объектом исследования (на основе высказываний субъекта о ситуациях переживания города в состоянии затронутости).

 «Города вообще» не существует, как не существует «человека вообще» или «высокогорья вообще». Впрочем, осмысленно говорить о «городе» можно только на номотетическом уровне. Попытка рассматривать город как ситуацию должна была бы отправляться от переживаний индивидов, с тем чтобы увидеть таким образом уровень конституирования города, характеризующийся патическим участием, и апоретически сломать всякое догматическое мышление, прямолинейно следующее дисциплинарным теориям. Феноменологическая перспектива так же несовместима с каким бы то ни было дуализмом души и тела, как и с традиционным редукционизмом теории действия. Она направляет наш взгляд на способ бытия города, благодаря чему становится понятным атмосферное и в этом смысле эмоциональное пространство как нечто хаотически многообразно взаимосвязанное, а не составленное из частей по принципу констелляции. «Городское», скорее всего, в значительной степени есть продукт символических шифров жизни в больших городах, но в конечном итоге понятным оно становится только тогда, когда символические коды городской жизни соединяются в мысли с соответствующими им чувствами. В этом отношении Зиммель в своей работе о «духовной жизни жителей большого города» уже предвосхищал тот бум ограничения человека духом и мозгом, который наблюдается 100 лет спустя.

Большие города слишком велики для того, чтобы методологически можно было их понимать как мегаситуации. Между тем, в анализе «городских пространств» на различных уровнях масштаба можно различать «городские ситуации» и «ситуации города», обнажая, таким образом, способы переживания, в которых можно наблюдать во взаимосвязи то, чего в картине, изучаемой с позиций теории действия, нет вовсе.

Систематически разработанная феноменологическая терминология, которую ввёл Шмитц, обеспечивает возможность чёткого различения в хаотически многообразных ситуациях. Как пишет Шмитц, «ситуации... — основные обиталища, источники и партнёры всего и всякого поведения людей и животных». Значения в этой схеме встречаются на трёх уровнях: на уровне «фактов (нечто существует в принципе и определённым образом), программ (нечто должно существовать или должно было бы существовать) и проблем (существует ли это нечто)». Факты, программы (и часто, но не всегда — проблемы) конституируют ситуацию. Тем, что в определённой (городской) местности нечто существует, нечто, возможно, должно быть иначе и во многих отношениях неясно, существует ли это нечто-то, задаётся рамка для научного анализа и обеспечиваются категории для описания проживаемых и переживаемых пространств.

Социально-теоретическое возражение выдвигается против любой феноменологии города тогда, когда она начинает утверждать, что является единственным исчерпывающим анализом. Так и любая методологическая фиксация на переживаниях субъектов неизбежно привела бы к той же односторонности, которая практикуется теорией действия, только как бы онтологически «с другой стороны» человека. Город «существует» в том числе — и даже особенно — там, где он не дан в непосредственном чувственном опыте: в денежных потоках, в институциональных структурах, в сетях социальных связей, в воображаемом пересечении которых формируются ресурсы власти. Из своих анестетических зон город, как правило, лишь опосредованно воздействует на «непосредственные» телесные переживания индивидов. С учётом политической экономии чувственных восприятий и чувственности, а также культурной индустрии эмоций срочно требуется последовательное пробуждение интереса социальных наук к «живому» телу, т. е. к жизни человеческой плоти «помимо» перспективы тела физического, к эмоциям «помимо» перспективы умопостигаемого мышления и к перформативному «помимо» перспективы действия, а следовательно — к такому пониманию действий, которое обходится без иллюзии герметичного самообладания. Живое физическое тело невозможно без «плотского» измерения, и не бывает человека, который не переживал бы своих эмоциональных состояний в ситуациях по эту сторону нейронных потоков и не оценивал бы ситуации таким «иррациональным» путём, чтобы в конце концов опять рационально предпринимать в них те или иные шаги.