купить

Авторитарные институты и сохранение власти автократами

Дженнифер Ганди — политолог, доцент факультета политических наук Университета Эмори (Атланта, США).

Адам Пшеворский — политолог, профессор Нью-Йоркского университета.

[стр. 200—222 бумажной версии номера] [1]


Некоторые авторитарные правители находятся у власти так долго, что порой внушают страх даже после собственной смерти, но некоторые почти сразу после прихода к власти ее теряют. Так, Собуза II царствовал в Свазиленде 62 года, Хайле Селассие правил в Эфиопии 47 лет. Даже диктаторы не королевских кровей могут править очень долго, как Ким Ир Сен, который умер в 1994 году после 47 лет пребывания у власти. Тем не менее на каждого Ким Ир Сена можно найти Леона Кантава — одного из многих, кто попытался взять власть в Гаити в 1957 году, но потерял ее спустя пять дней. Почему же одни недемократические лидеры находятся у власти десятилетиями, а другие теряют ее вскоре после обретения?

Сила традиции или религиозной легитимности может играть определенную роль в сохранении власти, особенно если речь идет о монархах. Но, как известно, этого оказалось недостаточно, чтобы спасти короля Ливии Идриса, короля Египта Фуада II или короля Ирака Фейсала II от свергнувших их военных. Аналогичным образом модель харизматического или персоналистского лидерства часто привлекается для объяснения сохранения власти за авторитарными правителями в странах экваториальной и южной Африки[2]. Тем не менее наряду с Юго-Восточной Азией, Ближним Востоком и Северной Африкой этот регион имеет один из самых высоких показателей сменяемости диктаторов.

В качестве альтернативной точки зрения выдвигают предположение, что длительное пребывание у власти отдельных диктаторов объясняется их тотальной монополией на власть. Безусловно, многие «автократы-долгожители» возглавляли наиболее репрессивные режимы: Сталин правил в течение 31 года, Мао властвовал над Китаем в течение 33 лет. Каждый из них несет ответственность за миллионы смертей. Однако только жестокости зачастую оказывается недостаточно: так, убив более двух миллионов камбоджийцев, Пол Пот был свергнут спустя три года после прихода к власти.

Известно, что для любого правителя, авторитарного или демократического, умение лавировать между различными политическими силами и строить коалиции является важным фактором сохранения власти[3]. Однако в то время, как в демократиях работают четко выстроенные институты и правила, с помощью которых демократически избранные правители формируют коалиции, средства, с помощью которых консолидируют поддержку диктаторы, остаются далекими от понимания[4]. Цель настоящей статьи — пролить свет на эти средства.

Автократы сталкиваются с двумя типами угроз своей власти: с теми, которые возникают внутри правящей элиты, и с теми, которые исходят от оппозиционно настроенных групп, не связанных с элитой. Авторитарные правители часто создают институты, опирающиеся на узкую группу людей вроде консультативных советов, хунт и политических бюро, создавая таким образом первичную институциональную преграду для угроз со стороны соперников из правящей элиты. Однако на наш взгляд, когда автократам необходимо нейтрализовать угрозы со стороны более крупных социальных сегментов, или для того, чтобы сотрудничать с другими государствами, они часто полагаются на номинально демократические институты. В частности, многопартийный законодательный орган объединяет потенциальные оппозиционные силы, тем самым внося свой вклад в сохранение власти за авторитарным правителем. Расширяя основу поддержки этого правителя, подобные институты продлевают срок его[5] нахождения у власти.

Чтобы проверить это предположение, мы предлагаем следующие этапы исследования. Во-первых, мы сосредоточиваем внимание на использовании правителем законодательных органов для налаживания сотрудничества и нейтрализации угрозы восстания со стороны широких общественных сил. Описывая полномочия, необходимые автократам для поддержания такого сотрудничества, а также возможности потенциальной оппозиции, мы покажем, что номинально демократические институты существуют по системным причинам. Затем мы проанализируем, влияет ли использование этих институтов в качестве инструмента кооптации (включение новых акторов в имеющиеся или вновь созданные институты) на сохранение власти за недемократическими лидерами[6]. В заключении мы укажем, что авторитарные институты — это не просто «витрина». Поскольку они являются результатом стратегического выбора и оказывают влияние на сохранение власти, институты также в состоянии влиять на результаты реализации политического курса.

Зачем нужны институты в авторитарном режиме?

Недовольство авторитарным режимом могут проявлять разные общественные слои. В Алжире, например, исламские организации возглавляли оппозицию до того, как военное правительство запретило Исламский фронт спасения и разогнало законодательный орган. В Эквадоре руководители предприятий и торговых палат организовывали всеобщие забастовки против военного режима, который в 1963 году объявил о своем «намерении гарантировать право на капитал и труд в атмосфере разума и патриотизма»[7]. Коммунистический режим Польши, напротив, столкнулся с сильнейшим вызовом со стороны рабочих, объединенных под лозунгами профсоюза «Солидарность». Чтобы нейтрализовать возникающие угрозы, которые накапливаются внутри общества, автократы пытаются кооптировать, или, по выражению Гильермо О'Доннелла, «заключать в контролируемую среду» («инкапсулировать» — encapsulate), потенциальную оппозицию[8].

Однако недемократическим правителям следует не только бороться с угрозами восстания. Даже если они действуют исключительно в собственных интересах, даже если они напоминают «бандитов», тем не менее в известных пределах они выигрывают тогда, когда экономика страны функционирует успешно, а страна находится в безопасности[9]. Если они не могут рассчитывать на экспорт минеральных ресурсов, им необходимо наладить экономическое сотрудничество[10]. И для того, чтобы его налаживать, они должны стимулировать людей раскрывать свою личную информацию, трудиться и таким образом поддерживать власть диктатора. Поэтому автократы вынуждены делиться благами, добытыми в результате такого сотрудничества.

Блага, доступные для распределения — денежные вознаграждения, льготы и привилегии, — увеличиваются, когда наибольшее число людей сотрудничают с режимом. Тем не менее авторитарные режимы различаются по своей потребности в таком сотрудничестве. Те режимы, которые могут извлекать ренту из минеральных ресурсов, не нуждаются в сотрудничестве, тогда как те, которые вынуждены полагаться на банкиров, чтобы одалживать у них деньги, на крестьян — для производства продовольствия и на ученых — для проведения исследований, нуждаются в обширных связях. В свою очередь диктаторы являются таковыми потому, что они не могут выиграть конкурентных выборов, поскольку их предпочтения отличаются от предпочтений большинства населения. Таким образом, автократы могут столкнуться с угрозой восстания, и масштабы этой угрозы также не одинаковы[11].

Автократы, безусловно, могут использовать силу для навязывания сотрудничества и устранения угроз восстания. Но применение силы является дорогостоящим и не всегда эффективным методом. Описывая военные диктатуры в Латинской Америке, Фернандо Кардозу отмечает, что «государство является достаточно сильным, чтобы сконцентрировать свое внимание и репрессивный аппарат против так называемых подрывных элементов, но оно не столь эффективно, когда речь идет, например, о контроле над университетами или даже над самой бюрократией»[12]. В таком случае правителю может быть целесообразным полагаться на другие стратегии, чтобы добиться сотрудничества и предотвратить восстание.

Инструменты, с помощью которых недемократические правители добиваются сотрудничества и предотвращают восстания, включают политические уступки и распределение выгод. Поскольку некоторые люди будут сотрудничать с режимом, если им предложат ту политику, которая им больше нравится, автократы идут на сотрудничество и, если потребуется, нейтрализуют угрозу восстания, сделав политические уступки. В качестве альтернативы автократы могут нейтрализовать угрозы своей власти путем обмена выгодами.

Кооптация путем распределения выгод и кооптация путем политических уступок предполагают наличие разных институциональных механизмов. Выгоды — льготы, привилегии или прямые денежные вознаграждения — могут быть предоставлены непосредственно автократом. Решения о предоставлении выгод носят специфический характер. Они касаются передачи конкретных благ конкретным лицам или группам. Такие передачи не обязательно приобретают формальный характер (хотя и это не исключено)[13]. В свою очередь политические уступки необходимо официально закрепить в правовых нормах, которые могут касаться исключительно разделяющих указанные выгоды групп. Поэтому мы считаем, что, хотя и выгоды могут быть распределены непосредственно из кармана автократа, разработка политики уступок требует специального институционального оформления. Например, в качестве такового может выступать некоторый форум, доступ к которому можно контролировать. В его рамках требования могут быть предъявлены без подозрения в неповиновении режиму, компромиссы могут быть достигнуты без излишнего общественного внимания, а результаты соглашений могут быть легально оформлены и представлены публике в этом качестве.

Законодательные органы идеально подходят для этих целей. Правитель может выбрать группы, которым будет предоставлен доступ к потоку информации о выполнении соответствующих договоренностей и контроль над ним для выстраивания тем самым основы лояльности режиму. Например, король Иордании Хусейн предложил «братьям-мусульманам» — умеренной исламской группе — влиять на образовательную и социальную политику в обмен на сотрудничество с режимом[14]. Польские коммунисты неоднократно высказывались за участие некоторых католических групп в политической жизни. Так, в 1990 году бывший первый секретарь ЦК польской Объединенной рабочей (коммунистической) партии Эдвард Герек в одном из интервью сказал, что он «вынужден был предоставить места в Сейме [парламенте] значительной группе католических депутатов в количестве 25 процентов. Это позволяло нам — продолжил Герек — «расширить политическую базу власти»[15]. Оппозиции в свою очередь участие в законодательных органах дает возможность отстаивать в рамках режима свои интересы и ценности. Само наличие законодательного органа подразумевает, что существуют некоторые внутренние правила, регулирующие прерогативы власти. По крайней мере в этом случае правителю необходимо объявлять о своих текущих намерениях.

В свою очередь, как констатировали Карл Фридрих и Збигнев Бжезинский: «Роль партии заключается в том, чтобы предоставлять поддержку диктатору»[16]. Члены единственной партии мобилизуют народную поддержку и контролируют поведение людей, не желающих отождествлять себя с правителем. Наличие единственной партии является инструментом, с помощью которого режим может пронизывать общество и контролировать его[17]. Это, по словам Муссолини, капилляр, через который кровь диктатуры распределяется по общественным тканям. В обмен на это партия предлагает лицам, желающим сотрудничать с режимом, средства продвижения по карьерной лестнице в рамках стабильной системы патронажа. Партия также расширяет доступ и легитимность для конкретных групп, позволяя выдвигать свои требования к правительству. Рабочее движение в Польше, например, смогло мобилизоваться в первую очередь потому, что оно входило в состав Коммунистической партии.

Однако иногда одной партии или фронта недостаточно. Когда оппозиция видит возможность свержения автократа, ей необходимо дать то, что снизит желание это сделать, а именно: предоставить законодательное представительство независимых политических партий. Следовательно, некоторые авторитарные режимы проводят выборы, которые они жестко контролируют, чтобы получить желаемый результат[18]. Конечно, наличие автономных партий — это палка о двух концах. Они могут вести себя не совсем так, как хотелось бы правителю. Бразильская военная хунта, например, дала право участвовать в законодательном органе проправительственной партии (как думали представители хунты) «Альянс национального возрождения» и официальной оппозиционной партии «Бразильское демократическое движение». Однако в 1967—1968 годах эти партии отвергли предложенный правительством законопроект о налогах, законопроект о международной торговле и предложения по ликвидации депутатского иммунитета за публичное оскорбление вооруженных сил. В этом случае кооптация оппозиции не оправдалась. Институты, содействующие политическим уступкам, создают риск получения таких результатов, которые противоречат политическим предпочтениям правителя.

В конце концов, бразильский пример является чем-то вроде отклонения от нормы, и автократам все же удается проводить более 96% своих инициатив через законодательные органы[19]. Хотя эта цифра не отражает, в какой степени партии могут вносить поправки в законопроект, тем не менее она показывает степень, в которой оппозиция инкапсулируется институтами. Участие в законодательном органе заточает их активность в институциональные рамки режима в соответствии с правилами, установленными правителем. Легализованная оппозиция становится ручной оппозицией.

Короче говоря, наше предположение заключается в следующем. Авторитарные правители могут опасаться угрозы со стороны различных слоев общества и потому нуждаться в сотрудничестве. Сотрудничество возможно, а угроза может быть снижена путем обмена выгодами или путем достижения политических компромиссов. Недемократические лидеры, которые нуждаются в более интенсивном сотрудничестве и сталкиваются с бóльшими угрозами своей власти, должны идти на более широкие уступки с точки зрения распределения выгод и осуществления политического курса. Хотя первые могут быть распределены непосредственно самим правителем, политические компромиссы влекут за собой институциональные изменения, как правило, связанные с законодательным органом. Степень, в какой легислатура формируется по партийному принципу, влияет на необходимость идти на компромиссы. Если правители противодействуют угрозе, прибегая к достаточной степени институционализации, они остаются у власти.

Прогнозирование возможных институтов для диктатур

Если автократы ведут себя систематически, то мы должны уметь предвидеть характерные для той или иной диктатуры институты. Наши данные включают 3518 (страны в разные временные периоды) наблюдений авторитарных режимов в 139 странах мира с 1946-го по 1996 год[20]. Когда наша зависимая переменная LPARTY принимает значение j = 0, это означает, что партий в стране нет[21] или что в стране есть партии, но нет законодательного органа, который бы их включал; j = 1 означает, что есть одна партия (однопартийная система), даже если нет законодательного органа[22]; j = 2 означает, что в стране есть более одной автономной партии, представленной в законодательном органе. Обратите внимание, что нам не интересно количество партий: мы только ранжируем различные виды законодательных органов по степени вовлечения оппозиции на основании наших предположений: j = 0 представляет случаи, когда партии в процесс законотворчества не включены вовсе, j = 1 означает случаи, в которых это является прерогативой одной партии, и j = 2 — те, в которых хотя бы одной партии позволено высказывать свое мнение, независимое от правительства. Партии считаются автономными, когда они идут на выборы отдельно, а не в составе «фронтов», к которым они вынуждены присоединяться, примыкая к единому избирательному списку. Партии, существующие вне законодательного органа, игнорируются, поскольку эти партии не являются инструментами кооптации[23].

Для проверки прогнозов, полученных из этой модели, необходимо найти показатели стремления оппозиции к сотрудничеству и угроз с ее стороны. В рамках имеющихся данных мы рассматриваем такие показатели.

Стремление к сотрудничеству зависит от наличия готовых институтов, способных его организовать. Хотя зоопарк автократий включает умопомрачительно много названий их представителей — автократы носят титулы императоров, королей, президентов, вождей (фюреров, каудильо), вождей (хефе), первых секретарей, религиозных предводителей, председателей Советов национального спасения, Верховных предводителей нации, руководителей администрации по чрезвычайному положению и просто диктаторов, — мы различаем три вида авторитарных лидеров[24]: монархов[25], военных[26] и некоронованных гражданских лиц (в дальнейшем просто гражданские). Как монархии, так и военные режимы имеют готовые институты для организации своего правления. Монархи имеют королевскую семью или, в более широком смысле, двор. Военные правители имеют вооруженные силы. Гражданские же лидеры, правящие вне демократий, не имеют ранее созданных организаций, на которые они могли бы полагаться. Они вынуждены создавать собственную организацию. Владимир Ленин в этой связи замечал:

«Только политическая партия рабочего класса, то есть коммунистическая партия, в состоянии объединить, воспитать, организовать такой авангард пролетариата и всей трудящейся массы, который способен […] руководить всеми сторонами пролетарского движения, а значит, и всеми трудящимися массами. Без этого диктатура пролетариата немыслима»[27].

Чтобы управлять страной, контролировать государственную бюрократию, необходимо полагаться на политическую партию, «правящую партию», собственную или уже существующую[28]. Поэтому мы полагаем, что гражданские правители сталкиваются с большей потребностью в сотрудничестве, чем монархи и военные.

Различия в частотности законодательных органов среди разных типов авторитарного правления указывают на схожую картину. Монархи сосуществовали с законодательными органами в течение 59,3% времени, когда они правили, а военные — в течение 60,1% своего периода правления. Гражданские правители, однако, почти всегда — 92,5% времени своего правления — сосуществовали с законодательными органами. Чтобы уловить эти различия, задаются следующие переменные для статистического анализа: CIVILIAN и MILITARY, а также MONARCH, взятая как опущенная фиктивная переменная.

Потребность в сотрудничестве низка в тех экономиках, которые могут полагаться на экспорт полезных ископаемых — так называемые «анклавные экономики» в терминологии Фернандо Кардозу и Энцо Фалетто[29]. В таких экономиках правителю не нужно сотрудничать с широкими слоями общества для максимального увеличения государственных доходов. Кроме того, богатство ресурсов облегчает автократам поддержание своего правления путем обмена выгод на молчаливое согласие[30]. Для обозначения измерения запасов полезных ископаемых мы используем фиктивную переменную RESOURCE, принимающую значение 1, если среднее отношение экспорта полезных ископаемых к общему экспорту превышает 50%[31].

Угроза, представляемая оппозицией, зависит от ее шансов свергнуть диктатора и вероятности оказаться жестко подавленной. Мы исходим из того, что успех восстания и его последствия будут зависеть от организации оппозиции, от способности автократа подавлять инакомыслие и от внешних факторов. Мы используем различные переменные для характеристики силы оппозиции.

В авторитарных режимах, унаследовавших механизмы кооптации оппозиции, некоторые общественные слои уже организованы и способны использовать существующие структуры. Запрет существующих партий является более трудной задачей, чем запрет на создание новых партий. Правители, которые наследуют эти партии, могут быть не в состоянии предотвратить организацию оппозиции через партии, даже если оппозиция слаба. Переменная INHERIT показывает институциональные механизмы, унаследованные от конкретного правителя предшествующего демократического режима или непосредственного предшественника. INHERIT — это значение LPARTY в течение последнего года правления предыдущего правителя, неизменяемое во время правления рассматриваемого лидера[32]. Мы полагаем, что оппозиция будет сильнее, если она может опираться на ранее существовавшие сети, что приведет к бóльшим институциональным уступкам со стороны рассматриваемого правителя.

Смена правителей в конкретном режиме указывает, является ли режим стабильным. В стабильных режимах бóльшая часть общества, возможно, уже была вовлечена в политику, а если нет, то правящая элита едина в отражении любых вызовов. Переменная ACCHEAD отражает накопленное число лидеров в рамках авторитарного правления, за исключением тех правителей, которые умерли естественным путем[33]. Чем меньше было смен лидеров, тем стабильнее режим. В этом случае сила оппозиции, вероятно, будет низкой, что ведет к менее обширным институциональным уступкам.

Внешнее давление на страны с целью либерализации может помочь оппозиции бросить вызов и создать проблемы для режимов, пытающихся обращаться к репрессивным методам. Это давление возрастает, когда все больше стран становятся демократическими, оставляя других в изоляции. Мы используем переменную ODWP (другие демократии в мире в процентном отношении), чтобы обозначить внешние условия, которые могут усилить угрозу, создаваемую оппозицией[34]. Большее число демократий во всем мире должно увеличивать силу оппозиции и ослаблять энтузиазм автократа в использовании жестких методов подавления, что должно приводить к дополнительным институциональным уступкам.

Таким образом, мы указываем на потребность правителя в сотрудничестве исходя из того, к какому типу диктатора он относится и из наличия минеральных ресурсов. Сила потенциальной оппозиции определяется количеством ранее существовавших партий, частотой смен диктаторов в прошлом и долей демократий в мире.

Все эти переменные экзогенны. Тип лидера неизменяем во время его правления (он закладывается в начале правления, так что генерал, который снимает свою униформу, остается военным); число унаследованных партий и число предыдущих лидеров характеризуют прошлое состояние; а доля демократий является совокупным состоянием мира.

Для определения влияния этих факторов на количество партий, принимающих участие в законотворчестве, мы оцениваем упорядоченную регрессионную динамическую нелинейную модель вероятности с нормальным распределением[35]. Результаты представлены в таблице 1a.

Прогнозируемое число партий очень близко к наблюдаемому (таблица 1b). Все коэффициенты имеют спрогнозированные признаки и являются статистически значимыми. Наличие минеральных ресурсов снижает потребность в партиях. Монархии (опущенная фиктивная переменная) реже обладают партиями, чем хунты, которые в свою очередь имеют меньше партий, чем гражданские диктатуры. Унаследовав партии, диктатор вынужден с ними мириться чаще, чем в иной ситуации. Когда режимы часто меняют лидеров и окружены большим числом демократий, они чаще идут на институциональные уступки.

Таблица 1а. Количество партий, принимающих участие в законотворчестве, в зависимости от необходимости сотрудничества и силы оппозиции[36].

Переменная

Коэффициент

SE

Pr [|Z| ≥ z]

Постоянная

-1,9709

0,1151

0,0000

RESOURCE

-0,3888

0,0511

0,0000

MILITARY

0,2579

0,0738

0,0005

CIVILIAN

0,8236

0,0703

0,0000

INHERIT

0,7028

0,0296

0,0000

ACCHEAD

0,0700

0,0083

0,0000

ODWP

3,0652

0,2322

0,0000

µ

1,2315

0,0290

0,0000

Таблица 1b. Частота фактических и прогнозируемых результатов.

Фактические

Прогнозируемые

Всего

0

1

2

0

583

297

164

1044

1

190

845

271

1306

2

87

291

790

1168

Всего

860

1433

1225

3518

Мы далеко не уверены, что наша эмпирическая модель точно отражает теоретически значимые переменные, так как очень велики ограничения доступа к данным. Но все же очевидно, что автократы по систематическим причинам создают и поддерживают политические институты.

Влияние институтов на сохранение власти

Автократы теряют власть различными способами. Некоторые умирают спокойно во сне, чтобы им на смену пришли их сыновья или другие избранные ими преемники. Многие монархи именно так оставляют власть, хотя примеры Ким Ир Сена и Хафеза Асада доказывают, что королевская кровь не является обязательным факторов передачи власти по наследству. Некоторые из диктаторов вынуждены уйти в политическое забвение по формальным правилам режима: речь идет о мексиканском президентском режиме[37]. Некоторые из них были свергнуты народной революцией, как Мохаммед Реза Пехлеви, или были вынуждены бежать, столкнувшись с непосредственной угрозой революции, как Фердинанд Маркос. Некоторые уходят по решению ближайших соратников: так обычно происходило в коммунистических режимах после смерти Сталина. Некоторые умирают от рук своих близких соратников. Президент Пак Чонхи был убит главой корейской разведки; несколько африканских диктаторов, как например Лоран Кабила в Демократической Республике Конго, были расстреляны собственными телохранителями. Когда диктатор из книги Гарсии Маркеса «Осень патриарха» несколько раз проверяет, все ли двери и окна в его дворце заперты изнутри[38], или когда Рафаэль Трухильо в книге Варгаса Льосы «Праздник Козла» приказывает убить своего ближайшего приближенного[39], они кажутся параноиками. Но причины такого параноидального поведения вполне оправданы: у каждого диктатора множество врагов как внутри правящей элиты, так и в обществе в целом.

Чтобы убедиться в том, что у автократов есть причины бояться тех, кто принадлежит к правящей верхушке, достаточно посмотреть, кто именно сменяет диктаторов (см. таблицу 2). Монархам чаще всего угрожают члены их семей, которые являются единственными фигурами, имеющими законное право стать их преемниками. Например, в 1995 году Шейх Хамад бин Халифа Аль Тани из Катара, 45-летний сын правившего тогда эмира Шейха Халифы, сверг своего отца, который тогда отдыхал в Швейцарии. Военные диктаторы в свою очередь боятся в основном других военных. В Гватемале власть переходила из рук в руки различных военных группировок 13 раз с момента окончания Второй мировой войны. Относительно частая смена военных руководителей демократическими силами объясняется тем фактом, что военные часто приходят к власти без намерения установить устойчивые правила игры: нередко они выступают в качестве «арбитров» или «защитников»[40]. И, наконец, гражданские авторитарные правители должны бояться почти всех: и военных, и лидеров собственной партии, сильно желающих их сменить, — и, конечно же, демократических сил.

Таблица 2. Смены диктаторов в зависимости от их типа[41].

Тип действовавшего диктатора

Тип наследника

Всего

Монархи

Военные

Гражданские

Демократы

Монархи

11

6

4

1

22

Военные

0

89

38

52

179

Гражданские

2

53

103

29

187

Всего

13

148

145

82

388

Чтобы смягчить угрозы, исходящие от правящей элиты, автократы часто создают внутренние советы, где принимаются реальные решения, а потенциальные соперники держатся поблизости. Монархи полагаются на консультативные советы, а члены их семей занимают ключевые правительственные должности. Халиф в Катаре, например, сделал перестановку в своем правительстве в 1992 году, назначив своих сыновей министрами обороны, финансов и нефти, внутренних дел, экономики и торговли, внуков — ответственными за вопросы обороны, а племянников — за вопросы государственного здравоохранения и ислама. В Омане консультативный совет включает только элиты, которые предлагаются местными «влиятельными людьми» и «людьми, являющимися носителями ценностей и экспертного мнения»[42].

Среди военных диктаторов реальная власть, как правило, находится в пределах правящей хунты. Коллегиальный орган должен включать в себя ключевых военнослужащих, как правило, руководителей различных родов войск, которые могут выступать наравне с диктатором и гарантировать поддержку тех, кем они командуют[43]. Гражданские правители обычно полагаются на доминирующую партию и узкий орган внутри партии — исполнительные комитеты или политические бюро, где сосредоточивается вся полнота власти.

Консультативные советы, хунты и политические бюро являются первой институциональной преградой для соперников внутри элит. Эти институты нейтрализуют угрозы со стороны правящей элиты. Но усилия по нейтрализации ближайших конкурентов не всегда успешны, о чем свидетельствуют судьбы Пак Чонхи, Кабилы и многих других. Поэтому нам не стоит думать, что правители сохраняют свою власть навечно, даже если они могут полностью нейтрализовать недовольных внутри общества через свою вторую институциональную преграду — многопартийные законодательные органы.

Автократы могут также ошибаться при попытке нейтрализовать угрозы, идущие снизу. Хотя тайная полиция — чисто авторитарный институт — используется для наблюдения за населением, сила потенциальной оппозиции тем не менее может быть недооценена. Или, как отмечено Ричардом Капущинским по поводу Хайле Селассие, некоторые инсайдеры внутри режима могут знать истинное положение дел, но правитель остается в неведении, если он окружен людьми, не желающими делиться плохими новостями[44]. Наконец, некоторые недемократические лидеры могут быть чрезмерно оптимистичны или упрямы, полагая, что оппозицию можно остановить только силой или легитимностью диктатора. По множеству причин некоторые автократы делают ошибки и, как следствие, имеют более слабые или более сильные институты, чем того требует объем угроз, исходящих со стороны оппозиции.

Если наша теория точно характеризует институциональный дизайн авторитарных режимов, то из этого следуют два предположения:

Первое предположение. Правители, которые имеют достаточное для их режима институциональное оформление, отвечающее уровню угрозы или превышающее его, должны находиться у власти дольше, чем те правители, которые имеют недостаточное для своего режима институциональное оформление[45].

Второе предположение. Правители, которые создали или имеют оптимальное институциональное оформление для своего режима, удерживают власть в течение долгого времени вне зависимости от серьезности угрозы, с которой они сталкиваются[46]. Другими словами, автократы, которые сталкиваются со слабой оппозицией и имеют минимальное институциональное оформление своей власти, должны удерживать ее столько же времени, сколько и правители, которые имеют более сложное институциональное оформление режима в силу наличия большей угрозы со стороны оппозиции.

Чтобы проверить эти предположения, мы классифицируем правителей по степени институционализации их режима: имеющие наиболее сложное институциональное оформление своего режима, слишком слабое и оптимальное. Это можно сделать, сравнивая количество партий в законодательном органе, которым правители сделали уступки из-за силы оппозиции[47], с тем числом партий, которыми диктатор фактически управлял[48].

Таблица 3 содержит выборку автократов, завершивших свое правление по их фактическому и прогнозному значению LPARTY. Внутри каждой ячейки находится средняя продолжительность правления в годах в указанной категории[49].

Таблица 3. Средний срок пребывания (в годах) диктаторов у власти с завершенным сроком правления на число партий в законодательном органе, которые диктаторам следовало иметь и которые они имели (LPARTY = количество партий в легислатуре).

Фактическое значение LPARTY

Прогнозируемое значение LPARTY

Всего

0

1

2 и больше

0

M

6,34

3,61

1,86

4,33

SD

9,03

3,04

1,49

6,11

Количество наблюдений

47

57

22

126

1

M

10,05

9,13

9,8

SD

8,99

9,29

9,04

Количество наблюдений

59

32

92

2 и больше

M

10,06

8,79

5,28

8,19

SD

8,27

8,86

6,25

8,4

Количество наблюдений

16

91

29

136

Всего

M

8,62

7,21

4,06

7,23

SD

9,03

7,96

5,34

8,14

Количество наблюдений

122

180

52

354

Почти 30% случаев находятся на диагонали, где фактическое число партий совпадает с их прогнозируемым числом. Всего 108 автократов (47+32+29) имеют оптимальное институциональное оформление режима. Под диагональю находятся 166 автократов (59+16+91), которые сделали слишком большие уступки, поскольку у них было больше партий, чем нужно, чтобы нейтрализовать силу оппозиции, что может быть вызвано или их стремлением к сотрудничеству, или их несклонностью к риску. Наконец, 79 правителей (57+22) не располагали достаточным институциональным оформлением для предотвращения угрозы восстания.

Чтобы проверить первое предположение, мы сравниваем среднюю продолжительность правления по диагонали или ниже ее с теми, кто выше диагонали. То есть мы сравниваем возможности правителей, которые или сделали слишком много уступок, или имеют достаточное институциональное оформление своего режима, с возможностями правителей, которые не имеют достаточного институционального оформления. В среднем автократы, которые имеют его в достаточной степени, правили 8,38 лет (SD = 8,77), в отличие от тех, кто имел это оформление в недостаточной степени и правил только 3,3 года (SD = 3,19)[50]. Разница в 5,08 лет (SE = 0,64) является значимой[51]. Чрезмерное институциональное оформление режима, как видно, обеспечивает некоторые преимущества для правителей. 108 правителей, которые оптимально институционально оформили режим, правили в среднем 6,88 лет (SD = 8,52), в то время как 166 правителей, которые переусердствовали в этом, правили 9,36 лет (SD = 8,82). Разница в правлении, обусловленная чрезмерной формализацией институтов, является статистически значимой[52]. Тем не менее нельзя отрицать, что те автократы, которые недостаточно институционально оформили свой режим, пошли на это на свой страх и риск.

Эти результаты свидетельствуют, что наше первое предположение оправдывает себя. Правители, которые недостаточно институционально оформили свой режим, удерживают власть в течение значительно меньшего срока, чем те, кто в достаточной степени оформляет свой режим институтами. Кроме того, институционализация сверх необходимого обеспечивает дополнительные гарантии для увеличения срока правления по сравнению с ситуацией оптимальной институционализации. На основе этих выводов можно сказать, что у недемократических правителей есть все основания для того, чтобы легализовать несколько автономных политических партий с включением их в законодательный орган. И, хотя полуконкурентные выборы часто используются, чтобы позволить нескольким партиям войти в легислатуру[53], увеличение срока правления, связанное с многопартийным законодательным органом, не должно объясняться этими «легитимирующими» выборами. В условиях многопартийности партии попадают в законодательные органы через выборы, но в случае однопартийной системы кандидаты вынуждены баллотироваться в качестве независимых. Поскольку авторитарные правители используют выборы для заполнения законодательных органов независимо от того, скольким партиям они позволяют пройти, мы не считаем, что связь между многопартийностью и сроком правления отсутствует. Несколько партий в законодательном органе оказывают независимое влияние на правление автократов, стабилизируя это правление[54].

Согласно нашему второму предположению, правители, которые правильно оформляют институтами свой режим, должны в равной степени нейтрализовывать угрозы своему правлению снизу. Если предположить, что угрозы правлению различных автократов со стороны их элит равны, их ожидаемое положение так же должно быть равным. Фактически автократы, которые позволяют нескольким партиям участвовать в политической жизни, сохраняют власть так же долго, как и те, кто не имеет партий вообще. Но авторитарные лидеры, которые правильно оформляют институтами режим с одной партией, сохраняют власть значительно дольше — 9,13 лет. Разница в сроке правления между режимом с одной партией и режимом без партий или с несколькими партиями является статистически значимой[55].

Исключительная продолжительность правления лидеров в однопартийной системе может быть результатом нескольких факторов. Можно было бы подумать, что дело именно в коммунистической идеологии, при которой правление лидеров в отдельных странах в значительной степени зависело от диктата внешних сил. И все же правители в некоммунистических однопартийных системах удерживаются у власти столь же долго[56]. Партии в однопартийных системах уникальны в той степени, в которой они распространяют свои щупальца, чтобы поглощать множество организаций: профсоюзы, молодежные и женские организации, спортивные клубы — вплоть до ассоциаций филателистов[57]. В соответствии с нашими предположениями о кооптации новых партий мы полагаем, что подобное пронизывание общества способствует чувствительной настройке политических уступок. Тем не менее возможно также, что проникновение партии в общество служит принуждающей функции, которая помогает правителям поддерживать власть[58]. И наконец: партии в однопартийной системе могут предоставить автократам исключительную продолжительность пребывания у власти путем учета внутриэлитных конфликтов, таким образом предоставляя элитам гарантии поддержки их интересов действующим правителем даже во время кризиса[59]. В отсутствие средств проверки этих предположений этот вопрос остается открытым[60].

Заключение

Мы совершенно не намеревались писать пособие по выживанию автократов. Наша работа должна была прояснить парадоксальность авторитарных институтов. Ослепленные идеологическим антагонизмом «холодной войны», мы уделяли мало внимания институциональной структуре авторитарных режимов. Ставя перед собой задачу конструктивного анализа «тоталитаризма», Карл Фридрих и Збигнев Бжезинский не стали возиться с институтами: «Читатель может задаться вопросом, почему мы не говорим о “структуре правительств” или, возможно, “конституции” этих тоталитарных систем. Причина в том, что эти структуры мало значимы»[61]. Институты, как часто утверждают исследователи авторитаризма, — это лишь «витрина». Но зачем тогда некоторые автократы их демонстрируют?

Автократы поддерживают институты, призванные помогать им налаживать сотрудничество или продлевать срок их пребывания у власти. В любом случае большинство автократов строят несколько институциональных моделей. Первая модель базируется на основе королевского семейного совета, когда угроза действующему правителю исходит от его семьи; на основе хунты, когда угроза исходит от других высокопоставленных военных, или на основе партийного комитета, когда угроза исходит от соперников внутри элиты. Но, когда опасность прорастает из гражданского общества, авторитарным правителям нужна вторая оборонительная линия — модель, которая заключается в создании законодательного органа, заключающего некоторую оппозицию в контролируемые условия, и партии, мобилизующей народную поддержку диктатуры, или даже нескольких партий. Поэтому всякий раз, когда это необходимо, автократы манипулируют политическими институтами.

Решение прибегнуть к институционализации является важным для правителей в недемократиях. Они должны точно воспринимать объем угроз и реагировать с достаточной степенью институционализации. Если они ошибаются — в результате дезинформации, своеобразных убеждений или высокомерия — и в недостаточной степени оформляют институтами свой режим, срок их пребывания во власти резко сокращается. Когда автократы оценивают условия адекватно ситуациям, в которых они находятся, и оформляют режим институтами правильно, они страхуют себя независимо от степени угрозы. И, если эти институты действительно имеют значение для сохранения их власти, они должны идти на политические компромиссы и таким образом корректировать обстановку в свою пользу. Следовательно, есть основания полагать, что институты имеют значение при авторитарных режимах.

Приложение. Данные и источники

Страны были классифицированы на демократии и недемократии (термин, который мы используем наравне с автократиями и авторитарными режимами) на каждый год в период между 1946-м и 1996 годом в соответствии с разделением, которое подробно изложено в работе «Демократия и развитие: политические институты и благосостояние в мире за 1950—1990 гг.»[62].

Переменные, которые используются в статистическом анализе в таблице 1a, более подробно описаны с их источниками здесь:

ACCHEAD — суммарное количество переходов власти из одних рук в другие за весь период авторитарного правления. В этой группе находятся правители, которые пришли к власти в середине года, но не удержались до 31 декабря, наряду с автократами, которые умерли на посту неестественной смертью[63].

CIVILIAN — действующий правитель не королевской крови и без военного звания. Фиктивная переменная принимает значение 1, если действующий правитель является гражданским (не монарх, не военный)[64].

INHERIT — политические партии, унаследованные от предыдущего правителя. Число политических партий, унаследованных от предыдущего правителя, независимо от того, был ли этот лидер демократическим или авторитарным. Входит в состав LPARTY.

LPARTY — количество политических партий в законодательном органе. Принимает значение 0, если нет политических партий или если есть несколько политических партий, но нет законодательного органа; принимает значение 1, если существует одна легальная партия, даже если нет законодательного органа, и принимает значение 2, если в законодательном органе существуют две или более политических партий. Если несколько партий объединяются в единый список, то LPARTY = 1[65].

MILITARY — военный правитель. Фиктивная переменная принимает значение 1, если действующий правитель является или когда-либо был военным по профессии; значение 0 — в противном случае. Обратите внимание, что вышедшие в отставку военнослужащие принимают значение 1, поскольку смена униформы на гражданский костюм не обязательно является достаточным условием, чтобы считать правителя гражданским. Также отметим, что мы не рассматриваем пришедших к власти глав партизанских движений в качестве военных правителей[66].

ODWP — доля демократических стран в мире. Доля демократических режимов в соответствующем году в мире (из соотношения исключается рассматриваемая страна)[67].

RESOURCE — наличие минеральных ресурсов в стране. Это неизменяемая во времени переменная со значением 1, если среднее отношение экспорта полезных ископаемых (включая нефть) к общему экспорту превышает 50%[68].

Перевод с английского Максима Приколоты




[1] Перевод выполнен по: Gandhi J., Przeworski A. Authoritarian Institutions and the Survival of Autocrats // Comparative Political Studies. 2007. Vol. 40. № 11. P. 1279—1301. Авторы благодарны Паломе Агилар, Джейсону Браунли, Дэну Райтеру и трем анонимным рецензентам за их ценные комментарии.

[2] Bratton M., Walle N. van de. Democratic Experiments in Africa: Regime Transitions in Comparative Perspective. New York: Cambridge University Press, 1997; Jackson R., Rosberg C. Personal Rule in Black Africa: Prince, Autocrat, Prophet, Tyrant. Berkeley: University of California Press, 1982; Idem. Personal Rule: Theory and Practice in Africa // Comparative Politics. 1984. Vol. 16. № 4. P. 421—442.

[3] Bueno de Mesquita B., Morrow B., Siverson R., Smith A. Policy Failure and Political Survival: The Contribution of Political Institutions // Journal of Conflict Resolution. 1999. Vol. 43. № 2. P. 147—161.

[4] Bienen H., Walle N. van de. Of Time and Power: Leadership Duration in the Modern World. Stanford: Stanford University Press, 1991.

[5] Акцент на половой принадлежности здесь неслучаен. За исключением женщин, которые были временными правительницами — королев Дзеливе и Нтомби в Свазиленде в начале 1980-х, Эрты Паскаль-Труйло в Гаити в 1990-м и Рут Перри в Сьерра-Леоне в 1996 году, — все авторитарные правители были мужчинами.

[6] За рамками нашего исследования остается вопрос, имеют ли институты значение для сохранения самих авторитарных режимов, а не отдельных правителей. За очень редкими исключениями авторитарные режимы существовали в период правления лишь одного диктатора. Следовательно, все, что способствует сохранению власти отдельных автократов, способствует и сохранению автократического режима. Но обратное не обязательно должно быть истинным: правители могут сменяться в рамках одного и того же режима. Существуют на первый взгляд признаки того, что более частая смена авторитарных правителей сокращает срок существования авторитарных режимов. Работа Адама Пшеворски, Майкла Альвареза, Хосе Кибаба и Фернандо Лимонги «Демократия и развитие: политические институты и благосостояние в мире за 1950—1990 гг.» показывает, что вероятность падения автократического режима возрастает, когда увеличивается скользящий средний уровень количества правителей за время существования режима (Przeworski A., Alvarez M., Cheibub J.A., Limongi F. Democracy and Development: Political Institutions and Well-Being in the World, 1950—1990. New York: Cambridge University Press, 2000). Однако причинно-следственная связь должна оцениваться в более широком контексте факторов, влияющих на переходный режим, и эта задача не может быть решена в рамках настоящей статьи.

[7] Needler M. Anatomy of a Coup d’État: Ecuador 1963. Washington, DC: Institute for the Comparative Study of Political Systems, 1964. P. 49.

[8] O’Donnell G. Modernization and Bureaucratic-Authoritarianism: Studies in South American Politics. Berkeley: Institute of International Studies, 1973; см. также: Linz J. Opposition to and under an Authoritarian Regime: The Case of Spain // Dahl R. (Ed.). Regimes and Oppositions. New Haven: Yale University Press, 1973.

[9] Levi M. Of Rule and Revenue. Berkeley: University of California Press, 1988; McGuire M., Olson M. The Economics of Autocracy and Majority Rule: The Invisible Hand and the Use of Force // Journal of Economic Literature. 1996. Vol. 34. № 1. P. 72—96.

[10] Robinson J. When is a State Predatory? Unpublished manuscript. Berkeley: University of California, 2000; Wantchekon L. Why Do Resource Abundant Countries Have Authoritarian Governments? // Journal of African Finance and Economic Development. 2002. Vol. 5. № 2. P. 157—177.

[11] Аргументация в этом разделе основана на модели, представленной в работе: Gandhi J., Przeworski A. Cooperation, Cooptation, and Rebellion under Dictatorships // Economics and Politics. 2006. Vol. 18. № 1. P. 1—26.

[12] Cardoso F.H. On the Characterization of Authoritarian Regimes in Latin America // Collier D. (Ed.). The New Authoritarianism in Latin America. Princeton: Princeton University Press, 1979. P. 48.

[13] Collier R.B. Regimes in Tropical Africa: Changing Forms of Supremacy, 1945—1975. Berkeley: University of California Press, 1982; Zolberg A. One-Party Government in the Ivory Coast. Princeton: Princeton University Press, 1969.

[14] Schwedler J. Faith in Moderation: Islamist Parties in Jordan and Yemen. New York: Cambridge University Press, 2006.

[15] Перев. по: Rolicki J. Edward Gierek: Przerwana Dekada [Edward Gierek: An Interrupted Decade]. Warsaw: Wydawnictwo FAKT, 1990 (курсив авторов статьи).

[16] Friedrich C., Brzezinski Z. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. New York: Praeger, 1961. Р. 29.

[17] Gershenson D., Grossman H. Cooption and Repression in the Soviet Union // Economics and Politics. 2001. Vol. 13. P. 31—47.

[18] Первым авторитарным режимом современного типа является диктатура Луи Наполеона во Франции 1851—1870 годов. Способы, с помощью которых этот режим контролировал выборы, см. в: Zeldin T. The Political System of Napoleon III. New York: Norton, 1971.

[19] Gandhi J., Gochal J., Saiegh S. Governments’ Legislative Defeats under Dictatorship. Paper presented at the annual meeting of the Midwest Political Science Association. Chicago, April 2003.

[20] Операционализация авторитарного режима взята из работы: Przeworski A., Alvarez M., Cheibub J.A., Limongi F. Op. cit.

[21] Мы также пытались провести замеры, согласно которым беспартийные законодательные органы были закодированы как j = 1, чтобы учесть те из них, в которых находились представители социальных групп, а не партий. Среди таких органов были испанские Кортесы при Франко. Результаты, однако, качественно оказались такими же. Мы благодарим Палому Агилар за то, что она обратила наше внимание на этот вопрос.

[22] Причина в том, что в этих случаях некоторые партийные органы выступают в качестве законодательных. Такие случаи редки (N = 183).

[23] Мы имеем 260 наблюдений, в которых есть несколько партий, но нет законодательного органа. Большинство из этих случаев делятся на две переходные категории. Первая категория имеет место, когда авторитарный режим устанавливается на месте демократии и автократ еще не обошел формальных препятствий для запрета партий. Вторая категория имеет место, когда многочисленные политические партии могут образовываться накануне созыва законодательного органа. Последний случай особенно распространен на африканских «национальных конференциях», которые описываются в работах: Bratton M., Walle N. van de. Op. cit.; Mbaku J.M., Ihonvbere J.O. Multiparty Democracy and Political Change: Constraints to Democratization in Africa. Aldershot: Ashgate, 1998. Другие схожие ситуации возникают, когда автократ временно разгоняет законодательный орган.

[24] Последние альтернативные классификации приводятся в работах: Geddes B. What Do We Know about Democratization after Twenty Years? // Annual Review of Political Science. 1999. Vol. 2. P. 115—144; Slater D. Iron Cage in an Iron Fist: Authoritarian Institutions and the Personalization of Power in Malaysia // Comparative Politics. 2003. Vol. 36. № 1. P. 81—101; Wintrobe R. The Political Economy of Dictatorship. New York: Cambridge University Press, 1998.

[25] Отметим, что мы классифицируем действующих глав государств, то есть людей, которые правят фактически. Конституционные монархи европейских стран или император Японии не являются действующими правителями. Монархи должны иметь монарший титул, а их власть должна носить наследственный характер. Поэтому Жан Бедель Бокасса, армейский полковник из Центральноафриканской Республики, который захватил власть и позднее назначил себя «императором Бокассой I», не считается нами монархом, потому что он не был наследником короля и не передал трон потомству. А Реза Пехлеви, также захвативший власть, являясь армейским офицером, и принявший монарший титул шаха, как и его сын Мохаммед, считаются нами монархами, потому что власть в этом случае успешно перешла по наследству.

[26] Мы считаем, что действующий глава государства является военным правителем, если он профессиональный военный или когда-либо был им. Военные в отставке принимаются нами за военных правителей, поскольку смена униформы на гражданский костюм не обязательно является достаточным условием, чтобы считать правителя гражданским. Напротив, лидеры, которые приходят к власти, будучи главами партизанских движений, не принимаются нами за военных правителей. Многие из них, такие, как Ахмед Бен Белла, возглавлявший Национальный фронт освобождения Алжира, принадлежали к гражданскому крылу партизанских движений и не принимали активного участия в боевых действиях. Кроме того, не все партизанские лидеры назначают себя главнокомандующими вооруженных сил, когда берут власть. После свержения Фульхенсио Батисты в 1959 году Фидель Кастро стал лидером Кубы, но не ее вооруженных сил (которые возглавил его брат Рауль). Мы также попытались отличить персоналистский режим от военного, обратив внимание на воинское звание правителя, когда он пришел к власти. Наше предположение заключается в том, что перевороты, возглавляемые генералами, приводят к военному режиму, в то время как те перевороты, которые организуются нижестоящими офицерами, приводят к персоналистскому режиму, поскольку такие офицеры нарушают военную иерархию. Однако акцент на этом различии оказался нерелевантным в эмпирическом анализе.

[27] Цит. по: Ленин В.И. Первоначальный проект резолюции X съезда РКП о синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии // Он же. Полное собрание сочинений: В 55 т. М.: Издательство политической литературы, 1970. Т. 43. С. 93.

[28] Очевидно, что это не означает, что каждый гражданский диктатор должен создавать партию заново. Большинство гражданских правителей унаследовали партийную организацию. Многие из них были рекрутированы из партии во власть. Мы имеем в виду, что для контроля над государственным аппаратом гражданские режимы должны полагаться на организацию, созданную специально для систематизации правления диктатора, в отличие от вооруженных сил или монархического суда, которые существуют независимо от их роли по отношению к государственной бюрократии.

[29] Cardoso F.H., Faletto E. Dependency and Development in Latin America. Berkeley: University of California Press, 1978. «Анклавные» экономики требуют меньше трудовых ресурсов, в отличие от «плантационных» экономик, которые также экспортируют сырьевые товары, но являются трудозатратными.

[30] Литература о государстве-рантье обширна, см., например: Karl T.L. The Paradox of Plenty: Oil Booms and Petro-States. Berkeley: University of California Press, 1997; Ross M. Does Oil Hinder Democracy? // World Politics. 2001. Vol. 53. № 3. P. 325—361.

[31] Мы также проводили замеры с несколькими альтернативными переменными, различая ископаемое топливо и минеральные руды. Мы вводили по две фиктивные переменные, каждая из которых принимает значение 1, если среднее соотношение нефти и минеральных руд в экспорте превышает 50% (данные МВФ: International Monetary Fund. World Economic Outlook. Washington, DC, 1999); доля руды и металла в экспорте превышает соответствующий показатель в общем экспорте товаров (данные Всемирного банка: World Bank. 2000 World Development Indicators. Washington, DC, 2000); доля экспорта топлива — в экспорте товаров (по данным Всемирного банка: Ibid); доля руды, металла и экспорт топлива — в валовом внутреннем продукте (по данным Всемирного Банка: Ibid); а также объемы добычи нефти и природного газа в тысячах баррелей в день (по данным: Energy Information Administration. International Natural Gas Production Tables (www.eia.doe.gov/emeu/international/gasproduction.html); Idem. International Petroleum (Oil) Production Tables (www.eia.doe.gov/emeu/international/oilproduction.html). Все они имеют один и тот же знак, и все они статистически значимы. С учетом того, что качественные результаты не зависят от конкретного объекта сотрудничества с внешними игроками, мы придерживаемся более жесткого подхода, чтобы свести к минимуму потери значимых переменных. Описание всех переменных см. в приложении.

[32] По меньшей мере при 37% автократов менялось количество партий в парламенте — «по крайней мере», потому что этот подсчет основан на сравнении числа унаследованных партий и числа партий в последний год правления лидера, не считая компенсирующих друг друга изменений в составе партий во время пребывания автократа в должности.

[33] Поскольку авторитарные правители, умирающие естественной смертью, находясь у власти, не ушли и не были отстранены от власти другими, их уход из власти почти ничего не говорит о стабильности режима. Поэтому мы исключаем их как из состава переменной ACCHEAD, так и из анализа в целом. Кроме того, поскольку невозможно определить, действительно ли авиакатастрофы являются несчастными случаями или «авариями», мы не считаем, что смерть такого рода является естественной. Однако результаты не зависят от исключения этих автократов.

[34] Поскольку со временем число независимых государств увеличивается, мы используем относительное (в процентах), а не абсолютное значение этого показателя.

[35] С контролем по уровню экономического развития. Доход на душу населения оказался статистически незначимым, и, поскольку его включение в анализ не имеет под собой теоретических оснований и не меняет других коэффициентов, мы исключаем его из анализа.

[36] RESOURCE = запасы полезных ископаемых (1 = среднее отношение экспорта полезных ископаемых к общему экспорту превышает 50%; MILITARY = действующий военный правитель; CIVILIAN = действующий гражданский правитель; INHERIT = унаследованные политические партии; ACCHEAD = накопленное количество смен глав правительств; ODWP = доля демократий в мире в процентном отношении.

[37] Castañeda J. Perpetuating Power: How Mexican Presidents Were Chosen. New York: New Press, 2000.

[38] Garciá Márquez G. The Autumn of the Patriarch. New York: Harper & Row, 1976.

[39] Vargas Llosa M. The Feast of the Goat. New York: Farrar, Straus, and Giroux, 2001.

[40] Finer S. The Man on Horseback: The Role of the Military in Politics. Harmondsworth: Penguin, 1976; Nordlinger E. Soldiers in Politics: Military Coups and Governments. Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1977; Perlmutter A. The Military and Politics in Modern Times: On Professionals, Pretorians, and Revolutionary Soldiers. New Haven: Yale University Press, 1977.

[41] Исключаются диктаторы, умершие по естественным причинам во время пребывания в должности или еще находившиеся в должности по состоянию на 1996 год.

[42] Banks A., Day A., Muller T. Political Handbook of the World [1973—1997]. Binghamton: Center for Social Analysis, State University of New York, 1993. P. 623.

[43] Интереснейшее изложение правил, регулировавших деятельность аргентинской хунты в период с 1976-го по 1983 год и чилийской хунты под управлением Аугусто Пиночета, см. в: Fontana A.M. Political Decision-Making by a Military Corporation: Argentina 1976—1983. Unpublished doctoral dissertation. University of Texas at Austin, 1987; Barros R. Constitutionalism and Dictatorship: Pinochet, the Junta, and the 1980 Constitution. New York: Cambridge University Press, 2002.

[44] Kapus′cinski R. The Emperor: Downfall of an Autocrat. San Diego: Harcourt Brace Jovanovich, 1983.

[45] Мы предполагаем, что диктаторы, уклоняющиеся от оптимальной степени институционализации своего режима, предсказанной нашей моделью, допустили ошибки. Однако можно подумать, что диктаторы знают то, чего мы как наблюдатели не знаем, и ошибки совершаем мы, а не они. Однако, если бы это было так, диктаторы удерживались бы у власти в течение сколь угодно длительных периодов независимо от того, считаем ли мы степень институционализации их режима оптимальной. Но этого не происходит.

[46] Здесь мы предполагаем, что вызовы, бросаемые правящей элитой и инакомыслящими за ее пределами, независимы друг от друга.

[47] Поскольку здесь имеет значение только степень институционализации, которая необходима для нейтрализации угрозы свержения, а не институционализации, необходимой для стимулирования сотрудничества, мы основываем прогнозируемое число партий только на тех переменных, которые представляют угрозу, исходящую от оппозиции (то есть INHERIT, ACCHEAD и ODWP).

[48] Мы рассматриваем значение LPARTY в течение последнего целого года пребывания у власти как показатель фактического институционального дизайна режима. Для подавляющего большинства автократов во всей выборке (как тех автократов, чей срок правления определен, так и тех, чей срок правления еще продолжается или был оборван неестественной кончиной) институциональные механизмы их режимов не меняются, так что соответствие их фактическим и прогнозируемым значениям LPARTY не поддается проверке. Количество партий в законодательном органе меняется менее, чем в 20% случаев. Для этих авторитарных правителей мы попытались проанализировать фактическое количество партий, которое они имели в течение самого длительного периода времени в течение их срока правления. Как оказалось, эти автократы, как правило, имели в последний год своего правления тот институциональный механизм, с помощью которого они правили максимальный срок. Поскольку очень немногие автократы с завершенным сроком правления сменили систему на многопартийную в последний год своего правления, мы используем фактическое и прогнозируемое количество партий на последний год правления всех автократов.

[49] Некоторые авторитарные лидеры в выборке имеют несколько сроков правления, то есть они вновь приходили к власти после ее потери. Всего было 17 таких случаев, в частности, Пьер Буйоя в Бурунди, Освальдо Лопес Арельяно в Гондурасе, Не Вин в Мьянме и Владислав Гомулка в Польше. (Они приходят к власти вновь в качестве автократов, в отличие от девяти авторитарных правителей в рамках исследуемого периода, которые вернулись во власть в качестве демократических правителей — например Иненю в Турции, Оботе в Уганде и Дуарте в Сальвадоре.) Каждый срок правления рассматривается как принадлежащий новому правителю. Всего 354 автократа, или три четверти всех автократов, по которым у нас есть данные за этот период, завершили свои сроки правления. Все еще правившие на момент окончания исследуемого периода авторитарные правители не полностью включены в рассматриваемый период. Результаты качественно аналогичны показателям для авторитарных правителей с завершенными сроками правления.

[50] Агрегированные значения, представленные здесь и в других частях текста, являются результатом усреднения численности автократов, находящихся в соответствующих отдельных ячейках таблицы 3.

[51] Те же качественные результаты возникают при попарных сопоставлениях из таблицы 3. Если говорить об авторитарных лидерах, которым следует иметь однопартийную систему, то разница между автократами, у которых нет партий, и теми, которые имеют одну партию, составляет 5,52 лет (SE = 1,69). Разница между правлением автократов без партий и правителей с несколькими партиями составляет 5,18 лет (SE = 1,01).

[52] Разница составляет 2,48 года (SE = 1,07).

[53] Levitsky S., Way L.A. Elections without Democracy. The Rise of Competitive Authoritarianism // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. № 2. Р. 51—65 (см. перевод данной статьи в этом номере «НЗ». — Примеч. ред.); Schedler A. (Ed.). Electoral Authoritarianism: The Dynamics of Unfree Competition. Boulder: Lynne Rienner, 2006.

[54] Huntington S. Political Order in Changing Societies. New Haven: Yale University Press, 1968.

[55] Среди автократов, которые правильно институционализировали свой режим, правители с одной партией сохраняют власть на 2,79 года дольше, чем те, которые обходятся без партий (SE = 2,11), и на 3,85 лет дольше, чем те, у которых есть несколько партий (SE = 2,01).

[56] Существовали 55 коммунистических правителей, из которых 20 не были включены в анализ из-за естественной смерти во время пребывания в должности или отсутствия данных. После удаления остальных 35 коммунистических лидеров результаты аналогичны тем, которые приведены в таблице 3.

[57] Bienen H. Tanzania: Party Transformation and Economic Development. Princeton: Princeton University Press, 1970; Duverger M. Political Parties: Their Organization and Activity in the Modern State. London: Methuen, 1969; Huntington S., Moore C. (Eds.). Authoritarian Politics in Modern Society: The Dynamics of Established One-Party Systems. New York: Basic Books, 1970.

[58] Slater D. Op. cit.

[59] Brownlee J. Ruling Parties and Durable Authoritarianism. Unpublished manuscript. Center on Democracy, Development, and the Rule of Law Working Paper, Stanford University, 2004; Geddes B. Op. cit.; Smith B. Life of the Party: The Origins of Regime Breakdown and Persistence under Single-Party Rule // World Politics. 2005. Vol. 57. № 3. P. 421—451.

[60] Аналогичную ситуацию см. в: Kalyvas S. The Decay and Breakdown of Communist One-Party Systems // Annual Review of Political Science. 1999. Vol. 2. P. 323—343.

[61] Friedrich C., Brzezinski Z. Op. cit. P. 18.

[62] Przeworski A., Alvarez M., Cheibub J.A., Limongi F. Op. cit.

[63] Источники данных: Banks A., Day A., Muller T. Op. cit.; Bienen H., Walle N. van de. Op. cit.; Lentz H. Heads of States and Governments: A Worldwide Encyclopedia of over 2,300 Leaders, 1945 through 1992. Jefferson: McFarland, 1994; Zárate R. World Political Leaders, 1945—2005 (www.terra.es/personal2/monolith/00index.htm).

[64] Источники данных: Banks A., Day A., Muller T. Op. cit.; Beck T., Clarke G., Groff A., Keefer P., Walsh P. The Database of Political Institutions. Washington, DC: World Bank, 2000; Lentz H. Op. cit.

[65] Источники данных: Banks A. Cross-National Time-Series Data Archive. Binghamton: Center for Social Analysis, State University of New York, 1996; Banks A., Day A., Muller T. Op. cit.; Beck T., Clarke G., Groff A., Keefer P., Walsh P. Op. cit.; Di Tella T. Historia de los partidos politicos en América Latina, Siglo XX. Buenos Aires: Fondo de Cultura Económica, 1993; McDonald R., Ruhl J.M. Party Politics and Elections in Latin America. Boulder: Westview, 1989; Nohlen D., Krennerich M., Thibaut B. Elections in Africa: A Data Handbook. Oxford: Oxford University Press, 1999; Przeworski A., Alvarez M., Cheibub J.A., Limongi F. Op. cit.; Tachau F. Political Parties of the Middle East and North Africa. Westport: Greenwood, 1994.

[66] Источники данных: Banks A., Day A., Muller T. Op. cit.; Beck T., Clarke G., Groff A., Keefer P., Walsh P. Op. cit.; Lentz H. Op. cit.

[67] Источники данных: Cheibub J.A., Gandhi J. Classifying Political Regimes: A Six-Fold Measure of Democracies and Dictatorships. Paper presented at the annual meeting of the American Political Science Association. Chicago, April 2004; Przeworski A., Alvarez M., Cheibub J.A., Limongi F. Op. cit.

[68] Источники данных: International Monetary Fund. Op. cit.; World Bank. Op. cit.