Первая русская зарубежная типография: голландские книги для подданных Петра I

[стр. 257—270 бумажной версии номера]

Русская типография, созданная по инициативе Петра I в Амстердаме на средства голландского купца Яна Тессинга, предназначалась для издания учебных книг «ко общей народной пользе и прибытку». Замысел царя состоял в том, чтобы через эти книги тысячи его подданных ознакомились с основами европейского научного знания. Почему их издание началось не в России, а в Голландии? При каких обстоятельствах появилась типография? На каких условиях царь заключил контракт с купцом? Какие трудности возникли при реализации петровского начинания? Какую роль в создании типографии и ее деятельности сыграл Илья Копиевский? Как можно определить вклад амстердамской типографии в культурные преобразования Петра? Ниже мы попробуем ответить на эти вопросы.

Жалованная грамота

17 мая 1698 года по дороге из Амстердама в Вену царь Петр и его свита подошли на трех яхтах к городу Неймегену, где сделали остановку, дожидаясь отставшего судна с имуществом – как сказано в документах, с «рухлядью» [1]. Во время этой остановки (а может быть, и немного раньше, на пути в Неймеген) царь занялся рассмотрением разных дел, не имеющих первостепенной государственной важности. Процедура эта была рутинная и имевшая тогда свое название – «читать дела». Петр заслушивал поступившие на его имя челобитные (если они были на иностранных языках, то в переводе) и сообщал по каждой свое решение, которое тут же записывалось, приобретая силу государева указа.

Одним из дел, прочитанных Петру в тот день, была челобитная голландского купца Яна Тессинга, поданная им тремя днями раньше, еще в Амстердаме, через кого-то из русских послов [2]. С формальной точки зрения, обращение купца было вполне заурядным: он испрашивал у русского царя привилегию на изготовление, ввоз и продажу в России своего товара. Незаурядным был сам товар: разного рода печатная продукция на русском (или, как его еще называли тогда в документах, «славянском», «славенском», «славянороссийском», «славеноросском», «московском») и немецком языках. В зачитанном Петру переводе челобитной этот товар определялся как «всякие земные и морские картины или чертежи, листы и всякое книги о земных и морских ратных людех, о математике, архитектуре, городовом строении и иные художественные книги» [3].

Из содержания челобитной следовало, что ко времени ее написания Тессинг уже получил устное согласие Петра на свою просьбу и, не дожидаясь письменного подтверждения, приступил к делу. Как сказано в просьбе, он «намерение воспринял и ныне трудится во изготовлении и делании всяких печатных листов и книг» [4]. Очевидно, решение Петра по этому прошению было скорым. Во всяком случае, в статейном списке Посольского приказа о нем сказано кратко: «великий государь, царь, слушав того его челобитья, пожаловал галанца Ивана Тесенга» [5]. В подтверждение этого решения Тессингу (по-видимому, сопровождавшему Петра и его свиту по воде или по суше) в тот же день была выдана «отписка», включавшая подробные условия предоставления привилегии [6]. В частности, в ней определялся пятнадцатилетний срок ее действия и прописывался порядок продаж печатной продукции Тессинга в России. Помимо этого, «отписка» включала наказ архангельскому воеводе князю Михаилу Лыкову-Оболенскому записать государево волеизъявление в книгу «для сведения будущих воевод и приказных людей», а также оповестить о нем находящихся в Архангельске иностранцев [7].

Не вызывает сомнений, что Тессинг получением «отписки» был доволен – тем более, что по содержанию она почти целиком (а во многих случаях даже дословно) повторяла условия, им испрашиваемые в челобитной. Однако купцу хотелось большего: он рассчитывал получить от русского царя также и официальную государственную грамоту, оформленную по всем правилам документов подобного рода. Очевидно, такая грамота была ему нужна как свидетельство особых отношений с Петром.

Желая поскорей ее получить, 8/18 июля 1698 года Тессинг шлет Петру в Вену новую челобитную с напоминанием, что продолжает терпеливо ожидать получения государева документа «о печатаньи и продавании книг» [8]. В добавление к этой просьбе он сообщает, что уже со рвением приступил к исполнению условий контракта: «Аз не щажу ни трудов, ни убытков для продолжения сего дела охотою и ревностию» [9]. И следом сокрушается, что из-за нехватки переводчиков издание русских книг идет не так скоро, как ему хотелось бы: «Токмо мне скудость, милостивейший государь, в перевотчиках; инако же бы великие дела почал» [10].

Ждать царской грамоты купцу пришлось долго: она была изготовлена в Москве только полтора года спустя, 10 февраля 1700 года, и получена Тессингом за несколько месяцев до его смерти. Но это была уже не «отписка», а документ, красочно оформленный, заверенный подписью секретаря Посольского приказа и государственной печатью. После смерти купца грамота перешла к его наследникам, которые долго и бережно ее хранили. Голландский писатель и историк Яков Шельтема рассказывает, что через сто с лишним лет после описываемых событий, он видел ее у одного из потомков Тессинга:

«Этот указ, или распоряжение, еще бережно хранится у гос. Хендрика Тейсинга, в Гааге. Он оформлен с императорским великолепием; он написан на весьма большом листе тонкого пергамена, с красивыми буквами, и украшен с отменно и четко нарисованной каймой, с яркими цветами и с большим количеством золота и серебра; наверху размещен большой государственный герб, а по краю еще размещены двадцать пять гербов царств и княжеств Российской земли. Пергамент закутан в кусок красного персидского шелка, или дамаста, к которому прикреплен отрезок золотой парчи, на нем же висит большая государственная печать на золотых шнурках в красивом чеканном ковчеге из позолоченного серебра. […] Среди всех Российских государственных документов, которые мы видели, нет такого, который может равняться с этим во внешнем великолепии и искусной каллиграфической и художественной работе» [11].

Государева воля

В петровской грамоте условия печатания книг в Амстердаме и последующего их распространения в России приобрели окончательные формулировки. По большому счету, они были те же, что и в «отписке», однако теперь содержали несколько существенных уточнений, касающихся репертуара продукции Тессинга и порядка ее продаж. В грамоте также особо подчеркивалось, что привилегия дана купцу за услуги, оказанные Петру и его подданным в Голландии («за учиненные […] великому посольству Нашему верныя службы») [12]. Репертуар печатной продукции типографии определялся как «земныя и морския картины, и чертежи, и листы, и персоны, и математическия, и архитектурския, и градостроительныя, и всякия ратныя и художественныя книги на Славянском и на Латинском языке вместе, тако и Славянским и Голландским языком по особу». Новым по сравнению с «отпиской» было и добавление, указывавшее на цель, которой должны служить издания Тессинга: «от чего б Нашего Царскаго Величества подданные много службы и прибытка могли получити и обучатися во всяких художествах и ведениях».

В грамоте также подробно прописывались коммерческие и организационные условия реализации контракта [13]. Кроме подтверждения пятнадцатилетнего срока его действия, определялся размер государственной пошлины, которую купцу надлежало уплачивать при ввозе своего товара в Россию («по осьми денег с рубля»). Эту пошлину ему полагалось внести один раз в Архангельске, после чего его приказчики могли торговать книгами по всей России («где похотят, повольною торговлею») без каких-либо дополнительных сборов [14]. Документ содержал также требование, чтобы каждый экземпляр книги скреплялся подписью Тессинга и клеймом типографии – для выявления возможной в будущем контрафактной продукции.

Грамота также устанавливала ограничения на репертуар изданий новой типографии. Первое касалось церковных книг кириллической печати («кроме церковных Славянских Греческаго языка книг») и объяснялось тем, что издание этих книг является прерогативой Московского печатного двора, призванного следить за их «исправлением» в соответствии с церковной реформой Никона («книги церковныя Славянския Греческия со исправлением всего православнаго Устава Восточныя Церкви, печатаются в Нашем царствующем граде Москве») [15]. Второе ограничение относилось к изданиям о Сибири и восточных российских владениях – привилегия на них раньше уже была дана Петром «московскому торговому иноземцу» Избранту Идесу [16]. Последнее, третье, ограничение относилось к политическому содержанию продукции типографии Тессинга. Оно недвусмысленно требовало, чтобы издаваемые в ней книги прославляли русского царя и российское государство, не содержали никакой их хулы и были направлены во благо его подданных:

«Чтоб те чертежи и книги напечатаны были к славе Нашему, Великого Государя, Нашего Царскаго Величества превысокому имени и всему Российскому Нашему Царствию, меж Европейскими Монархи к цветущей наивящей похвале и ко общей народной пользе и прибытку, и ко обучению всяких художеств и ведению, а пониженья б Нашего Царскаго Величества превысокой чести и Государства Наших в славе в тех чертежах и книгах не было».

Добавлю, что это требование указа – одно из первых документальных свидетельств усилий Петра по созданию благоприятного образа русского государства и его правителя в печатном слове. И одновременно – убедительное свидетельство его отчетливого понимания сугубой важности изобретения Гуттенберга для распространения общественно-значимых сведений.

Почему Тессинг?

Ян Тессинг принадлежал к одному из известных в Амстердаме купеческих домов и был старшим из трех братьев [17]. Дело свое братья унаследовали от отца – Хендрика Тессинга, – известного своими торговыми связям с Московией, в частности, в качестве участника крупного контракта по доставке мачтового леса из Архангельска в Амстердам. Кроме закупок леса, Хендрик занимался еще сбытом готовых мачт в Европе и другими коммерческими операциями, не связанными с лесоторговлей. Свои дела с Россией он обычно вел из Амстердама, однако с 1657 года несколько раз посещал и Архангельск. Судя по всему, его торговля шла вполне успешно – во всяком случае ко времени кончины купца в 1680 году его сыновья Ян, Эгберт и Фредерик, которым тогда было соответственно 21, 19 и 16 лет, получили солидное наследство.

Продолжая дело отца, Ян и Эгберт занимались ввозом в Голландию из России мачтового леса, продавали там сукно и изготавливали пиломатериалы. В конце столетия товарооборот дома Тессингов существенно вырос и стал требовать длительного пребывания братьев в Архангельске и в Вологде, где младший Фредерик торговал сукном [18]. Ян, живя в России, немного освоил «московский» язык и однажды в Архангельске был представлен Петру. Это знакомство впоследствии сыграло важную роль: когда в августе 1697 года царь и его свита прибыли в Амстердам, Ян быстро сошелся с русскими и стал оказывать им разного рода услуги. В частности, вместе с другими голландскими купцами выступил посредником при размещении военных заказов русского правительства в Европе – на литье пушек, закупку мушкетов, кремниевых ружей и другого.

Личное знакомство с Яном, знание купцом русского языка и давние связи дома Тессингов с Россией сыграли свою роль в расположении к нему царя [19]. О степени близости их отношений в это время можно судить по тому, что Петр бывал в его доме (по его собственному свидетельству – «на загородном дворе купца Яна Тессинга в компании») и вел там беседы с хозяином и гостями о кораблестроении [20]. Не вызывает сомнений, что беседы эти вопросами кораблестроения не ограничивались. По-видимому, после одной из таких бесед в ноябре 1697 года, получив предварительно одобрение царя, Ян подал послам «мемориал о понижении вывозных пошлин на мачтовые деревья в Архангельске», где приводил аргументы в пользу снижения государственных сборов ради успешной конкуренции русского порта с Нарвой и Ригой [21]. Вероятно, в это же время у Петра и возникла мысль предложить предприимчивому купцу начать печатать в Амстердаме русские книги.

Рискованное предприятие

На первый взгляд кажется, что согласие Тессинга на это предложение Петра (судя по всему сказанному раньше, даже охотное) выглядит довольно неожиданно – ведь по роду своих занятий он не имел никакого отношения к книгопечатанию и не обладал знаниями, необходимыми для этого далеко не простого дела [22]. То есть для начала издания в Амстердаме русских книг ему предстояло найти здесь типографских работников, обладавших соответствующими умениями и навыками – точнее, способных изготовить славянский шрифт и затем осуществлять набор кириллических литер в печатную форму типографского станка. Еще бóльшая трудность состояла в поиске человека, способного подготовить для россиян учебные книги. Такой человек должен был не только хорошо знать русский, но и владеть основными языками европейской науки (современными и древними), а также иметь достаточно знаний и умений, чтобы переложить содержание книг ученых европейцев для подданных Петра. В общем, совершенно очевидно, что, соглашаясь на предложение царя, купец брал на себя трудновыполнимые обязательства, требовавшие от него существенных организационных усилий и финансовых затрат.

Однако риск, которому он себя подвергал, заключался не только в этих трудностях, но и в коммерческой стороне его нового предприятия. Вряд ли для Тессинга, как и для других голландских купцов, торговавших с Московией, являлось секретом, что успеха от продаж там учебных книг ожидать не стоит [23]. Безразличие московитов к учению вообще считалось тогда в Европе чем-то само собой разумеющимся.

О полном отсутствии у них тяги к наукам на протяжении по меньшей мере двух столетий писали иностранцы, посещавшие владения русских государей. Самым известным автором среди них был Сигизмунд Герберштейн, «Записки о Московии» которого в XVI веке выдержали десятки изданий на немецком, латинском, итальянском, английском языках. Причем это сочинение часто издавались под одной обложкой с рассказами о Московии Паоло Джовио и Антонио Поссевино, свидетельствовавших о том же. Голландцам, интересовавшимся русскими делами, явно была известна и книга Жака Маржерета «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского», второе французское издание которой вышло в 1669 году [24]. В ней Маржерет объявлял о бедственном положении наук в российском государстве не менее прямолинейно, чем другие европейские путешественники – как до, так и после него [25]. Тессинг, конечно, совсем не обязательно был знаком с книгой Маржерета, как и с сочинениями Герберштейна, Джовио и Поссевино. Однако он не мог не слышать суждений о положении дел с науками в России от своих более образованных современников.

Двое из этих современников жили в Амстердаме и, возможно, были знакомы с ним лично. Первый – это Ян Блау II, сын и преемник известного картографа и типографа Яна Виллема Блау I. Когда до Блау-младшего дошло известие о намерении Яна начать печатание русских книг по указу Петра, он высказался о его перспективах совершенно недвусмысленно: дело это заведомо обречено на провал по причине полного отсутствия у московитов интереса к учению. Причем их безразличие к наукам Блау II считал совершенно очевидным и потому не нуждающимся ни в каких объяснениях. «Москвитяне, как и вам это известно, – писал он в 1700 году, – нисколько тем не интересуются; они все делают по принуждению и в угоду царю, а умри он – прощай наука» [26]. Корреспондентом Блау-сына в данном случае был шведский ученый-славист и дипломат Юхан Спарвенфельд, живо интересовавшийся русскими делами, в особенности русским книгоизданием. Интерес же его к предприятию купца был вполне прагматичным: ученый швед искал возможности для публикации своего латинско-русского словаря (Lexicon Slavonicum), работе над которым посвятил долгие годы и который считал главным трудом своей жизни.

Помимо отсутствия у московитов тяги к наукам, успех нового предприятия вызывал сомнения современников Тессинга еще и вследствие отсутствия у купца знаний, необходимых для создания и организации работы русской типографии. О неготовности к делу, за которое взялся Тессинг, свидетельствовал и другой голландский информатор Спарвенфельда. Это был издатель Себастиаан Петцольд, как и Блау II, знавший о контракте, заключенном Тессингом с Петром. В письме в Стокгольм, отправленном в том же году, он высказывался о перспективах предприятия купца так же достаточно скептически: «У Тессинга привилегия на 15 лет, но он очень еще мало сделал, да и нет у него к тому способностей» [27]. К этому Петцольд еще добавлял, что купцу будет трудно найти в Амстердаме знающего компаньона, необходимого для создания типографии и ее успешной работы: «разве захочет человек более ученый вмешаться в это дело и сделаться товарищем по предприятию, чего очень бы хотелось Тессингу; но трудно ему будет сыскать такого человека» [28].

Вряд ли Тессинг знал о содержании этих писем корреспондентов Спарвенфельда, однако трудно предположить, что, принимая предложение Петра, он не отдавал себе отчета в высказанных в них сомнениях. Но тогда спрашивается, почему он согласился. Ответ остается один: давая царю согласие на печатание русских книг, Тессинг рассчитывал получить у него в будущем другие, более выгодные привилегии. Впрочем, не исключено, что охотное согласие купца исполнить волю Петра подкреплялось тем, что необходимый для нового предприятия «человек более ученый» у него на примете тогда уже имелся.

Амстердам

Если Тессинг был явно не самой подходящей кандидатурой для издательского проекта Петра, то родной город купца Амстердам – едва ли не лучшим выбором из всех возможных. В конце XVII века, оттеснив на второй план Венецию, он стал важнейшим книгоиздательским центром Европы, производившим гигантский объем самой разнообразной печатной продукции. Это новое положение Амстердама в европейском книгопечатании было обусловлено в первую очередь его возросшей ролью в мировых финансах и торговле – но и в науке, и культуре тоже. Тому, что город стал в это время культурной столицей Европы, сравнимой по своему значению с Лондоном и Парижем, в значительной мере способствовала открытость политики правительства Соединенных провинций в отношении иммигрантов, которые, спасаясь от религиозных и/или политических преследований, в огромном количестве стекались сюда со всей Европы. Большинство их были протестантами, причем нередко людьми известными: писателями, учеными, богословами, уже завоевавшими признание у себя на родине. Эти новые граждане Нидерландской Республики сыграли важную роль в превращении ее в новый центр европейской науки. Во многом благодаря им старейший в стране Лейденский университет во второй половине XVII века завоевал славу центра кальвинистского образования, а университет Амстердама, с его богатой библиотекой, получил известность как один из центров распространения в Европе философских и исторических знаний.

Массовая иммиграция в Голландию сформировала и новый демографический состав ее населения: полиэтничный, поликонфессиональный, мультикультурный и мультиязычный – в особенности Амстердама, где, по подсчетам Фернана Броделя, в конце XVII столетия проживали около двухсот тысяч человек, почти половину из которых составляли иммигранты первого поколения [29]. Необычайная пестрота населения страны не могла не оказать влияния на разнообразие репертуара производившейся в ней печатной продукции, выходившей здесь, помимо голландского, на десятках других языков. В первую очередь, конечно, на наиболее распространенных в Европе того времени – французском, немецком, итальянском, английском и латинском, но также и на гораздо менее востребованных – вроде идиша, армянского или грузинского [30].

Что касается Петра, то о Голландии как об одном из европейских центров книгопечатания ему было известно и до Великого посольства. Об этом свидетельствует книжное собрание царской семьи («Библиотека Петра I»), насчитывающее несколько десятков амстердамских изданий XVII столетия [31]. Так что вряд ли выбор места для русской типографии был спонтанным или случайным для русского царя. Но почему все-таки он пал на Амстердам, а не на Москву?

Гипотетически царь мог, конечно, приказать издавать учебные книги Московскому печатному двору, имевшему для этого достаточно типографских мощностей. Однако на практике исполнить такой приказ вряд ли было возможно. Во-первых, в московской типографии печатались книги почти исключительно духовного содержания, причем с обязательного благословения патриарха. Соответственно, издание в ней целой серии светских учебников, причем составленных по книгам ученых-иноверцев, было явно неуместным. Во-вторых – и эта причина, может быть, еще более веская, – в тогдашней Москве не было возможности такие учебники подготовить. Речь идет не о нехватке европейски образованных людей – найти их можно было, скажем, среди переводчиков Посольского приказа. Главная трудность состояла в том, что в России в конце XVII века отсутствовала необходимая для их составления содержательная основа – научная литература на иностранных языках. Так что Амстердам стал центром русского светского книгоиздания совсем не случайно. Скорее случайностью можно считать, что за это дело взялся купец, далекий от наук. Однако у него было достаточно средств на изготовление славянских шрифтов, закупку оборудования и бумаги, наем работников и, главное, на привлечение к созданию типографии «ученого человека», без которого она не могла состояться.

Ученый человек

Необходимым Тессингу знающим партнером оказался выходец из земель Великого княжества Литовского Илья Федорович Копиевский (Копиевич). Сведения о его биографии до 1698 года скудны и противоречивы. Родился в кальвинистской шляхетской семье на территории современной Белоруссии, но, где именно, не ясно. Одни историки считают, что в местечке Койданове Минского воеводства (сегодня город Дзержинск), другие – что или близ города Ляховичи (сегодня в Брестской области), или недалеко от Мстиславля (сегодня – Могилевская область). Восьми или девяти лет от роду во время войны России с Речью Посполитой Копиевский был захвачен в плен одним из воевод князя Ивана Хованского, увезен в Россию и отпущен в родные места только спустя шесть лет. На родине его, однако, ожидало новое несчастье: по указу короля Речи Посполитой родовое поместье Копиевских было конфисковано, и Илья остался без средств к существованию. Какое-то время он учился в Слуцкой протестантской гимназии, потом работал учителем ее младших классов, а затем в поисках лучшей доли перебрался в Амстердам [32]. Ко времени прибытия в Голландию Великого посольства он определял свой статус как человека «духовнаго чина, веры реформатския собору Амстеродамскаго» (то есть священник Голландской реформатской церкви кальвинистской деноминации) [33]. В Амстердаме по указу Петра он стал обучать русских иностранным языкам, шкиперскому делу и другим «наукам и искусствам» по учебным пособиям, которые сам для них и составлял.

Илье Федоровичу Копиевскому и выпало взять на себя главные труды по реализации петровского проекта – не только как создателю и организатору работы типографии Тессинга, но также как автору, составителю и переводчику печатавшихся в ней книг. Больше того, именно он почти целиком определял репертуар ее продукции. С марта 1699-го по середину 1700-го Копиевским были подготовлены к печати и изданы шесть учебников, содержавших сведения о четырех науках (всемирной истории, арифметике, астрономии, воинском деле), трех иностранных языках (голландском, немецком, латинском) и об античной литературе (басни Эзопа). Это были «Введение краткое во всякую историю по чину историчному от создания мира ясно и совершенно списанное», «Краткое и полезное руковедение во аритметыку, или в обучение и познание всякого счоту, в сочтении всяких вещей», «Уготование и толкование ясное и зело изрядное краснообразнаго поверстания кругов небесных», «Краткое собрание Лва Миротворца, августейшаго греческаго кесаря, показующее дел воинских обучение», «Номенклятор, на руском, латинском и немецком языке», «Номенклятор на латинском, русском и голландском языках», «Притчи Эссоповы на латинском и русском языке» [34].

Очевидно, что уже к концу 1699 года в сотрудничестве Копиевского с Тессингом возникли серьезные разногласия, которые ко второй половине следующего года закончилось окончательным разрывом их отношений. Скорее всего это произошло из-за Копиевского, недовольного не только размером вознаграждения, выплачивавшегося ему купцом, но и своим статусом наемного работника. Во всяком случае, из его заявлений следует, что претендовал он на более почетное и заметное место в типографии, основателем которой фактически и был. И, безусловно, на особую роль в реализации просветительского проекта Петра в целом [35].

В 1701 году, через несколько месяцев после ухода Копиевского, умирает Тессинг и право печатания и продажи русских книг переходит к его наследникам, которые были мало заинтересованы в продолжении книгоиздательской деятельности. Ими в 1702 году была выпущена только одна книга (скорее всего так же составленная и подготовленная к печати Копиевским) – «Святцы, или Календарь». На ней история первой русской зарубежной типографии и заканчивается. Что касается ее главного действующего лица Ильи Копиевского, то после разрыва с Тессингом тот начинает искать новые возможности приложения своих знаний и издательского опыта. Не имея средств для создания собственной «друкарни», он заключает сделку с другим голландским купцом, Яном де Ионгом, и издает за его счет в 1700–1701 годах три книги: латинскую грамматику для русских учеников («Latina grammatica in usum scholarum celeberrimae gentis sclavonico-rosseanae adornata»), панегирик на взятие Азова («Gloria triumphorum & trophaeorum. Слава торжеств и знамен побед») и перевод пособия по мореплаванию голландского математика Авраама Деграфа («Книга учащая Морского Плавания») [36]. Однако отношения Копиевского с де Ионгом продолжались так же недолго и так же закончились конфликтом, за которым последовало судебное разбирательство. По его итогам суд постановил, что за созданную на средства де Ионга русскую типографию Копиевскому надлежало выплачивать ежегодно в течение нескольких лет «по сороку по четыре рубли», а изданные в ней книги переходили в его собственность [37].

Оказавшись снова в затруднительном финансовом положении, Копиевский начинает искать средства для выкупа своей «друкарни» и способы ее применения в Европе. Для этого он вступает в переговоры с Королевским Прусским научным обществом в Берлине, со шведским дипломатом и ученым Николаем Бергиусом, с главой немецких пиетистов Августом Франке, однако большого успеха эти переговоры не приносят. Единственное, что ему удается, так это продать Франке центнер своих славянских шрифтов [38].

Последняя книга Копиевского, русская грамматика для иностранцев («Руковедение в грамматыку, во слаяноросийскую или Московскую» / «Manuductio in Grammaticam: seu Moscoviticam. In usum discentium linguam Moscoviticam»), вышла в Польше, куда Копиевский перебрался после трехлетних скитаний по европейским столицам. Здесь же, в Польше, в 1707 году он поступает на русскую службу переводчиком Посольского приказа. Спустя несколько месяцев переезжает в Москву, занимается переводами нескольких книг (ни один из них не был издан) и 23 сентября 1714 года оканчивает здесь свои дни в безвестности и бедности.

Прибыток

Место амстердамской типографии Тессинга (Копиевского?) в истории русской культуры исследователи оценивают по-разному. Одни – преимущественно скептически, обращая внимание на недостатки вышедших в ней книг: поверхностное содержание, неудобопонятный язык и скромное полиграфическое исполнение [39]. Помимо этого, они указывают на трудности с доставкой этих книг в Россию и считают, что значительная часть их тиражей могла не дойти до читателей [40]. Другие исследователи, не отрицая сказанного коллегами, считают вклад амстердамских изданий в петровские культурные преобразования все же достаточно весомым и значимым. Они особо подчеркивают, что появление этих изданий в России стало началом важных перемен в репертуаре русской печатной продукции – от безусловного доминирования религиозной литературы к преобладанию светской [41].

Очевидно, что в осмыслении вклада первой русской зарубежной типографии в историю русской культуры сегодня рано ставить точку – слишком много вопросов здесь остаются без ответов. Что произошло с изданными в ней тысячами экземпляров книг после их выхода из печати? [42] Сколько их было доставлено в архангельский порт и как они распространялись дальше по России? Кто были их читатели? Какую роль эти книги сыграли в истории образования и науки в России? Наконец, сколько их дошло до нас и в каких собраниях они сегодня находятся? Пока же можно только осторожно предположить, что «прибыток» от этих книг был – и скорее всего немалый.