Бескрайний Крайний Север: границы арктической идентичности

[стр. 279 - 286 бумажной версии номера] 

 

Людмила Альбертовна Сабурова – социолог, старший научный сотрудник Удмуртского филиала Института философии и права УрО РАН.

 

Российская Арктика в поисках интегральной идентичности

Ответ. ред. О.Б. Подвинцев

М.: Новый хронограф, 2016. – 208 с.

 

Арктические регионы России сегодня все больше оказываются в фокусе общественного и академического внимания. Внимание мировых арктических и неарктических держав к освоению этих северных территорий, обусловленное как огромными запасами сырья, так и перспективами использования северного морского пути, усиливает международную конкуренцию, выводя ее в плоскость борьбы за военный и политический контроль в этой зоне. Поэтому очевидно, что после почти полного забвения этой тематики в 1990-е годы Россия сегодня не просто возвращается к ней, но обозначает арктическую тему в качестве стратегически приоритетной в геополитическом смысле. Соответственно, для выработки эффективных политических и экономических решений объект такого пристального геополитического интереса должен осмысляться и идентифицироваться в качестве единой территории, обладающей ярковыраженной идентичностью.

Общую проблему конструирования региональной идентичности трудно переоценить – можно с уверенностью сказать, что от способов понимания и/или конструирования этой идентичности зависит историческая судьба России как многонационального, многоконфессионального и чрезвычайно обширного по территории государства. Острота проблемы состоит в том, что поиск регионального своеобразия на сегодняшний день становится жизненно необходимым инструментом регионального маркетинга в контексте конкуренции за федеральные ресурсы, – но одновременно с этим является потенциальным фактором возникновения центробежных векторов развития, поскольку содержит возможность усиления региональных политических элит и культурной автономизации.

Поэтому вопрос интегральной идентичности северных территорий России вынуждает исследователей иметь дело как с нерешенными теоретико-методологическими вопросами, так и с целым клубком культурных и политических противоречий. Авторы коллективной монографии «Российская Арктика в поисках интегральной идентичности» не просто не избегают обсуждения этих противоречий – но, напротив, обнажают их суть, беспристрастно анализируя сегодняшнюю ситуацию с идентичностью в северных регионах России. В самой структуре монографии выделены основные типы таких противоречий: историко-политические и историко-географические особенности формирования региона (глава «История, столицы и границы российской Арктики»), неоднородность и противоречивость этно-культурных и этно-конфессиональных контекстов (глава «Этнический и этно-конфессиональный факторы формирования идентичностей в Арктике»), лишенный органичности, искусственный характер урбанизации (глава «Урбанизация российской Арктики: северная городская идентичность как фактор развития»), внутрирегиональные и межрегиональные властные отношения и их отражение в символическом пространстве (глава «Образы российской Арктики в официальном дискурсе: динамика символической политики власти»), стратегии и формы внутренней самоидентификации арктических регионов (глава «Внутренние стратегии позиционирования регионов российской Арктики»).

Авторы монографии попытались объединить два очень разных методологических подхода к пониманию региональной идентичности и стоящих за ней механизмов. Один из этих подходов подразумевает, что региональная идентичность определяется ценностно-эмоциональными компонентами, вырастающими из исторических особенностей развития социальной общности, проживающей на какой-то территории. Другой подход предполагает, что идентичность есть продукт целенаправленного конструирования значимых смыслов (с. 5). Структура работы отражает намерение учесть оба этих способа определения идентичности.

С исторической точки зрения, базовое противоречие, определяющее пути становления современной идентичности российской Арктики, как справедливо отмечают авторы, порождено процессами «ломки» советской идентичности в условиях постоянной трансформации пространства российской государственности, сопровождающееся усилением «великодержавной» идеологии и риторики (с. 9–10). Усиливающийся тренд идеологического объединения российских земель, опирающийся на риторику «исторических ценностей», но игнорирующий факты прерывности и наличие идеологически взаимоисключающих периодов истории, в качестве неизбежного следствия имеет не только межнациональное и межконфессиональное напряжение, но и возникновение эклектичных конструкций, комбинирующих плохо совмещаемые друг с другом структуры идентичности. Это затрудняет переход к более гармоничному сочетанию множества различных региональных идентичностей в пространстве идентичности общенациональной.

Противоречия и неясности возникают уже на этапе выделения границ макрорегионов России и их наименования. Череда переименований макрорегионов проявляет особенности процессов идентификации, осуществляемых как «снизу», так и «сверху» (с. 11). Часть из них происходит естественным путем, стихийно, а часть является результатом формально-структурирующей политики государства. Особенно наглядно эта противоречивость макрорегионального структурирования показана на примере разграничения/объединения южных переселенческих регионов России с республиками Северного Кавказа и дискуссий по поводу обозначения Дальнего Востока. Используя красноречивые выдержки из прессы, публикации местных ученых, авторы показывают, что вопросы наименований макрорегионов являются отнюдь не чисто имиджевыми или географическими, но имеют под собой отчетливую политическую подоплеку. Это попытки, с одной стороны, преодолеть имперский европоцентризм, традицию обозначать регионы по их географическому местонахождению относительно столицы. С другой, – стремление подчеркнуть стратегическую значимость региона для страны в целом. В этом смысле любопытными примерами являются постоянные дискуссии вокруг топонима «Дальний Восток» или попытки «спрятать» «Кавказ» (подразумевается Северный Кавказ) в более общем обозначении «Юг России».

В этом же смысловом и эмпирическом поле в книге проводится сопоставительный анализ вариантов наименования арктического макрорегиона, таких, как «Дальний/Крайний Север», «Арктика», «Заполярье», конкуренция между которыми является не чем иным, как конкуренцией смыслов – традиционных, романтических, экономических, геополитических. Очевидно также, что Арктика – тема, в которой конкурируют не только смыслы и понятия, но также и представления о географических границах объекта (с. 23). Несовпадение границ арктического региона с границами субъектов РФ, географическое и демографическое несходство регионов, выделяемых в качестве «арктических», произвольное и зачастую нелогичное вхождение отдельных арктических зон в федеральные округа с иной исторической идентичностью (как, например, Ямало-Ненецкий автономный округ входит в Уральский федеральный округ, а Якутия – в Дальневосточный федеральный округ) – все это является не менее сильными препятствиями для формирования некой общей арктической идентичности, чем пространственная удаленность, слабые горизонтальные связи, экономические различия и так далее.

Очень познавательным представляется раздел монографии, обстоятельно и всесторонне описывающий изучаемый регион. За идентификационную основу выбираются границы Арктической зоны, обозначенные в Основах государственной политики Российской Федерации в Арктике на период до 2020 года и дальнейшую перспективу, утвержденные президентом Российской Федерации 18 сентября 2008 года и включающие семь административных регионов. В данном разделе каждый из этих семи регионов описывается c использованием большого количества всевозможных источников: данных органов государственной статистики, исторической и этнографической литературы, официальных политических документов, отражающих стратегии развития соответствующих регионов, материалы официальных и новостных сайтов, региональных СМИ. Несмотря на то, что раздел носит сугубо описательный характер, у читателя есть возможность представить себе всю мозаичность изучаемой территории, географическое, историческое, демографическое и экономическое разнообразие регионов, считающихся «арктическими». Разные исторические обстоятельства, при которых регионы присоединялись к Российской империи, а затем входили в состав СССР, на сегодняшний день во многом определяют характер взаимоотношений регионов с центром, уровень культурной и экономической интеграции с другими регионами России. Любопытно при этом, что авторы монографии в качестве «опорных» для будущей арктической интеграции выбирают не наиболее включенные и более плотно населенные Архангельскую и Мурманскую области, которым отводится роль «ворот», ведущих в макрорегион, а регионы, обладающие наибольшей природно-ресурсной базой и наибольшей численностью коренного населения – Ямало-Ненецкий автономный округ и Республику Саха (Якутия). Справедливо отмечено, что конкуренция этих двух регионов за позицию «ядра» арктического макрорегиона России является позитивным фактором развития арктической идентичности (с. 66).

Однако каким образом наличие природных ресурсов и (особенно) этническая специфика отдельных регионов может стать основой для интеграции и возникновения новой макрорегиональной идентичности? Окончательного ответа на этот вопрос пока не существует. Более того, описываемые авторами процессы этно-конфессионального развития показывают, что макрорегион с этой точки зрения вообще не имеет какой-либо основы для общей идентичности. Демографические процессы варьируются по субъектам: где-то растет доля коренных этносов (как, например, в Якутии, где доля якутов-саха превысила долю русских), где-то падает (как, например, падает доля саамов, карелов, поморов, коми, ненцев, нганасанов), где-то растет доля новых для регионов этнических общностей (например, рост численности киргизов и узбеков в республике Саха – с. 70–71). Рост национального самосознания в некоторых регионах и внешняя (международная) поддержка артикуляции интересов коренных народов, особенно в приграничных регионах, таких, как Архангельская и Мурманская области (с. 72), также является фактором, скорее разъединяющим, чем интегрирующим. Разные, меняющиеся при смене власти стратегии региональных политических элит, по-разному использующих этническую тематику во внешнем позиционировании региона, актуализация этно-культурной тематики в контексте соблюдения прав национальных меньшинств, осуществляемое в порядке лоббирования, – все это позволяет предполагать, что этно-культурный вектор в политике региональных властей не может оцениваться как устойчивый и перспективный.

Вместе с тем в монографии приводится множество фактов использования этнической тематики в бизнес-проектах, особенно в сферах ресторанного бизнеса и этнотуризма. Несмотря на то, что используемый эмпирический материал не может рассматриваться в качестве надежного и особо значимого (авторы использовали наиболее доступные источники – региональные сайты, прессу, интервью, Интернет), даже эти данные позволяют согласиться с предположением, что уровень активности бизнеса в этом направлении зависит от активности властей в продвижении этно-культурной тематики (с. 92–93). Хотя, помимо официальных документов и закрепления важности этой проблематики в создании тех или иных управленческих структур, у властей оказывается не так много инструментов продвижения и закрепления этно-конфессиональной идентичности регионов. Региональный «Пантеон праздников» (с. 94) вряд ли является эффективным инструментом, «закрепляющим этно-конфессиональный компонент в региональном контексте», поскольку чаще всего подобные праздники формальны по своему содержанию и не отражают значимых для самих коренных народов дат и событий (с. 94).

Эффективным инструментом формирования этно-конфессиональной идентичности каждого из регионов могло бы являться развитие СМИ на «родных языках» (с. 97). Но и в этом случае, учитывая довольно слабую поддержку со стороны государства и ограниченность внутренних ресурсов самих этнических сообществ, в большинстве регионов этот инструмент обнаруживает практически нулевой эффект. Еще менее вероятной основой для макрорегиональной идентичности могут являться конфессиональные особенности регионов. Гетерогенность формирования конфессиональных общностей, внешний характер христианизации отдельных регионов, размытость религиозных традиций, включая сохранившиеся, но «размытые» языческие традиции, характеризуются как проявления «синкретического сознания» (с. 111).

Собственно, описываемые процессы характерны не только для арктических регионов России, но и для многих других этнически и конфессионально неоднородных регионов Российской Федерации. Поэтому, несмотря на развитие этнотуризма, поиски региональной привлекательности через продвижение условных «региональных Дедов Морозов», макрорегиональная идентичность вряд ли сформируется. Для этого нет ни общих исторических и культурных корней, ни внутренних ресурсов (да и потребностей). Образно выражаясь, «вишенка на торте» не делает торт вкуснее и привлекательнее, она способна лишь на секунду задержать на себе взгляд.

Поэтому трудно не согласиться с выводами, что ключевую роль в позиционировании арктических регионов РФ играют все же «географические и природные смыслы» (с. 111). Более того, в книге отдельно обосновывается гипотеза о том, что именно «специфика арктических городов оказывает сильное детерминирующее влияние на формирование идентичности арктических регионов» (с. 115). В этом обосновании обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, отмечается неорганический характер возникновения и развития арктических городов – «внутренней колонизации», результатом которой стали «наиболее радикальные формы вытеснения привычной локальной идентичности» (с. 118–119). Второе обстоятельство состоит в принципиальной маргинальности северных городов, населенных «мигрантами, переселенцами, колонизаторами», которые либо ассимилировали, либо симулировали традиционные культурные практики, маскируя «масштаб разрыва между традиционным образом жизни кочевых народов и новейшими технологическими формами городской оседлости» (с. 119).

Учитывая особенности советской, а затем российской урбанизации Арктики – в сравнении с освоением северных пространств в Европе и США, – которые на сегодняшний день лишь понижают экономический потенциал территорий (моноотраслевой подход, низкая плотность населения, высокая ресурсоемкость), нет никаких оснований полагать, что объем и качество человеческого капитала как важнейшей составляющей устойчивого развития территории в обозримом будущем будут расти.

Рассматриваемые авторами стратегии развития городов макрорегиона, такие, как диверсификация ресурсов, поддержка мобильности населения, усиление туристической привлекательности, которая позволила бы капитализировать «арктическую идентичность» (с. 134), расширение самоуправления арктических городов, безусловно, являются важнейшими условиями развития территории. Но приведут ли эти стратегии к формированию некой особой идентичности российской Арктики как макрорегиона, остается большим вопросом. Даже часто используемое понятие «сеть арктических городов» выглядит пока большой натяжкой, если под «сетью» понимать совокупность устойчиво взаимосвязанных (транспортно, экономически, культурно, миграционно) поселений.

До сих пор таких устойчивых связей нет. Есть некоторая схожесть в проблемных полях, в количестве и качестве трудовых ресурсов, в способах конструирования прошлого, настоящего и будущего. Есть некоторая схожесть и в конструировании образов Арктики в разных субъектах федерации. В главе «Образы российской Арктики в официальном дискурсе: динамика символической политики власти» содержится любопытный анализ изменений символического пространства, в котором осуществляется «арктическая политика». Содержательный анализ официальных документов показывает, что данный макрорегион формируется внешним политическим усилием в качестве особого объекта управления, имеющего важнейшее стратегическое значение для будущего России. Стратегическое значение обусловлено двумя обстоятельствами: ресурсно-сырьевой базой и международной конкуренцией (в том числе военно-стратегической) между арктическими государствами. Очевидно, что «арктическая политика», строящаяся на таких утилитарных задачах, вынуждена конструировать более широкий диапазон смыслов, куда входят и «уникальная природа», и «необходимость решения экологических проблем», включая проблемы глобальные, и «исконное место проживания коренных народов Севера». Но все эти смыслы, производимые политической риторикой, не могут выступать инструментами формирования даже внешней идентичности, не говоря уже об идентичности внутренней. Исходные узкоутилитарные государственные задачи в силу особенностей управленческого мышления и культуры не позволяют идентифицировать территории иначе, чем через установление их географических границ (с. 151). Вся остальная «особость» региона, смысловое наполнение которой авторы систематизировали посредством лексического анализа политических дискурсов, так или иначе сводится к символическому подкреплению и легкому «камуфлированию» этих задач. Поэтому выявленные тенденции трансформации символических рядов вполне логичны и закономерны. Во-первых, это сдвиг от «героизма и романтизма» в освоении Арктики к «патриотизму», «национальной безопасности» и «деньгам» (с. 154). Во-вторых, это актуализирующаяся семантика «приближения», «перенесения границ», обеспечение «доступности» и «обыденности» (там же).

Стратегия «расширения границ», как географических, так и смысловых, является опорной не только в федеральном официальном дискурсе, но и в региональных стратегиях позиционирования российской Арктики. И логичные предположения о том, что утилитарные государственные задачи, задающие постоянно переопределяющуюся идентичность макрорегиона через географические смыслы, смыслы «границ» и их перераспределения, становятся ключевыми идентификаторами в стратегиях внутреннего позиционирования. Семантика «ворот Арктики», «сердца (ядра) Арктики», «форпостов» как поле символической борьбы за лидерство в арктическом макрорегионе, судя по представленным материалам, является базовой. Очевидно, что именно географическое расположение региона по отношению к политическому «центру» и его «стратегическая значимость» для политического «центра» определяет на сегодняшний день и самоидентификацию региона, и его самооценку.

В целом выводы, представленные в монографии, дают возможность расширить представления читателей о современной российской Арктике. Исследование выходит за рамки любой из частных научных дисциплин, к которым обращается – исторического, этнографического, социологического, политологического, социально-философского анализа, – и в этом смысле работа представляет собой яркий образец междисциплинарного подхода, интересный представителям разных социальных наук.

Но главное достоинство книги состоит в ее способности «индуцировать» новые смыслы и перспективы в понимании особенностей российской региональной идентичности как таковой. Образ Арктики как макрорегиона, артикулируемый через определение и переопределение отдельных арктических регионов, становится в каком-то смысле метафорой более универсальных процессов: бесконечного поиска российской «национальной идеи», в котором любая попытка определить («скрепить») национальную идентичность порождает больше вопросов, чем ответов. В этом смысле вопрос идентификации такого бескрайнего (беспредельного, то есть не поддающегося даже географическому определению, не говоря уже о пределах культурных или социально-экономических) макрорегиона, как российская Арктика, также постоянно упирается в вопрос реальных и символических границ. Эти границы, сходства и различия вечно ускользают в силу базовой стратегии их «расширения» – географического, экономического, геополитического. Они вечно приоткрываются (но никогда до конца) в попытках проникнуть в «суть территории», в ее внутреннюю определенность.

И эмпирический, и аналитический материал монографии убедительно показывает, что российская Арктика на сегодняшний день практически не имеет той самой внутренней идентичности, которая возникает естественно-историческим путем и характеризуется единством ценностно-эмоциональных характеристик сообщества, там проживающего. Соответственно, в освоении Арктики единственно возможной идентификационной стратегией остается стратегия искусственного конструирования смыслов, то есть стратегия внешней идентификации. Именно поэтому в политическом отношении оказывается столь важно выработать и реализовывать эту единую интеграционную стратегию. В противном случае российская Арктика останется бескрайней границей обширного государства, включающей множество конкурирующих между собой сырьевых периферий с неустойчивыми экономиками, неразвитой системой коммуникаций, малопривлекательными поселениями и изолированно выживающими «малыми народами». Соответственно, в таком виде этот макрорегион не сможет выполнять возлагаемых на него сегодня экономических, культурных и военно-стратегических задач.