Исследования девичества в эпоху перемен

Ольга Михайловна Здравомыслова – социолог, ведущий научный сотрудник Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, исполнительный директор «Горбачев-фонда».

 

Представленные в этом номере «Неприкосновенного запаса» статьи о девочках-подростках, взросление которых происходит в «переходных», меняющихся обществах, по тематике и теоретическому подходу относятся к исследованиям девичества (Girlhood Studies) – широкому направлению социальных исследований, динамично развивающемуся в разных регионах мира. Girlhood Studies опираются на целый спектр дисциплин и междисциплинарных подходов и ставят задачу инициировать общественную дискуссию не только о проблемах девочек и юных девушек в относительно благополучных странах, но и о подростках, живущих в регионах, где происходят глубокие трансформации и войны, социальные и природные катастрофы, где девочкам и девушкам затруднен доступ к образованию и медицинской помощи, где они сталкиваются с пренебрежительным отношением и насилием. Постепенно расширяя круг вопросов, вовлекая в обсуждение ученых из разных регионов мира, исследования девичества вносят несомненный вклад в описание и анализ социокультурных тенденций, которые определяют будущее семьи и общества.

Основы современного понимания девичества как особого, обусловленного полом, возрастом и культурой опыта и одновременно пространства рефлексии, высказывания и действия были сформулированы во второй половине 1980-х годов в рамках гарвардского проекта по изучению «психологии женщин и развития девочек» (1986–1994), который разрабатывали Кэрол Гиллиган, ее коллеги и ученики. Постепенно сложилось междисциплинарное направление, сочетающее академические исследования и гражданскую активность. В Girlhood Studies выделяются два приоритетных раздела: 1) девичий опыт: культурно-исторические, региональные, этнические, классовые, субкультурные особенности девичества, их восприятие и интерпретация самими девочками; 2) представления о женственности и конструирование идентичности: роли, которые играют в этом процессе семья, школа, массовая культура, современные средства коммуникации. С самого начала в Girlhood Studies используются интерактивные методы, предполагающие и стимулирующие вовлеченность самих девочек, которые рассказывают о себе в интервью, используя собственные рисунки, фотографии, Интернет-ролики, снимаясь в документальных фильмах и участвуя в обсуждениях результатов исследований и фильмов, героинями которых выступают они сами[1].

В Girlhood Studies возникает новое теоретическое видение, которое формируется на пересечении исследований детства и молодежных практик, гендерного подхода и феминистской перспективы. Благодаря этому открываются новые пласты социальной информации, необходимой для осмысления реалий и вызовов XXI века. Один из острых, хотя не вполне еще осознанных вызовов нового столетия связан с рисками, сопровождающими взросление девочек-подростков в «переходных» обществах бывшего Советского Союза, Центральной и Восточной Европы. С одной стороны, для постсоциалистических стран характерно глубокое неравенство жизненных возможностей, доступных подросткам из разных по социально-экономическому положению семей, различных регионов и этнических групп. С другой стороны, гендерная социализация подростков в бывшем мире социализма происходит в контексте, где на протяжении всего периода социальных трансформаций не прекращается борьба за идеологическое и политическое влияние между консерваторами и либералами, почвенниками и западниками. Это провоцирует культурные конфликты, усиливающие нормативную путаницу (в том числе и в представлениях о женственности и мужественности) и снижающие эффективность традиционных институтов социализации – прежде всего семьи и школы.

Тем не менее «взрослое общество» в постсоциалистических странах по-прежнему с беспокойством, а иногда и паникой реагирует на изменения в поведении и высказываниях девочек-подростков. Такие изменения зачастую рассматриваются как отклонения от нормы, «опасные» и потому требующие немедленного «исправления». Так, расширение границ свободы, доступной подросткам, подразумевает большее раскрепощение девочек и юных девушек, признание за ними права публично говорить о том, что их волнует, открыто ставить вопросы и искать на них собственные ответы. Вместе с тем заметность, «видимость» юных девушек в современной массовой культуре, которая противоречит традиционной норме замкнутости и скрытности девичества, вызывает враждебную реакцию «взрослого общества». Это характерно для всех стран, которые переживают опыт социальных трансформаций, глубоко затрагивающих нормы, регулирующие гендерные отношения и установленную иерархию мужских и женских ролей.

В том дискурсе традиционной женственности, который преобладает в российской публичной сфере и отторгает как идеи, так и практики гендерного равноправия, можно увидеть попытку дать «асимметричный ответ» на вызов modernity, исходящий от западного мира. Применительно к ценностям женской эмансипации и гендерного равноправия речь не идет о буквальном отторжении или игнорировании современных идей – подобно тому, как это происходит в тех регионах мира, где доминирует религиозный фундаментализм. В России это по меньшей мере означало бы разрыв с наследием отечественной культуры, в которой традиция женской эмансипации играет значительную роль. В то же время сегодня одним их способов отстаивания цивилизационной идентичности, основанной на «традиционных ценностях русской культуры» и приверженности «другой», «не западной», версии современности, становится неприятие демократизации гендерного порядка – вплоть до запрета на оспаривание и/или переосмысление представлений о женственности и мужественности, освященных религией и традицией.

Внутренне конфликтное, не определившееся в своих отношениях с прошлым и будущим состояние «переходных» обществ напоминает идентификационный кризис, свойственный подростковому возрасту. Подобно подростку, общество, переживающее изменения и испытывающее травмы, стремится выстроить и упрочить связь между прошлым и будущим, необходимую для успешного перехода к полноценной «взрослости». На этом пути требуются немалые усилия, овладение умением делать выбор и отвечать за его последствия. Поэтому исследование жизненных коллизий и конфликтов, которые переживают в «переходных» обществах девочки-подростки, осваивающие нормы современной женственности, становятся почти зеркальным отражением того, как происходит адаптация к изменениям в постсоциалистических обществах.

Представленные ниже статьи посвящены разным сторонам взросления и формирования представлений о женственности у поколения девушек, родившихся в период ломки прежнего (советского, социалистического) общественного порядка. Три из этих статей первоначально были опубликованы в специальном выпуске междисциплинарного журнала «Girlhood Studies», вышедшем в свет весной 2015 года[2], еще одна была написана специально для «НЗ».

О девушках, родившихся в конце 1990-х и первой половине 2000-х годов, принято говорить как о новом поколении нового общества. Поэтому логику размышлений авторов во всех статьях формируют несколько взаимосвязанных вопросов о возможностях и способах адаптации девушек в «переходном» обществе. Перед исследователями стоят следующие вопросы. В чем выразился переход к обществу, открытому влияниям западного капитализма, глобальной потребительской культуры и демократических ценностей, одним из фундаментальных оснований которого является идея гендерного равноправия? Что изменилось в гендерной социализации поколения, не заставшего общество «советского типа», которое существовало в реалиях изоляции? Как происходит нормализация опыта девичества, связанная с представлениями о «правильной» женственности?

Очевидно, что более широкое, чем у поколения их матерей, разнообразие возможных жизненных стратегий и стилей поведения расширило пространство личной свободы для девушек, одновременно создав для них новые риски, породив новые конфликты, сформировав основу для ценностных разрывов между поколениями. Мощным агентом гендерной социализации стала массовая культура, создающая стереотипы женской красоты, представления о женской успешности и одновременно – определенные стандарты потребления. В статье об украинском телешоу «Королева бала» Татьяна Булах показывает, как феминистская концепция расширения прав и возможностей (empowerment) используется применительно к целям популярной телепрограммы. Гендер здесь конструируется как перформативный акт – как демонстрация того, что каждая девушка, овладевшая практиками престижного потребления и «правильного» ухода за внешностью, может пережить мгновенное превращение в «идеал женственности». Главное послание шоу заключается в том, что, добившись соответствия насаждаемому массовой культурой стереотипному образу красавицы, девушка обретает уверенность в себе и может радикально изменить социальный статус и судьбу. В сравнении с предыдущим поколением нынешние подростки взрослеют в атмосфере гораздо более противоречивых и даже несовместимых друг с другом представлений о нормах женского поведения. Девушки вынуждены выбирать между ролевыми моделями и ценностными представлениями. При этом, не чувствуя опоры в опыте своих матерей и отцов, они зачастую открыто отвергают его. В то же время они неразрывно и глубинно с ним связаны; чужой для них опыт западного общества воспринимается лишь поверхностно, главным образом через практики потребления и образы массовой культуры. Ана Бенто-Рибейро подробно анализирует этот противоречивый и травмирующий процесс на примере историй двух девушек – героинь сербского и румынского фильмов, неспособных разрешить конфликт прежних (традиционных) и новых (современных) представлений о женственности и сексуальности. В свою очередь Юлия Градскова рассматривает аналогичную ситуацию «нормативного хаоса», анализируя итоги одного из проектов сотрудничества между североевропейскими и российскими организациями, занимающимися гендерным просвещением. Наконец, Любовь Борусяк на материале социологических опросов старшеклассников показывает, каким образом российская школа, сохраняющая в почти неизменном виде программу по русской классической литературе, разработанную 80 лет назад, способствует воспроизводству традиционной модели женского поведения. И, хотя, как свидетельствуют приводимые в этой статье результаты опросов, девушки мало читают классику или не читают ее вообще, они хорошо усваивают императив подчинения авторитетному мнению, не подлежащему обсуждению или критике.

Во всех статьях аргументированно доказывается, что связь с прежним опытом и ценностями ушедшей эпохи глубока и прочна. Она обусловлена тем, что и нормы женского образования, профессиональной занятости, глубоко внедрившиеся в культуру советского социализма, и «новые» представления о ценности для женщин успешной карьеры, индивидуальной ответственности за выбор жизненной стратегии по-прежнему базируются на незыблемости гетеронормативности, на устойчивых, «само собой разумеющихся» представлениях о естественности мужского и женского предназначения, на непризнании принципиальной важности гендерного равноправия.

Тем не менее у всех авторов присутствует мысль о том, что девичья социализация и в России, и в других странах постсоциализма все реже исчерпывается простым воспроизведением «неизменной» модели женственности и постепенно становится пространством обсуждения и свободного поиска новой идентичности.