Алейда и Ян Ассманы получили Премию мира на Франкфуртской книжной ярмарке
Центральным событием Франкфуртской книжной ярмарки традиционно являлось сообщение из Стокгольма с именем нового лауреата Нобелевской премии по литературе. Накануне участниками ярмарки активно обсуждались шансы претендентов и слухи о возможных сенсациях. А потом на стендах тех издательств, которые выпускали книги очередного лауреата, будь то на языке оригинала или же в многочисленных переводах, начиналось бурное хмельное веселье. Коллеги спешили с поздравлениями, искренне радуясь чужому успеху или же затаив разочарование из-за не оправдавшихся надежд на собственных претендентов и толику собственной зависти.
Но в этом году присуждением Нобелевской премии по литературе отложено по причине небезызвестного скандала, поэтому центральным стало второе по значимости событие — вручение международной Премии мира, учрежденной Союзом немецкой книжной торговли, гостеприимным хозяином главного мирового форума для всех, кто причастен к книгоизданию.
На сей раз особый интерес к премии проявляется не только из-за упомянутого скандала, но и потому что ее лауреатами впервые за почти полвека стала супружеская пара — Алейда и Ян Ассманы. (До этого такое случилось лишь однажды, когда в 1970 году Премии мира были удостоены Альва и Гуннар Мюрдаль; вскоре Гуннар Мюрдаль получил Нобелевскую премию по экономике (1974), а Альва Мюрдаль — Нобелевскую премию мира (1982)).
В обосновании своего решения жюри отметило, что супруги Алейда и Ян Ассман, «вдохновляя и дополняя друг друга», создали «двухголосый опус, который имеет огромное значение для современных дебатов и особенно для мирного сосуществования во всем мире».
Лауреаты Премии мира объявляются заранее, поэтому у издателей было время подготовиться к торжественному событию. На нынешней Франкфуртской ярмарке представлены как переиздания наиболее известных монографий обоих авторов, так и их новые книги.
12 октября состоялась презентация двух новых книг Алейды Ассман: «Европейская мечта: четыре урока истории» (издательство «C.H. Beck») и «Права и обязанности человека: в поисках нового общественного договора» (издательство «Picus»), а также новой монографии Яна Ассмана «Осевое время: археология Модерна» (издательство «C.H. Beck»).
Заметим, что все названные действующие лица являются авторами издательства «НЛО», активными участниками проводимых им научных конференций и давними друзьями главы издательства Ирины Прохоровой.
В «НЛО» готовится к публикации новый сборник работ Алейды Ассман.
Способна ли память стать миротворцем?
Интервью Сюзанны Иден, опубликованное в ряде региональных немецких изданий
6 октября 2018 года
Госпожа Ассман, вы изучаете память. Можно ли научиться воспоминаниям?
Сомневаюсь. Думается, способность к воспоминаниям глубоко связана с особенностями личности. Человек вспоминает то, что считает примечательным, то есть заслуживает запоминания. Это должно быть нечто необычное, редкое, даже уникальное. Восприимчивость к подобным примечательностям — вот в чем главный вопрос. У одних воспоминания оказываются бледными, другие вспоминают прошлое настолько живо, что способны воспроизводить целые сцены с подробными диалогами. Для этого необходимы, во-первых, хорошая память, а во вторых, такой вид внимания, который сильно обусловлен удивлением, неожиданностью. Люди по-разному восприимчивы к этому.
Вы замужем уже полвека. Вместе с мужем, египтологом Яном Ассманом, вы пишете книги о культурной памяти. Вы вспоминаете с ним одно и то же?
Пожалуй, да. Но я вспоминаю совершенно иначе, чем он, так как сильнее реагирую на чувственные переживания и впечатления, а он более когнитивен, помнит точные даты и обстоятельства. Это различие играет для нас важную роль.
Братья и сестры хорошо знают: другой всегда вспоминает неправильно. Почему это происходит?
В споре о «правильных» воспоминаниях неверна сама постановка вопроса. Каждому доступен лишь небольшой фрагмент реальности, на восприятие которой он может ссылаться. Поэтому необходимо, чтобы другие дополняли увиденное нами с нашей точки зрения. То же самое можно сказать о братьях и сестрах. Именно так возникает совместная память о пережитых событиях — через рассказы, объяснения.
Означает ли это, что коллективная, культурная память представляет собой память лишь отдельной группы людей?
Это трудный, но очень важный вопрос, ибо коллективная память состоит поначалу из отдельных частных воспоминаний. Для того, чтобы на коллективном уровне появился новый формат, необходим нарратив. Такой нарратив одновременно содержит толкование событий, что является огромным человеческим достижением: мы можем таким образом сохранить, запомнить множество отдельных фактов и историй, имеющих между собой каузальные или хронологичексие связи.
14 октября вы будете награждены Премией мира, учрежденной Союзом немецкой книжной торговли. Ваши труды, говорится в обосновании решения жюри, проникнуты мыслью о том, что честное отношение к истории является залогом мирного сосуществования. Способна ли память стать миротворцем?
По крайней мере, она способна упрочить мир. Тому есть хорошие примеры. Скажем, французский мемориал «Кольцо памяти», посвященный столетию окончания Первой мировой войны. На нем выбиты в алфавитном порядке имена почти шестисот тысяч погибших солдат. Это невероятно революционно, ведь солдаты из разных стран объединены здесь общей скорбной памятью поверх национальных границ. Когда мы объединены общей скорбью, мы уже не сможем сказать: «Вы пали не напрасно, мы продолжим вашу борьбу!» Подобная форма памятования, основанная на вражде и мести, привела немцев прямиком ко Второй мировой войне.
Воспримут ли общественности разных стран такое памятование поверх границ?
Способность воспринять историческую правду и выстроить самокритичную мемориальную культуру пока еще очень непрочна, но европейцы должны упорно развивать ее, если Европа хочет иметь будущее. К сожалению, сейчас происходит обратное.
Где?
Например, в Польше, в Гданьске. Музей Второй мировой войны, открытый там в марте 2018 года, был первым и единственным по-настоящему европейским музеем этой войны. Ученые разных стран работали над этим большим проектом, который показывал историю войны во всем многообразии точек зрения, без всяких скидок и самокритично сопоставляя их. Диалогическая память, включающая в рассмотрение собственные преступления и признание чужих жертв, имела миротворческое значение. Однако такой подход не устраивал национально-консервативное правительство Польши. Спустя всего две недели музей был закрыт, директора заменили, а новому директору было поручено создать исключительно героический образ Польши.
Всегда ли желание забыть, замалчивание несут в себе семена раздоров?
Так говорить нельзя. Проект мирной Европы базировался вначале на договоренности о забвении. Нюрнбергскими процессами и осуждением главных военных преступников правосудие было восстановлено. Однако это лишь покончило с нацистским режимом, глубокого разбирательства с преступным обществом не произошло. Напротив, считалось, что если немцы будут перенастраиваться на демократию, то они не смогут одновременно разбираться со своим прошлым. Поэтому лучше вообще не говорить о нем. Состоялась интеграция бывших нацистов, в том числе высокопоставленных, некоторым из них вновь доверили важные посты. Существует общее мнение, что такой прагматический подход себя оправдал: на начальном этапе замалчивание способно помочь обществу с политическими переменами.
Но не в долгосрочном плане…
Нет. За подобный рецепт пришлось дорого заплатить. Поколение 68-го года нарушило это молчание, предъявив обвинение преступному обществу; но лишь спустя сорок лет все общество обратилось к истории конкретных жертв, с эмпатией отнеслось к ним, почтило их память мемориалами.
Но сегодня часть общества считает память о Холокосте самоуничижением. Почему это вдруг произошло?
Неприятие памяти о собственной вине, разговоры о культе вины существовали еще во времена Национально-демократической партии Германии. Политики «Альтернативы для Германии» придали этой риторике новую актуальность: Бьёрн Хёкке заявил о необходимости повернуть мемориальную политику на 180 градусов, а Александр Гауланд назвал национал-социализм всего лишь «пятнышком» на славной тысячелетней истории Германии. Тот, кто продолжает мыслить понятиями истории и чести, преуменьшает немецкую вину за чудовищные злодеяния и именует мемориал Холокоста «памятником позору». Но не мемориал позорит нас, а те события, которые лежат в его основе. Желание видеть себя исключительно в образе героя возвращает нас в XIX век, когда каждая нация возводила себя на пьедестал чести, славы и силы. После Второй мировой войны это стало уже невозможно, особенно для Германии.
Почему тирады национал-популистов звучат столь громко именно в Восточной Германии?
Это можно объяснить так: немецкая аскетичность по отношению к понятию нация создало определенную лакуну, которую сумела заполнить АдГ. Но мы живем не в аскетичной федеративной республике, объединенная Германия давно полнится национальными символами. Вернулась история Пруссии с ее музеями, парками и замками, воссоздается прошлое, лучи которого греют. Старая федеративная республика — пусть с запозданием — занималась осмыслением исторических преступлений. В ГДР эта болезненная, самокритичная конфронтация с историей нацизма не состоялась. Там существовал нарратив коммунистического сопротивления, исключавший всякую причастность к вине. Тот, кто в период своей социализации не пережил этой борьбы за признание исторической правды, скорее готов искать решение всех проблем в национальном пафосе и памяти о собственном былом «величии». Все больше европейцев забывают сегодня, что именно возвеличивание своей нации привело Европу к двум мировым войнам.
Перевод Бориса Хлебникова