Джулиет Джейкс (р. 1981) − британская писательница,

журналистка, литературный критик.

[1]

 

Когда я была мальчиком − а детство мое проходило в маленьком городе на юго-востоке Англии, − найти какую-либо информацию о гендере было нелегко. Ничего − в местной библиотеке, никто не обсуждал этого в школе. Я тщательно изучала телепрограммы, газеты, отчаянно пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто задавался бы такими же вопросами, − хотелось понять, как они их решают. В фильмах, в том числе документальных, и в статьях, которые пытались описывать жизнь транссексуальных людей, я встречала одни и те же истории: люди, «всегда знавшие», что «рождены в неправильном теле», и вынужденные выбирать: оставить ли все как есть или рисковать тем, что их семья и друзья отвернутся от них. Все это довольно быстро надоело. Но все-таки одна вещь в таких статьях меня всегда поражала: это фотографии «до и после».

Я помню публикацию в женском журнале о ком-то, кто был «рожден мужчиной». Тогда мне в голову не приходило, насколько глупа эта фраза, − меня слишком поразило фото полулежащего человека, пальцы руки покоятся там, где лоб переходит в длинные светлые волосы. «И вот я прекрасная женщина!» − кричал заголовок. Такого рода фотографии сами уже были историей. Ведь в прошлом эта женщина выглядела как любой парень, не так чтобы особо привлекательный − или даже непривлекательный. Теперь она могла бы быть моделью. Меня такие вещи не особенно волновали: зная в глубине души, что хотела бы стать женщиной, я не интересовалась модой и вскоре поняла, что эта статья не для меня.

В «Sunday People»[2] я увидела рекламу компании «Трансформация». Над фотографиями небритого, лысеющего мужчины и очаровательной женщины − лицо под толстым слоем макияжа, черный парик и красивое платье − надпись: «Из него − в нее… мгновенно!» Эта компания продавала феминизирующие средства рожденным в мужском теле − кроссдрессерам и транссексуалкам. Я сомневалась, что эти вещи действительно могут остановить рост волос на лице или нарастить грудь, ведь вряд ли для этого достаточно использовать чудодейственный крем или набить чем-нибудь бюстгальтер. Реклама казалась пришедшей из другого мира, и все же она заставляла меня чувствовать, что сделать переход возможно, даже если я на тот момент не подозревала, каким именно образом.

Теперь, повзрослев, став более благоразумной и циничной, я понимаю, что фотографии «до и после» на самом деле пытаются скрыть настоящие изменения, даже если кажется, что они демонстрируют их. Я до сих пор узнаю эту уловку в некоторых таблоидах, которые, когда я была подростком, читали мои родители, например, в «Daily Mail». То же самое можно сказать и о поп-культурных сайтах, злонамеренно пытающихся подточить чью-то идентичность, причем даже в статьях, на первый взгляд, выражающих симпатию. В последнее время фундаментальный изъян фотографий «до и после» стал очевидным, особенно после того, как совершили камин-аут знаменитые трансгендерные люди, например, Алексис Аркетт[3], Чез Боно (сын Сонни и Шер[4]) и голливудская режиссер Лана Вачовски. К примеру, в случае Аркетт − а она постоянно была на виду и даже сыграла молодого кроссдрессера Жоржетт в фильме «Последний поворот на Бруклин» (1989) − не имело смысла делать вид, что она изменилась за одну ночь. Поэтому журналисты стали изучать историю ее трансформации по старым фотографиям, пытаясь найти «знаки», на которые они раньше не обращали внимания.

Телепрограммы − такие, как «На десять лет моложе» («10 Years Younger») или «Это лучше не носить» («What Not to Wear»), − построены на эффекте драматических и внезапных изменений. Нужно признать, что они лучше демонстрируют процессы трансформации, хотя и подразумевают, что, когда трансформация завершится, все будет идеально, а внешность участников и участниц будет соответствовать их внутреннему миру. Интересно, что происходит с этими людьми после того, как телекамеры выключаются?

Взлет и падение реалити-шоу ставит этот вопрос еще острее, в том числе и для трансгендерных людей. «Большой брат», например, превратил героев-аутсайдеров в некое подобие фетиша, предполагая, что они будут яростнее ссориться между собой. Это странным образом «нормализовало» трансгендерных людей в глазах аудитории, внезапно сделав их знаменитостями. В 2004 году трансгендерная женщина Надя Алмейда стала победительницей «Большого брата», а в 2012-м одержал победу трансгендерный мужчина Люк Андерсон. Никто из них не рассказывал другим участникам шоу о своем прошлом, это сообщили сами создатели программы. Победа сделала Алмейду и Андерсона трансгендерными примерами для подражания, а Интернет продлил их известность, создав странную промежуточную позицию в типичном для шоу-бизнеса нарративе «неизвестность-известность-забвение героя».

Фотографии «до и после» сопровождали транссексуальность с самого начала. В январе 1937 года − меньше, чем через десять лет после первых операций по смене пола, проведенных в Берлине, − американский журнал для бодибилдеров «Physical Culture» напечатал одну из первых статей на эту тему под названием «Может ли пол человека быть изменен?». Начало статьи в удивительно спокойном тоне повествует о возможностях радикальной смены отношения общества к этому: «Старые ориентиры уходят, все течет, все меняется… Жизнь создается в лаборатории, [и] пол больше не остается неизменным». Автор статьи Дональд Фёртман Уикетс рассмотрел историческое понимание терминов «мужское» и «женское», роль гормонов в их определении. Статья сопровождалась снимками первого транссексуального мужчины в Британии Марка Уэстона: на первом из них он позировал в белой рубашке, галстуке и майке рядом с Альбертой Брэй − «подружкой, на которой он женился впоследствии», а на другом уже была «мисс Мэри Уэстон, чемпион по метанию копья среди девушек, двадцатые годы». Единственное видимое различие между двумя фотографиями − щетина на лице героя публикации. В статье также было фото, на котором был изображен чехословак Зденек Коубков, победивший в женском забеге на 100 метров на Олимпийских играх 1932 года под женским именем «Зденека Коубкова», после чего он и совершил переход; на фотографии он одет в костюм и приподнимает шляпу, чтобы продемонстрировать короткую стрижку. В тексте использовались местоимения «он», «ему», «его», читателям явно не давали понять, что же произошло с атлетами. Объяснялось это так: «чудо произошло с помощью хирургии и было должным образом признано законом».

В «Истории трансгендерности» (2008) Сьюзен Страйкс утверждает, что очарование Кристины Йоргенсен[5] «было связано с благоговением перед научными технологиями середины XX века, которые не только могли расщепить атом, но и, очевидно, превратить мужчину в женщину». Страйкс, профессор гендерных исследований университета Аризоны, замечает также, что Йоргенсен стала первой известной американской транссексуальной женщиной в ту эпоху, когда война поменяла отношение женщин к оплачиваемой работе и домашнему труду. Менялись не только гендерные роли, но и сам гендер.

Как выяснилось, «Феномен транссексуальности» (так в 1966 году сексолог Гарри Бенджамин назвал свою книгу[6]) не разрушил американское общество − более того, даже не принес с собой каких-то явных изменений. Внимание публики привлекли не столько фотографии Йоргенсен в «New York Daily News», сколько заголовок над ними − «Операции преобразуют молодежь Бронкса». Строение лица Йоргенсен, линия роста волос, глаза, нос и подбородок едва изменились между 1943-м и 1952 годами: самыми главными различиями стали макияж и одежда.

Пока журналы вроде «Physical Culture» и «New York Daily News» моделировали радикальный разрыв между «мужчиной» и «женщиной», подчеркивая надмирные, анархические намерения тех, кто переходил из одной категории в другую, сексологи, феминистки и гендерные/квир-теоретики открывали пространство между этими категориями, предположив, что стереотипы поведения мужчин и женщин искусственно создавались обществом. Писатели, которые мне нравились больше всего, утверждали: сама возможность сменить пол означает, что различий между полами не так много, как думали раньше. В конце 1980-х вышло интересное эссе Сэнди Стоун «“Империя” наносит ответный удар: посттранссексуальный манифест»[7], призывавшее транссексуальных людей раскрыть их перемещения между мужской и женской идентичностями. Это как раз то пространство, которое скрывают фотографии «до и после», стремясь удержать свою власть унижать и шокировать.

Я провела молодость в попытках раскрыть свой гендер. Я читала эссе и книги, смотрела много фильмов с трансгендерными персонажами и иногда − с трансгендерными актерами. Я носила женскую одежду дома и ходила в ней в клубы и бары, пробуя разные стили, пытаясь понять, что дает мне ощущение комфорта; я разговаривала с людьми, которые спрашивали, хочу ли я «идти до конца». В конце концов, в марте 2009 года я решила, что, да, я хочу этого, после чего стала задавать моему доктору вопросы о коррекции пола с помощью операций и гормонов.

Я не ожидала быстрой трансформации, как обещала реклама времен моей юности, так что не удивилась, узнав, что весь процесс от начала до конца занимает около трех лет − частично из-за времени, которое уходит на ожидание специальных медицинских услуг. Также не шокировал тот факт, что процедуры не изменили меня настолько, чтобы меня перестали узнавать, как не трансформировали они ни Уэстона, ни Йоргенсен. Напротив, физические изменения стали частью долгого психологического процесса; трансформация моего тела, происходившая в окружении людей с укоренившимися представлениями о внешности мужчин и женщин (и об отношении к ним), значила, что мне придется пересмотреть свою манеру одеваться, говорить, двигаться, а также мое самоощущение.

Как и Сэнди Стоун, я решила задокументировать мой переход; результатом стала колонка о трансгендерном путешествии, которую я писала для газеты «Guardian» (рубрика выходила с июня 2010-го до ноября 2012 года). Мне хотелось создать нечто среднее между не очень серьезными статьями − «трансгендерными историями», которые не сильно изменились с 1990-х годов, и транссексуальными автобиографиями, наподобие «Одиссеи Эйприл Эшли»[8], ведь эта книга долгие годы была единственным настоящим описанием (и объяснением) того, что происходит с транссексуальным человеком на протяжении сколько-нибудь значительного отрезка времени.

Мемуары Эшли, созданные в соавторстве с Дунканом Фаллоуэллом, описывали ее путь из ливерпульских трущоб после Великой депрессии 1930-х годов к известности национального масштаба в 1960-е. Там была служба в торговом флоте, работа в парижском кабаре, операция в Касабланке, карьера актрисы и модели, которой помешали разоблачения таблоидов, брак с Артуром Корбеттом (лордом Роуалланом), впоследствии расторгнутый из-за того, что она была «человеком мужского пола». Красота Эшли − результат ее транссексуальной истории − стала фундаментом славы этой женщины; и все же путь от фотографий «Джордж Джеймисон, 15 лет, в школе» до «Тони Эйприл, 21 год» и далее к Эйприл Эшли ранних 1960-х казался не резким, но постепенным и последовательным. Другая британская автобиография, «Головоломка» Джен Моррис (задолго до перехода известного автора травелогов), вовсе не содержала никаких фотографий − подход, который казался мне наиболее предпочтительным.

Чтобы опровергнуть представление о «мгновенном» изменении, как на фотографиях «до и после», я описывала в «Guardian» изменения в режиме реального времени. Однако это оказалось чересчур медленным: между моими визитами в клинику гендерной идентичности проходили месяцы, рецепт на гормоны пришлось дожидаться больше года, а воздействие эстрогена было постепенным. Даже с учетом того, что я начала писать колонку через год после начала медицинских процедур, я поведала читателям газеты все, что хотела сказать, задолго до того, как мне стала известна дата операции.

Было трудно вести хронику того странного влияния, которое оказывали все эти процедуры на мое самоощущение. Много месяцев мне казалось, что камин-аут и изменение имени − это большой перелом: то, что люди обращались ко мне по-новому и воспринимали меня по-новому, было неожиданнее всего, что потом произошло с моим телом. Впрочем, эффект гормонов оказался слишком трудноуловим для меня, поэтому, когда друзья говорили, что я изменилась, я просила их объяснить, как именно. Их ответы обычно соответствовали моим ожиданиям: мои волосы стали гуще, кожа − мягче, а щеки − полнее.

Прошло больше года с того момента, когда я, отчаявшись дождаться серьезного влияния эстрогена, разделась перед зеркалом − и была поражена собственной внешностью. Даже без макияжа мое лицо внезапно стало смотреться гораздо женственнее, чем когда-либо раньше. Я обратила внимание на то, что уже несколько месяцев никто не дразнил меня на улице за то, что я транссексуальна. Более того, у меня появилась грудь − конечно, не такие большая, как накладки, которые я купила за несколько лет до того (накладки были не очень хорошей идеей, поскольку они создавали иллюзию чересчур быстрых изменений моей внешности) − тем не менее разница была, и значительная.

В то время мне попался альбом живущей в Берлине художницы Йишай Гарбаш «Becoming»[9]. После начала процедур по коррекции пола она регулярно фотографировала себя обнаженной. 87 из 911 фотографий стали частью ее книги, а 28 фотографий были установлены на зоотроп и демонстрировались таким образом на биеннале в Бусане 2010 года. Каждый снимок был сделан на белом фоне, художница не использовала макияжа − таким образом подчеркивались нарастающие изменения ее тела. В таком контексте даже хирургическая операция 2008 года не показалась резкой или неуместной, она вполне соответствовала тому, чем ее тело уже стало.

Как и я, Гарбаш пыталась установить контроль над концепцией «до и после», чтобы открыть потенциально безграничное пространство перехода. Мне до сих пор нравится развенчивать этот миф. Например, недавно я наткнулась на блог одной австралийской женщины-тренера «MelVFitness»[10]. Там показано, что если сменить позу на фотографии, использовать лосьон для загара, надеть черные плавки от бикини, а также увеличить картинку «до» и уменьшить картинку «после», то все это создает мощную иллюзию «радикальной трансформации тела» за 15 минут.

Я сталкиваюсь с развенчанием этого мифа так часто, что сейчас даже странно встречать подобные фотографии в печати, будто никто ничего не понимает. Но еще страннее было читать газетные вопли о «до и после» по поводу человека, знакомого мне по колледжу под мужским именем и позже ставшего знаменитым в качестве женщины-модели. Я тут же узнала ее по фотографии с подиума − и только потом, много позже, мне вспомнился ее мальчишеский образ или история ее постепенного понимания себя, которая во многом походила на мою собственную.

Все это вернуло меня к фотографии 2004 года, на которую я натолкнулась сразу после того, как поняла, что на самом деле произошло с моим телом. Снимок сделан в Манчестере; на нем я с двумя друзьями − Джо Стретчем и Джо Кроссом, я одета в платье в стиле 1920-х годов, на моих волосах шарф, а текстура кожи скрыта макияжем. Находка внезапно закрыла пробел между моим самоощущением до и после перехода. Я поняла, что уже тогда могла бы с легкостью подделать транссексуальные фотографии «до и после». Но дело в том, что в 2004 году я чувствовала себя скорее мужчиной.

Осенью 2013 года, через пятнадцать месяцев после операции, ощущая себя наконец-то устроенной − скорее прошедшей переход, чем транссексуальной, − я разрешила американской певице Эмили Форст, визажистке-любителю, нанести мне макияж. Она уложила мне волосы и сделала снимок, впервые с 2004 года заставивший меня почувствовать себя человеком, которым я хотела быть. Это произошло после года попыток спрятаться от камеры − отголоска негативного образа себя, связанного с поведением мужчины. Сравнивая две фотографии, 2004-го и 2013-го, я обнаружила, что главное различие − разница между осторожным оптимизмом меня двадцатидвухлетней и глубокой грустью меня тридцатилетней, после пяти лет приставаний на улицах, тревог о том, как близкие и друзья отреагируют на мой переход, после физической боли операций. Добавлю еще и ответственность, которую даровало описание всего этого.

Сомневаюсь, что те, кто смотрит только на мои фотографии «до и после», увидят многое из того, что я описала здесь. С другой стороны, они, наверное, с большей уверенностью поведают, как именно изменились мои черты. Вообще-то говоря, это всегда казалось мне самой неинтересной частью моего опыта. И так остается до сих пор.

 

Джеймс Эллис − перевод с английского