27.04.20

Писатель Александр Ласкин рассказал о новых книгах

Петербургский писатель, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского Института культуры Александр Ласкин о своих новых книгах. Все они - разные и о разном. Но при этом во всех речь идет о ленинградской интеллигенции.

"Одиночество контактного человека"

Александр, так случилось, что вы подготовили за последнее время три книги. Одна из них - "Одиночество контактного человека" - уже вышла в московском издательстве "НЛО". Это фрагменты из дневников, которые почти пятьдесят лет вел ваш отец Семен Борисович Ласкин - ленинградский интеллигент, врач, писатель, коллекционер. Вы делали эту книгу, конечно, и для себя - как дань памяти отцу, часть истории вашей семьи. Но и ради того, чтобы дополнить картину прошлого, жизни интеллигенции в советском Ленинграде. Что из нее узнает читатель, рожденный уже в Петербурге?

Александр Ласкин: Три книжки, о которых мы будем говорить, связаны с памятью. Конечно, и другие мои книги говорят о минувшем, но в данном случае речь о времени совсем близком… Когда-то у себя дома я показал Сергею Юрьевичу Юрскому фото, на котором он читает Зощенко на вечере в Доме писателя. Юрский взял фломастер и написал на снимке: "Давно это было, но ведь было же!". Вот так бы я сформулировал и внутреннюю задачу этих книг…

Так вышло, что дневник отца я прочел через десять лет после его смерти, и сразу почувствовал, что эти тексты могут быть интересны не только тем, кто его знал и любил, но и куда большему числу людей.Александр Ласкин: Три книжки, о которых мы будем говорить, связаны с памятью. Конечно, и другие мои книги говорят о минувшем, но в данном случае речь о времени совсем близком… Когда-то у себя дома я показал Сергею Юрьевичу Юрскому фото, на котором он читает Зощенко на вечере в Доме писателя. Юрский взял фломастер и написал на снимке: "Давно это было, но ведь было же!". Вот так бы я сформулировал и внутреннюю задачу этих книг…

Когда на жизнь человека смотришь со стороны (а дневник отца и есть его жизнь в почти ежедневных записях), то начинаешь видеть сюжетные линии. Вот проходящая через все двадцать четыре тетради дневника история его отношений с друзьями - писателем Василием Аксеновым или режиссером Ильей Авербахом. Вот - тут тоже есть интереснейшие повороты! - писатели Геннадий Гор или Даниил Гранин… Я позволил себе разбить дневник на главы и к каждой написал предисловие. Получились не просто "пояснительные тексты" (так они названы в книге), а что-то вроде посмертной встречи с отцом. Думаю, мой с ним разговор вышел не менее откровенным, чем те беседы, которые порой мы вели при его жизни. Чем-то я восхищаюсь, с чем-то не соглашаюсь и спорю. Отец тоже - своими записями - вступает со мной в диалог, и это двухголосие определяет драматургию книги.

Есть еще одна причина, дающая мне право представить тексты, написанные для себя, широкому читателю. В качестве одного из эпиграфов я выбрал слова из песни Леннона и Маккарти "Назад, в СССР". Это шутка только отчасти. С помощью дневника мы попадаем в страну, которой уже нет. Многое у отца вызывало досаду и горечь, но его переживания были переживаниями советского интеллигента. А, к тому же, еще и советского врача, а потом советского прозаика и драматурга. Его рассказы (а это лучшее, что он написал) трудно пробивались в печать, но его сетования по этому поводу характеризует именно это время и эти обстоятельства… Как писал Пастернак: "Повесть наших отцов, / Точно повесть из века Стюартов, / Отдаленней, чем Пушкин, / И видится / Точно во сне". Вот и в этом случае так: ушедшее вдруг стало не только моим или вашим прошлым, но прошлым страны. Историей, которую будут изучать на примере подобных "эго-документов", как дневники называются на языке науки…

"Белые вороны, черные овцы"

Ваша книга "Белые вороны, черные овцы" (насколько мне известно, она тоже выйдет в московском "НЛО") о ваших путешествиях. Но, как ни странно, она в большой степени оказывается книгой опять же о Ленинграде-Петербурге.

Александр Ласкин: "Черными овцами" в Шотландии именуют тех, кого в России считают "белыми воронами". Название подчеркивает главный принцип этой книги - она движется нелинейно. Я рассказываю о Шотландии (или о Нью-Йорке, Израиле, Украине) и, в тоже время, вроде как не покидаю Петербург - говорю о людях, которые для меня навсегда связаны с нашим городом. От имени "черных овец" выступают двое - создатели замечательного театра кинетических скульптур "Шарманка" Эдуард Берсудский и Татьяна Жаковская. Когда-то этот театр работал на Московском проспекте 151-а, а в начале девяностых перебрался в Глазго. "Белых ворон" значительно больше - я вспоминаю Игоря Петровича Владимирова, Сергея Юрьевича Юрского, Виктора Александровича Соснору, Александра Моисеевича Володина… Я вспоминаю и самого себя, уже не существующего, оставшегося в том времени, когда я пересекался с этими замечательными людьми…

"Большой человек. Книга об Игоре Владимирове"

И, наконец, вы недавно закончили работу над книгой о ленинградском режиссере и актере, много лет возглавлявшем театр имени Ленсовета Игоре Петровича Владимирове.

Александр Ласкин: Я уже заканчивал книгу "Белые вороны, черные овцы", как мне позвонила главный редактор "Петербургского театрального журнала" Марина Дмитревская и сказала: "Саша, у тебя есть биографический должок". Дело в том, что давным-давно, когда я был студентом третьего курса театроведческого факультета, Игорь Петрович Владимиров пригласил меня на должность заведующего литературной частью малой сцены театра имени Ленсовета. Так вот, сказала Марина, не хочешь ли ты "довести до ума" книгу о Владимирове, которую двадцать лет назад, сразу после его смерти, начали делать в театре имени Ленсовета?

Так я погрузился во время своей юности. А заодно кое-что уточнил на тех страницах повести о "Белых воронах", на которых я рассказываю о Владимирове. Сейчас книга "Большой человек. Книга об Игоре Владимирове" по сути завершена, и осенью должна выйти в свет усилиями "Петербургского театрального журнала" и Театра имени Ленсовета… Мне кажется, нам удалось главное: Игорь Петрович (а о нем вспоминают около сорока авторов - от Алисы Фрейндлих до Олега Басилашвили и Михаила Боярского) предстает как очень живой человек. Необычайно сложный, но очень яркий. Кажется, мы избежали недостатков тех изданий, которые стремятся водрузить героя на котурны. Я исходил из того, что у Игоря Петровича было так много прекрасных качеств, что он не нуждается в ретуши. Спасибо Алисе Бруновне Фрейндлих, Вараваре Владимировой, Ивану Шарко, Инессе Перелыгиной, которые меня в этом убеждении поддержали… Кажется, мы нашли для этой книжки подходящую форму. Игорь Петрович был человеком очень театральным, любящим игру, вот и наша книга станет своего рода спектаклем - в ней три действия (в них расположены воспоминания его соратников, принадлежащих к разным поколениям) и три антракта (тут мы поместили отзывы критиков на его спектакли). Думаю, Игорь Петрович был бы доволен таким устройством издания - он всегда старался подать свою мысль ярко и выразительно.

Сейчас мир переживает тяжелое время. Культура уходит в онлайн.

Александр Ласкин: Пока у меня очень много работы. Мы с редактором "НЛО" Галиной Ельшевской сдали в производство книгу о "Белых воронах". Есть еще что доделать в книге "Большой человек". Параллельно я общаюсь - всеми доступными мне средствами, от скайпа до электронной почты - со своими студентами. Кажется, они тоже не скучают и достойно проживают это непростое время. Впрочем, у меня есть тревога: что делать, если ситуация затянется, все книги будут завершены, а студенты выполнят все мои задания? Думаю, тогда настанет момент для решения внутренних проблем… У евреев есть такая традиция, пришедшая из древности - шесть дней работаем, а субботу посвящаем размышлениям о вечном… Будем считать, что нам выпала очень длинная суббота.

Зинаида Арсеньева