06.07.18
Памяти Олега Юрьева
Олег Юрьев обладал невероятным поэтическим слухом. Поздние его стихи — абсолютные шедевры, материя языка в них истончается до предсмертного (посмертного?) каркаса русской просодии. Акустическое устройство их таково, что улавливает тончайшие вибрации разговорной ленинградской некнижной речи, собирая ее в единый светоносный пучок. Автоэпитафией звучит его цикл «Петербургские кладбища», напечатанный в 145 номере «НЛО». Олег Юрьев был еще и драматургом, и прозаиком, но об этом надо говорить отдельно (и другие скажут, наверное, лучше меня). А также критиком — очень предвзятым, очень колючим, многих его суждения и оценки задевали и возмущали. Думаю, это шло от той же мандельштамовской (акустической «пучок») непримиримости, от «литературной злости», обостренной эмиграцией и наступающей на родине «паучьей глухотой».
Понизовский здесь
— Где Понизовский? — Понизовский здесь. — А я где?
— А я дорожкой мимо иду,
лопуху, чертополоху, волчьей ягоде
робко кланяюсь на ходу.
Я до Лены дошел, и до Дины Морисовны дошел,
и простился, как когда-то не смог…
…Облачков расшелся шелк зáнавесный,
в нем расшился горький дымок…
… — Понизовский где? Понизовский здесь? — И даже если
здесь, во всей его подситцевой наготе, —
не скажу — потому что не знаю — весь ли,
но знаю: лучше здесь, чем нигде.
— Понизовский где? — Понизовский-то здесь, а ты где?
— Я далёко, в чужедальной стороне,
там и лягу — не к своей да и к ничьей выгоде…
Поскучайте мимолетом по мне.