14.04.20
Болезни Мадагаскара. Отрывок из «Африканской книги» Александра Стесина
Эти поездки стали основой его «Африканской книги». Публикуем фрагмент из документальной повести «Маслята на Мадагаскаре», в которой Стесин рассказывает, какие трудности ему пришлось преодолеть, чтобы отправиться развивать первый онкологический центр на острове. Как всегда у Стесина, за повседневным событийным фасадом скрываются рассуждения о различиях культур в отношении языка, болезни, опыта и взгляда на окружающий мир.
В прошлой жизни, будучи студентом литинститута в Буффало, я дружил с одной аспиранткой из Зимбабве, специалисткой по творчеству Бесси Хед и Дорис Лессинг. Отец этой девушки умер от СПИДа, когда она была еще школьницей. Рассказывая о своем детстве, о болезни отца и реалиях жизни при Мугабе, она всегда прибавяла: «Зато в Африке не болеют раком». Впоследствии я слышал эту присказку и от других знакомых африканцев. В какой-то момент я начал подозревать, что это не просто расхожий миф, а программная формулировка, некая официальная версия, укоренившаяся в коллективном бессознательном. Мол, не болеют, и все тут. То ли не доживают до онкологии, то ли выработали устойчивость, генетическое противоядие; то ли что-то в их окружающей среде, неведомое вещество или, может быть, какой-нибудь африканский микроб или вирус оберегает их от злокачественных опухолей. Как ни странно, в эту байку верили и продолжают верить далеко за пределами Африки. До недавнего времени усилия гуманитарных организаций, оказывающих медицинскую помощь африканским странам, были всецело сосредоточены на инфекционных заболеваниях. Туберкулез, малярия, тиф, желтая лихорадка, проказа, которую я впервые увидел в Гане, и прочие напасти, от СПИДа в ЮАР до эболы в Гвинее и сонной болезни в Конго, — все это привычные составляющие нашего интегрального знания об Африке. Между тем каждый год около пятисот тысяч африканцев умирают не от инфекций, а именно от рака. Если верить прогнозам Всемирной организации здравоохранения, к 2030 году эта цифра должна вырасти до миллиона в год. При этом самые распространенные виды раковых заболеваний в Африке являются те, которые проще всего выявить на ранней стадии: рак молочной железы, шейки матки, простаты. В США пятилетняя выживаемость больных раком молочной железы — порядка девяноста процентов, а в большинстве африканских стран — от десяти до пятнадцати. Онколог, практикующий в Африке, изо дня в день сталкивается с тем, что в Америке и Европе давно перешло в разряд раритетов, показательных случаев для студентов-медиков. Экзофитные опухоли размером с человеческую голову, сквозные раны, гниющая плоть, пораженная болезнью, которую при правильном и своевременном лечении можно было бы искоренить.
В африканских поселках вроде того, в котором я работал в Гане, медицинский консилиум состоит из фельдшера да знахарки, но в полевой аптечке у фельдшера всегда найдется артеметер-люмефантрин от малярии и ципрофлоксацин от брюшного тифа. Деревенские жители распознают симптомы эндемических болезней, отпаивают больного целебными взварами (суп из горького листа зачастую работает не хуже артеметера), проявляют заботу. Другое дело — онкология. Девушку, заболевшую раком молочной железы, обходят стороной; из ребенка с лимфомой Беркитта изгоняют бесов. Детская опухоль, которую поначалу принимали за абсцесс, разрослась до размеров грейпфрута и в конце концов лопнула, обнаруживая некротическую сердцевину. Выглядит это так, будто во рту у больного взорвалась бомба. Обезображенное лицо — маска из фильма ужасов. Старейшина племени провозглашает мальчика неприкасаемым, родителям велено держать страшилище под замком.
Даже если у лекаря и хватит знаний, чтобы поставить верный диагноз, мало кому из деревенских жителей под силу добраться до столицы, до столичной больницы, до приемной врача-онколога. На Африканском континенте онкологов меньше, чем особей исчезающего подвида антилоп. Больные — те, кто все-таки нашел способ попасть в столицу, — месяцами ночуют в госпитальном дворе или вовсе на улице в ожидании приема. Нехватка специалистов, дефицит лекарств. Большинство доступных препаратов химиотерапии — местного производства и весьма сомнительного качества. Но хуже всего дела обстоят с лучевой терапией, без которой многие раковые заболевания не вылечить. Ее попросту нет. В лучшем случае одна-две машины на страну с населением в пятьдесят миллионов. Допотопный аппарат телерадиотерапии «Кобальт-60», просроченный источник, излучающий настолько слабо, что вместо пяти минут каждый сеанс радиотерапии длится полтора часа. О современных линейных ускорителях, тре-
бующих постоянного техобслуживания, настройки и тестирования перед каждым сеансом, не может быть и речи. В последнее время ситуация несколько улучшилась, благодаря помощи американских и европейских медицинских центров. Пенсильванский университет строит радиоонкологическую клинику в Ботсване, Джонс Хопкинс — в Сенегале, Йель — в Танзании. Организация с несуразным названием «Лучи надежды», которой руководит моя давняя приятельница, развернула кампанию по внедрению лучевой терапии во всех странах Африки. Кроме Мадагаскара. Да-да, наш остров-побратим до сих пор не охвачен. Так почему бы нам не озаботиться этой проблемой и не расширить наше поле деятельности?
— Что ж, озаботиться можно, — согласился Майкл Толл, — хотя про лучевую терапию я знаю не больше, чем про лемуров. Я, как вы знаете, инфекционист. Кстати, мы сейчас запускаем один очень интересный проект. Идея состоит в том, чтобы диагностировать и лечить туберкулез на Мадагаскаре с помощью дронов. Но кто сказал, что мы не можем «диверсифицировать наш портфель»? Вот, к примеру, наши рокриверские стоматологи тоже недавно ездили в Ранумафану и организовали там полевую клинику. Как говорится, было бы желание, а способ найдется. Онкология — хорошая ниша. Вы можете заручиться моей поддержкой. Должен, впрочем, сразу оговориться. Денег, которые можно было бы выделить на ваше начинание, у меня нет. Но это не означает, что их нет вообще. Скажу вам по секрету: наш ректор собирается на Мадагаскар следующим летом, я буду его сопровождать. Он заинтересован в развитии новых программ, и вот если бы вы сумели продать ему свою идею... То, что вы сейчас изложили, в общем, звучит вполне убедительно... Но, конечно, первое, что требуется для такого проекта, — это контакты. Связи на Мадагаскаре. У вас они есть? Я хочу сказать, вы зна ете кого-нибудь из тамошних онкологов, если таковые в принципе существуют?
— В том-то и дело. Я на Мадагаскаре никогда не был и никого там не знаю. Но разве нельзя что-нибудь выяснить через наши университетские каналы?
— Попробую разузнать. — Толл поглядел на часы. Мои пятнадцать минут истекли.
Протянул руку, проводил меня до дверей своего огромного кабинета с табличкой «Институт тропической флоры и фауны Мадагаскара». До позапрошлого года эту жилплощадь занимала Линни Уайт, а теперь — он, Майкл Толл, поджарый человек с узким обветренным лицом. Какое он произвел на меня впечатление? Бывалого путешественника, речь профессионального политика. Примерно то, что ожидалось. А какое впечатление произвел на него я? Вероятно, никакого. «Вы можете заручиться моей поддержкой». Не то чтобы ему вовсе нельзя было верить, но лучше исходить из того, что он ничего делать не станет. Полагаться на собственную изобретательность, то бишь на Гугл. Вводить ключевые слова в поисковик, пробовать все новые и новые комбинации, закидывать электронные сети, пока не выловится имя, а в придачу, если повезет, адрес электронной почты.
Доктор Разакандраина Рафарамину, профессор онкологии. Первый специалист по лучевой терапии на Мадагаскаре. Разакандраина — он или она? Непроизносимое имя из другой вселенной. Однако в той вселенной, по-видимому, тоже пользуются почтой Gmail. Или нет? Во всяком случае, адрес я нашел. Написал подробное письмо — про Рокривер, «Лучи надежд» и свое желание споспешествовать развитию лучевой терапии на Мадагаскаре. Увы, ответа я так и не получил. Другое послание, адресованное доктору Радунсуа Рабемарукуту, ассистенту профессора Рафарамину, тоже осталось без ответа. Третья попытка оказалась более успешной. Я получил ответ от медицинского физика, работающего на Рафарамину и Рабемарукуту. Но ответ был странный:
«Здравствуйте!
Получил ваше письмо и с удовольствием на него отвечаю. Мы хотели бы заниматься лучевой терапией, это правда. Если что, мы на первом этаже, в том же коридоре, что и бухгалтерия, третья дверь справа.
С уважением,
Жан-Норбер Рабемахафали».
Как такое понимать? Хамская отписка? Или нормальная реакция человека из герметичного мира, где все, что заслуживает внимания, находится под боком? Так, если верить антропологу Дэниелу Эверетту, язык амазонского племени пирахан не позволяет говорить о чем-либо, кроме того, что происходит здесь и сейчас.
Картина мира, исключающая все, кроме данных непосредственного опыта, выражается у пирахан одним словом: «ибипио». Перефразировка известной максимы Витгенштейна: «Чего нет в поле зрения, о том следует молчать», вот что означает это слово. В свое время наблюдения Эверетта вызвали бурную критику со стороны последователей Хомского. Дескать, данная им характеристика языка пирахан противоречит постулатам универсальной грамматики. Но одна из моих пациенток, профессор лингвистики, которая тоже провела несколько лет среди индейцев Амазонки, уверяет, что все, сказанное Эвереттом, чистая правда: есть части света, где пространство, время и данные опыта воспринимаются совсем иначе. Да и сам я прекрасно помню, как медсестра Абенаа, с которой я работал в Гане, расспрашивала меня про Нью-Йорк. Где он, этот твой Нью-Йорк? Далеко? Дальше, чем Аккра? Когда я сказал, что Нью-Йорк находится на другом континенте, Абенаа удивилась: это сколько же туда на автобусе-то добираться? Так и тут:
если хотите помочь нам с лучевой терапией, заходите, мы у себя, на первом этаже, до пяти вечера. Не успеете сегодня, приходите завтра... Но ведь физик из Антананариву — это не охотник из племени пирахан и не медсестра из ганской деревни. Значит, все-таки хамство? Как бы то ни было, каши с этим Жан-Норбером, похоже, не сваришь. И, поскольку больше мне никто не ответил, я решил махнуть рукой на мадагаскарский проект.
Прошло полгода, начался новый семестр. Каждую осень я преподаю будущим светилам американской медицины курс «Введение в онкологию». После одной из лекций ко мне подошла студентка-энтузиастка. Задавала вопросы, демонстрируя повышенный интерес к предмету, и, слово за слово, постепенно перешла к рассказу о себе. До поступления в мединститут она, Алиса, училась на биофаке, занималась тропической экологией и даже ездила на Мадагаскар вместе с профессором Марвином Обрайеном — бывшим учеником Линни Уайт. В медицине же Алису больше всего интересует онкология, особенно лучевая терапия; в прошлом году она работала в лаборатории у Саймона Пауэлла из Слоун-Кеттеринга. Чего бы ей действительно хотелось, так это объединить два своих пристрастия: заниматься онкологией на Мадагаскаре. Известно ли мне, что раковые заболевания являются серьезнейшей проблемой здравоохранения в Африке вообще и на Мадагаскаре в частности? У нас есть уникальная возможность помочь, недавно она говорила об этом с профессором Майклом Толлом. Толл пообещал Алисе спонсировать разведывательную экспедицию на Мадагаскар — при условии, что она найдет врача-онколога, который согласился бы выступить в качестве руководителя проектом.
— Значит, это Майкл Толл посоветовал вам связаться со мной? — спросил я у Алисы.
— Нет, я сама. А разве вы знакомы с профессором Толлом? Он вас не упоминал... Так как вам моя идея?
Все упирается в контакты, которых нет. Но коль скоро у Толла нашлись деньги для моего (нашего?) проекта, можно предпринять еще одну попытку. Я откопал письмо Жан-Норбера Рабемахафали; внизу был указан номер телефона, начиная с кода страны: +261. Вспомнил, что код Ганы: +233. Чем глуше место, тем больше число? Как я узнал позже, тот же принцип работает и в отношении роуминга: из ЮАР минута телефонного разговора с Нью-Йорком стоила мне двадцать центов, из Мозамбика — три доллара, а с Мадагаскара — все
пять. Если отвлечься от мысли, что эта экзотика, пожалуй, влетит в копеечку, набегающие цифры вызывают мальчишеский восторг: ишь куда занесло! Все дальше и дальше. И вот уже на экране мобильника высвечивается местонахождение абонента: Мадагаскар. +261. Как будто звонишь на Луну. И слышимость как в той исторической записи, где сквозь помехи едва проступает слабый голос Нила Армстронга, произносящий сентенцию про «один маленький шаг» (без субтитров не разберешь).
— Алло, мсье Рабемахафали? Я звоню вам из Нью-Йорка... Некоторое время назад я писал вам насчет радиотерапии...
— А, это вы... — Трансконтинентальная связь передавала слова, но лишала их эмоциональной окраски, скрадывая интонацию и тембр голоса. Я не мог определить,
какую реакцию вызвал мой звонок. И от этой неопределенности мне было не по себе.
По-видимому, он тоже испытывал неловкость. После того как мы обменялись несколькими фразами, он предолжил продолжить разговор по электронной почте. В тот же вечер я отправил ему письмо, в котором сообщал, что у меня появилась возможность приехать на Мадагаскар, если, конечно, они заинтересованы в сотрудничестве. На этот раз ответ был более адекватным:
«Здравствуйте!
Получил ваше письмо и с удовольствием на него отвечаю. Что касается лучевой терапии на Мадагаскаре, у нас имеется аппарат “Кобальт-60” и брахитерапия с высокой мощностью дозы, но, к сожалению, ни то ни другое не работает. В прошлом году наше правительство приняло решение о строительстве центра лучевой терапии в Антананариву. В этом центре будет бункер для брахитерапии, два бункера для линейных ускорителей, комната для КТ-сканера, кабинет для приема пациентов и комната для медперсонала. Строительные работы начались в ноябре прошлого года. В настоящий момент мы ищем средства для приобретения самой аппаратуры — ускорителей, сканера, HDR. Наше отделение радиотерапии — единственное в стране. Оно состоит из профессора, двух ассистентов, двух медицинских физиков и шести ординаторов. Ваша помощь в реализации проекта по строительству нового центра будет приветствоваться. Спасибо, что решили работать с нами.
С уважением,
Ж.-Н. Рабемахафали».
Кажется, завертелось. Теперь надо как-то убедить начальство. Без благословения от моего шефа, завотделением лучевой терапии в Рокривере, ничего не выйдет. А заинтересовать его подобной затеей — не самая простая задача. Тут нужен подход.
— Скажите, доктор Ли, как вы относитесь ко всякого рода международным проектам?
— ?
— Ну как, нам же теперь велено двигать медицину на Мадагаскаре. Так вот они, оказывается, решили и лучевую терапию подключить...
— Кто это «они»? — настораживается завотделением (неужели клюнул?).
— Они — это Майкл Толл и компания. Я недавно узнал об этом от своей студентки, которая с ними работает.
— Без нашего ведома? Если проект касается лучевой терапии, то этим проектом должны руководить мы, а не Майкл Толл!
— Вот и я так подумал. Насколько я понимаю, они собираются ехать на Мадагаскар будущим летом, чтобы вести там переговоры о строительстве нового онкологического центра. Хорошо бы, чтобы кто-то из нас при этом присутствовал...
— Ехать на Мадагаскар? — уголки рта моего начальника опускаются, и его красивое корейское лицо принимает мрачно-задумчивое выражение.
— Если хотите, можете послать меня.
— А ты не против, Алекс? На Мадагаскаре, говорят, красиво. Я бы сам поехал, но у меня тут столько обязательств... Может, и правда съездишь вместо меня, а?
— Съезжу, конечно, если надо. Я Африку люблю.
Какой же я все-таки ловкач! Сам себе удивляюсь.