Появление книги Руднева, написанной с современной точки зрения, — весьма важно. Еще и потому, что автор здесь встает на позицию гегелевского снятия противоречий, не противопоставляя советскую драму «новой», но выстраивая эволюцию драматургии как единый процесс. Это смелый проект по воссозданию коллективной текстуально-театральной памяти: советская драма в изложении автора оказывается логическим предшественником последующей русской драматургии — вплоть до 2017-го, до нелинейного, ломающего привычные структуры «Визита» Ирины Васьковской.Павел Руднев опубликовал объемный и важный текст, принципиальный для понимания театрального (и литературного) процесса. В нем, вероятно, впервые в таком масштабе, с такой расстановкой акцентов воссоздается история русской драмы на протяжении шести десятилетий: того самого времени, когда страна переживала бурные потрясения, была разрушена, перелицована — и до сих пор ищет собственную идентичность на останках былого и в призрачных сполохах нового.

Обобщение вырастает из анализа частностей: книга написана как последовательность очерков о драматургах и тенденциях, начиная с Розова и заканчивая документальным театром. Руднев, по сути, пишет учебник по истории русской драматургии, и этот учебник выполняет главную функцию пособия: помогает восстановить в единстве театрально-литературный процесс и представить каждый феномен (авторский, стилистический, тематический) в его подробностях.

Важная черта книги как потенциального учебника — расстановка акцентов и приоритетов. Изучение того или иного масштабного литературного явления, в особенности в такой немаленькой хронологии, предполагает выделение своего рода «вершин» — принципиальных имен, текстов, тенденций, векторов развития: Розов и Арбузов, Володин и Вампилов, Петрушевская и Сорокин, Мухина и Гришковец, Пресняковы и Сигарев и многие другие. Без такого «вершинного» выделения нерасчлененный материал драматургического процесса попросту поглотит читателя, как и исследователя. Кроме того, многие явления, как историк-адвокат, Руднев реабилитирует, выводит из тени забвения: это и производственная драма 1970-х (Гельман, Дворецкий, Мишарин), и «усадебная драматургия» (Славкин, Арро), и пьесы Алексея Шипенко. Однако, выделяя «вершины» (которые обозначены в названиях глав), автор не забывает и о более частных явлениях, приводя в сопоставительных целях множество других, менее громких, но в чем-то, быть может, не менее показательных имен и текстов.

А кроме того, это просто увлекательное чтение, единый захватывающий диалог о театре, наполненный неслучайными метафорами и точными (хотя порой и парадоксальными) заключениями. Вывод о жанровой природе «Вальпургиевой ночи» Венички Ерофеева может заставить вас пересмотреть свое отношение к актуальности стихотворной драмы. Прочтение текстов Коляды как синтеза тенденций в драматургии Чехова и Уильямса — посмотреть новыми глазами на весь феномен уральской школы драматургии. Противопоставление «логореи» Вырыпаева немоте пьес Пряжко — очертить важнейшие векторы развития драмы завтрашнего дня. При этом материала хватило бы на десяток диссертаций, материалу становится тесно, и некоторые главы (например, «Новая пьеса в постсоветской России») построены, по сути, как конспект, который можно расширять и расширять.Труд Руднева выполняет функции и литературной критики, и научного исследования. Автор находит, тщательно обосновывает термины и определения для того, что в обыденной театральной и литературной среде нередко фигурирует под ярлыками. Причем это глубокое оправдывающее прочтение и истолкование касается не только «новой драмы», которую нередко клеймят за «чернуху» и прочие недостатки, но и советских феноменов — таких, например, как производственная драма. Автор анализирует причины и тенденции, отмечает актуальность одних явлений и закономерное угасание других.

Важно отметить, что написано все это не просто кабинетным ученым и не только кандидатом искусствоведения, переводчиком и театральным менеджером. Павел Руднев — главный «гастролирующий» критик страны, чемпион России по охвату театральной провинции, он, как никто другой, знает процессы в больших и малых театрах нашей необъятной родины. Доподлинное знание театральной ситуации, понимание контекста придает его речи образность, а выводам и заключениям — дополнительную точность и весомость.