Конференция университетского протеста

 

Конференция
«КРИТИКА И САМООРГАНИЗАЦИЯ В УНИВЕРСИТЕТЕ»
(Санкт-Петербург, 2—4 апреля 2010 г.)

 

В начале апреля в Санкт-Петербурге прошла необычная конференция, кото­рую организаторы назвали «Критика и самоорганизация в университете». Она состояла из двух частей: два дня доклады и дискуссии шли в Европейском университете, а третий день, посвященный практическим вопросам, прошел на улице. Конференция была организована разными группами студентов и пре­подавателей российских и зарубежных университетов — от научных кружков до протестующих вузовских профсоюзов, — которых объединяло то, что их деятельность основана на принципе самоорганизации. С коммюнике выступи­ли участники Уличного университета⁴, проводящего в Петербурге воскресные занятия для студентов в Соляном переулке, «OD Group»⁵, боровшейся за ка­чество образования на социологическом факультете МГУ в 2007—2008 годах, Московского философского колледжа⁶, организовавшего независимые лекции по философии, профсоюза Пермского госуниверситета «Студенческая защи­та»⁷, добившегося отмены повышения цены на студенческие проездные, Edu­Factory⁸ — группы, координирующей борьбу против Болонской реформы и, од­новременно, исследования ее динамики в Европе. В этом выступлении были обозначены задачи конференции: создание «солидарной общественной ини­циативы, нацеленной на организацию в пространстве высшего образования структур самоуправления и формирование альтернативного профессионально­го сообщества»⁹.

Целью конференции, в которой участвовали как активисты, ведущие борь­бу в своих университетах, так и ученые, исследующие университет с критиче­ских позиций, был обмен опытом между ними — опытом научного анализа и политической рефлексии. Исследовательские доклады об университете как месте производства знания и социальном институте в разных странах и в раз­ные исторические периоды перемежались с выступлениями лидеров самооб­разовательных инициатив и докладами активистов о конкретных опытах об­щественной деятельности в вузах. На конференции выступили исследователи и активисты из Москвы, Петербурга, Перми, Саратова, США и Италии. Так­же в рамках конференции прошла презентация апрельского номера газеты «Знание в действие», изданного Уличным университетом¹⁰ и посвященного критике актуального состояния высшей школы и перспективам формирования альтернативных центров производства знания. Отдельным событием конфе­ренции стала «уличная» встреча заинтересованных преподавателей, студентов и активистов, в ходе которой была создана межрегиональная группа студен­тов и университетских работников, призванная защищать права студентов и преподавателей и наладить коллективные исследования российской универси­тетской системы, — Комитет академической солидарности¹¹.

После вступительных слов одного из организаторов конференции, Олега Жу­равлева (OD Group, Уличный университет), участников конференции попри­ветствовал Артемий Магун, участник группы «Что делать?», декан факультета политических наук и социологии Европейского университета. Он же сделал первый доклад — «Высшее образование в России: постсоветская инерция и нео­либеральная реформа». Магун, начав с истории университета как социального института, появившегося в средневековой Европе, указал на его противоречи­вую роль в жизни общества. Университет с самого начала был автономен, вы­делившись как сфера влияния церкви и Римского папы в трансформирующем­ся средневековом городе. Автономия эта была амбивалентна. С одной стороны, она подразумевала вседозволенность, и Папа даже выручал студентов, если они производили слишком большие разрушения в городе. Но, с другой стороны, автономия университета — это властная позиция, которая заложила основу для появления того, что мы сегодня называем «свободно парящей интелли­генцией», которая обслуживает власть. И поэтому же, с третьей стороны, авто­номия — путь к консервации: знание, которое преподавалось в университе­тах, было синонимом догматизма, который не принимал, по крайней мере, до XVIII века, достижений новых наук. Отсюда, по мнению докладчика, следует противоречие между демократическими и авторитарными аспектами универ­ситета. С одной стороны, университет должен быть авторитарным: начиная с Нового времени и, тем более, в современном неолиберальном обществе, где отношения власти скрыты, университет является главным местом воспитания, и в нем эти отношения существуют в явном виде. В то же время университет был вольницей для имеющих особые права школяров, объединенных с профес­сорами и магистрами в университетскую корпорацию. По мнению Магуна, именно в университете бунт и самоопределение могут предстать наиболее яв­но. Далее докладчик обратил внимание на еще одно противоречие университе­та: с одной стороны, начиная с XIX века он стал научным инструментом соз­дания промышленности, необходимой государству, а также интеллектуальным центром конструирования национальной государственной идеологии, с другой стороны, знания, предоставляемые университетом, могли стать источником со­мнения и протеста.

В середине XX века европейские и американские университеты стали мас­совыми. Теперь они не столько производили ученых, сколько давали молодежи путевку в жизнь. В это время, по словам докладчика, традиционно эгалитарно­анархические настроения студенчества соединились с падением престижа про­фессорского знания. По всему миру в этот период прокатились студенческо­профессорские волнения, которые вовлекали в протестное движение другие социальные группы и атаковали под анархическими лозунгами этатистскую бюрократию и ее консервативную идеологию, провозглашенную от имени Про­свещения. Но, по мнению Магуна, университет амбивалентен: выступая против просвещения, он говорит от лица другого просвещения, от лица автономной ин­теллигентской структуры. Поэтому, заключил докладчик, революция 1968 го­да не удалась: студенты не смогли предложить альтернативной политической программы и последовательно бороться за нее, поскольку автономия универси­тетов оставалась для них ценностью.

Несмотря на свой массовый характер и функции социализации, универси­теты продолжают преподавать высокую академическую науку. Это, с одной стороны, поддерживает в обществе высокий уровень образованности, а с дру­гой — создает безработицу в академической сфере. Под влиянием своих пре­подавателей студенты хотят продолжать заниматься наукой всерьез, но отсутствие государственного финансирования создает ситуацию жесткой конкурен­ции. В результате, заключил докладчик, в 2000-е годы университеты конти­нентальной Европы вынуждены трансформироваться в сторону американской модели. Магун назвал ее новой, менеджериальной, революцией в университе­те. Болонский процесс — основной двигатель этого поворота — заключается в унификации высшего образования и имеет своим главным результатом хозяй­ственную автономию университетов. По мнению докладчика, хозяйственная автономия противоречит традиционной автономии университета. Она означа­ет утрату автономии и переориентацию университета на общественный запрос, как правило, коммерческого толка. Вот в этом контексте, по мнению Магуна, мы должны рассматривать российские университеты. Советский университет был идеологическим авторитарным проектом. Поэтому он и научная интелли­генция в целом играли в советском обществе центральную роль. В этой сфе­ре сочетались догматический идеологизм, идущий от партии, и корпоративное сознание интеллигенции, которая использовала свои властные позиции в уни­верситетах для того, чтобы противопоставить коммунистической идеологии консервативные ценности, высокую культуру и гуманистическую мораль. Выс­шее образование было широко доступно, но настоящий массовый университет по образцу западного возник только после распада СССР — в 1990-е годы. В результате, понижение качества образования и его прагматизация, связан­ная с переходом на массовую модель, совпали с отсутствием финансирования высшей школы и моральным банкротством советской гуманитарной и соци­альной науки перед лицом западной. При этом не произошло никакой рефор­мы, связанной с качеством существующих программ. Функция университета свелась к карьерной отсрочке, социализации и передаче существующей интел­лигентской культуры. Далее докладчик перешел к анализу реформы высшего образования в России, проводящейся с начала 2000-х годов. Это была неоли­беральная реформа болонского образца, т.е. превращение университета в кор­порацию, отработка административно-финансовых механизмов контроля. По мнению Магуна, подобная менеджериальная реформа — это лекарство, кото­рое хуже, чем болезнь. Формализация и бюрократизация исходят из тех же предпосылок, что и консерватизм, а именно из предпосылки оптимистическо­го эгоизма каждого ученого, который способен что-либо делать, если для него вводят дисциплинирующие критерии. Формальная реформа, проведенная в России, в лучшем случае зафиксирует существующий уровень исследований и сделает его нормативным, но не отступится от общего принципа демпинга в отношении преподавательских зарплат, что является важным фактором сни­жения качества образования.

Далее докладчик перешел к вопросу целей студенческого протеста: за что в этой ситуации могут бороться студенты? Студенчество, по его мнению, идеали­зирует исторически сложившийся университет и довольно экспертной ролью, которая выпадает на его долю в современном обществе. Однако проблема в том, что эксперт в социальных науках — это всегда идеолог власти, своей или чужой. Поэтому в России, убежден Магун, профессиональный и образованный социо­лог может быть только экспертом западного бизнеса, а экспертом существую­щей российской власти будет социолог, «выращенный Добреньковым». На этом фоне, по мнению Магуна, должна произойти интеграция университета в обще­ство и экономику, причем не университет должен стать корпорацией, а корпо­рация — частично трансформироваться в университет. Корпорация должна по­стоянно посылать сотрудников для преподавания в университет, а университет посылать своих преподавателей в бизнес, на производство, чтобы вести семина­ры, учить коммуникативной, интеллектуальной компетенции, обсуждать поли­тические и философские вопросы. Иными словами, глобальный кризис универ­ситета должен быть преодолен за счет сближения университета и общества.

Доклад Петра Сафронова (исследовательская группа «Этический поворот», Московский философский колледж) был посвящен историческому анализу до­революционного университета. По словам докладчика, в России, вплоть до Петровской эпохи почти не имевшей собственной научно-образовательной традиции, вопрос о том, что такое университет, стал проблемой перевода уни­верситета на отечественную почву. Перевода, во-первых, в смысле организации университетского преподавания и, во-вторых, в смысле (само)определения деятельности преподавателей и студентов. И то, и другое направление с само­го начала оказались в жесткой зависимости от воли монархии, нуждавшейся в кадрах для формирующейся государственной администрации. Университет был нужен Империи, чтобы поставлять чиновников. Сафронов указал на па­радокс, который заключается в том, что большая часть этих чиновников на­ходила себе место только внутри университетской системы. При таких усло­виях каждая попытка членов университетской корпорации заявить о своих правах принимала форму отстаивания привилегий, связанных с чиновным зва­нием, — решающую роль играла Табель о рангах, и она неумолимо требовала, чтобы ученый-преподаватель и выпускник университета были прежде всего чиновниками. Это, конечно, формировало особый дух единства. Единства слу­жебного, единства по званию, а не по призванию. Ревниво охраняя престиж привилегий, связанных с учеными званиями, университетская система всяче­ски тормозила процесс ротации научно-преподавательского состава, что при­водило к катастрофическому кадровому застою.

Трудности, с которыми было сопряжено развитие высшего образования в России, оказывались столь велики, что вызывали у наблюдательных современ­ников устойчивое ощущение упадка университетов. Либеральный министр на­родного просвещения (в 1861—1866 годах) А.В. Головнин с горечью замечал, что университеты превратились в «питомники чиновников». Действительность имперского университета была именно такова. Но были ли у него другие воз­можности? Принцип свободы преподавания и обучения был далек от воплоще­ния в реальной жизни русских университетов. Известный деятель николаев­ской эпохи С.С. Уваров недвусмысленно утверждал, что «зло превыше всех прочих» полагать, будто «студенты составляют отдельное сословие, имеющее свои виды, свой голос и даже свои права». Эта политика не могла не вызывать сопротивления. Правительство хотело сделать из студентов чиновников, но по­лучало очень часто бунтарей. Бунтарей, которые точно знали, чего они не хо­тят, но едва ли, считает докладчик, могли объяснить, что им нужно взамен.

Переломной точкой в истории университетов империи является рубеж 1850—1860-х годов, сопровождавшийся острой публичной полемикой вокруг проекта нового университетского устава 1863 года. Русские университеты на­чинали вести самостоятельное полнокровное существование, опираясь уже на целый век собственной истории. Университеты хотели участвовать в общест­венной жизни. Но что они могли дать ей? Чиновников или бунтарей. Чинов­ников уже было в достатке, поэтому университеты на долгие годы фактически превратились в школы революционной молодежи. Дух университета все в большей степени стал духом резкой оппозиции правительству, духом борьбы с империей. Те, кто хотел заниматься собственно наукой, выглядели на этом фоне смешно и странно. Монархия хотела чиновников, общество жаждало трибунов: профессионалы были не нужны никому. Октябрьская революция 1917 года обошла университет стороной. Чуть позже он все-таки стал ареной педагогических экспериментов. Но после прихода Сталина к единоличной вла­сти опыты 1920-х были быстро свернуты. К концу 1930-х годов в высшую шко­лу вернулись все основные черты дореволюционной организации. Большая часть университетов России продолжает оставаться имперскими и по сей день.

Доклад Олега Журавлева продолжил историческую тему. Он был посвящен анализу массового студенческого протеста на физическом факультете МГУ в 1950—1960-х годах. Докладчик начал с того, что обучение в университете — не просто «передача знаний», но насилие над мышлением студента. Ему «внуша­ют» определенный способ мыслить, который он вынужден воспринимать как истинный, поскольку он освящен авторитетом преподавателя. Одним из усло­вий эффективности этого «символического насилия»¹² выступает то, что сту­денты занимают подчиненное положение в структуре университетской власти: будучи, по определению, «незнающими», они должны подчиняться тем, кто знает, чтобы приобрести это знание. В своем анализе конкретного историче­ского материала докладчик ориентировался на решение двух вопросов: при ка­ких исторических условиях студенты могут сопротивляться навязываемым в университете стилям научного мышления и как это несогласие может обрести форму протеста и борьбы, предполагающую создание альтернативного центра власти по отношению к администрации и преподавателям. Докладчик отме­тил, что в последние годы студенты и преподаватели российских гуманитар­ных факультетов провели несколько протестных кампаний против низкого ка­чества образования, подмены науки идеологией и монополии администрации на власть в университете. Однако они оказались в целом безуспешными¹³. Ин­тересно, что в чем-то сходный протест, правда, не 2000-х, а 1950-х, и не гума­нитариев, а студентов-физиков МГУ завершился их победой.

О. Журавлев начал с событийного ряда университетской жизни 1950-х го­дов. В октябре 1953 года в МГУ прошла плановая комсомольская конферен­ция. На ней несколько студентов выступили с резкой критикой факультетских порядков. Они заявили о своем недовольстве тем, что на факультете не пре­подают известные физики, а также перегрузкой учебного плана и обилием лишних курсов. Один из студентов предложил составить письмо с претензия­ми студентов к системе образования на факультете и рекомендациями по ее реформе и отвезти его в ЦК КПСС. Это предложение поддержало подавляю­щее большинство студентов-комсомольцев. Встречные обвинения и угрозы в адрес студентов со стороны университетской администрации и партийного ко­митета перемежались с уговорами не отвозить письмо в ЦК. Однако студен­ты не пошли на уступку и в конечном итоге написали письмо и отвезли его в ЦК партии. В декабре того же года после писем физиков-академиков о не­обходимости реформы физфака (которые, вероятно, сыграли бoльшую роль в переменах на факультете, чем студенческое выступление) и комсомольской конференции, ЦК создал комиссию по проверке учебной и научной работы физфака МГУ. В результате декан и несколько других руководителей факуль­тета были отстранены от занимаемых должностей, на факультет пришли но­вые преподаватели — академики, на приглашении которых настаивали студен­ты. За комсомольской конференцией последовала борьба за самоуправление. Студенты добились влияния на решение социальных вопросов: распределение по кафедрам и на работу, расселение в общежитиях, распределение финансов. Также они инициировали изменения в учебном процессе: усилиями студентов были отменены несколько экзаменов, введены новые спецкурсы, скучные «практикумы» были заменены научно-исследовательской работой.

Доклад Дмитрия Воробьева (Центр независимых социологических исследо­ваний) был посвящен истории борьбы студентов Европейского университета в Санкт-Петербурге (далее ЕУ) за возобновление его работы. 8 февраля 2008 го­да по требованию государственной пожарной инспекции решением Дзержинско­го суда работа университета была приостановлена. Закрытию университета предшествовало получение группой его сотрудников в 2007 году гранта Евро­союза на мониторинг выборов в Государственную думу России. ЕУ был вновь открыт в конце марта 2008-го. Упоминание президентом РФ В. Путиным и его помощником С. Ястржембским деятельности университета как примера вмеша­тельства Европейского союза во внутренние дела России позволяет увидеть в этом событии политическую подоплеку. Докладчик сосредоточил свой анализ на интерпретациях происходящего, циркулировавших в стенах университета в те дни. Уже в первые дни «закрытия» ЕУ в прессе, в том числе зарубежной, появились версии, объясняющие произошедшее политическими мотивами. Журналисты в один голос говорили: пожарные просто так не приходят, это — политика. Другой, даже противоположной, была реакция студентов и препода­вателей. Зная о политической подоплеке закрытия университета, они тем не менее будто бы забыли о ней. Как и зарубежные ученые, присылавшие письма поддержки, слушатели и сотрудники ЕУ «выражали недоумение», «не могли представить, в чьих интересах может быть сделан такой шаг, как закрытие уни­верситета», и т. д. При этом, несмотря на отказ от политической интерпретации событий вокруг университета, студенты приступили к собственно политическим действиям: после недели замешательства был создан координационный совет, стали проводиться акции, одной из которых и был Уличный университет — сту­денты, у которых отобрали право учиться, проводят семинары на улице.

В марте университет был открыт. После этого большинство студентов Ев­ропейского университета не захотели продолжать публичную активность, а их бывшие соратники, студенты других университетов и политические активи­сты, продолжили проводить занятия Уличного университета. Когда цель кам­пании была достигнута — университет продолжил свою работу, — публичная активность стала восприниматься многими студентами и сотрудниками ЕУ как противоречащая этой исходной цели — теперь она носила бы явно политиче­ский характер. Это опасение усиливалось заявлениями городских чиновников вроде этого — в адрес Уличного университета: «Не в традициях петербургской интеллигенции проводить занятия на скамейках под дождем!» Поскольку ад­министрация Петербурга входила в состав учредителей ЕУ, политическая не­покорность студентов могла, по мнению многих, стоить университету здания и сулила множество других проблем. Тогдашний ректор ЕУ Николай Вахтин после открытия университета «подвел итог»: «Че Гевара сказал: “Любая успешная революция упирается в проблему — что делать потом с революцио­нерами?” Так вот в нашем случае понятно, что делать: революционеры долж­ны за одну ночь превратиться в слушателей Европейского университета и, как ни в чем не бывало, продолжать свою работу».

Доклад Павла Арсеньева, одного из организаторов Уличного университета, был посвящен антропологическому аспекту функционирования этой «самоор­ганизованной» инициативы. Докладчик начал с того, что «пересказывать ле­генду уже надоело». Все, кто что-то слышал об Уличном университете (далее УУ), вне зависимости от оценки этого опыта, знают, что «самоорганизованные занятия проходят на улице», а «акции нацелены на возвращение публичности публичному пространству». П. Арсеньев говорил о том, что представляет со­бой УУ «в действительности — со всей его безалаберной организацией, заде­лом мифотворчества и постоянными разочарованиями и очарованиями в по­добной практике его участников».

Доклад Александра Резника (независимый профсоюз «Студенческая защи­та» — Пермский государственный университет) был посвящен истории побе­ды — в 2007—2008 годах независимый студенческий профсоюз добился в Перми отмены повышения цены на студенческие проездные. Докладчик подробно рас­смотрел все этапы этой нелегкой борьбы.

Доклад Томаса Кэмпбелла (выпускник Йельского университета, США) на­зывался «Когда аспиранты бастуют» и отражал опыт докладчика, который был членом университетского профсоюза и участвовал в забастовках аспиран­тов в 2003 и 2005 годах. В Америке и Канаде, по словам докладчика, аспиран­ты бастуют в двух случаях. В первом случае они уже признаны сотрудниками тех (преимущественно, государственных) вузов, где они не только учатся и пи­шут диссертации, но и преподают и ведут научные исследования, — т. е. с их профсоюзами заключили коллективные трудовые договоры администрации этих вузов — и, как это бывают с профсоюзами в других отраслях, они начи­нают забастовку, когда истекает срок договора и переговоры с работодателем уже зашли в тупик. Свежим примером такой ситуации является довольно дли­тельная забастовка (85 дней) контрактных преподавателей и аспирантов-пре­подавателей в Йоркском университете в Торонто, который входит в Канад­ский профсоюз государственных работников (CUPE Local 3903). Правда, там ситуация, расколовшая всю университетскую общину и канадское общество в целом, разрешилась, только когда местные правительство и парламент вмеша­лись: они просто-напросто ввели специальный закон, заставивший бастующих вернуться на работу. В докладе Кэмпбелла речь шла о втором случае, когда аспиранты бастуют для того, чтобы добиться признания их профсоюзов со стороны администрации вуза. В последние годы в США такая ситуация воз­никает в основном в частных университетах, которые не зависят от государст­венного финансирования для поддержания своих основных функций и не под­падают под те законы, которые регулируют эти же отношения в других вузах. После введения Кэмпбелл перешел к рассказу о собственном забастовочном опыте. Йельский университет является ключевым местом во всей истории кампании по тред-юнианизации аспирантов в частных американских вузах, по­скольку его аспирантский профком существует дольше остальных, на протяже­нии двадцати лет. Этот профком, Graduate Employees and Student Organization (GESO), был образован в 1991 году. GESO приобрел известность в американ­ских академических и профсоюзных кругах в 1995 году, когда некоторые его члены провели так называемую «оценочную» забастовку. В конце очередного семестра они отказались предоставить суммарные оценки по курсам, которые они преподавали. Смысл акции заключался в том, чтобы заставить универси­тет заметить, что большую часть непосредственной работы со студентами ве­дут отнюдь не титулованные профессора, а аспиранты. Реакция большинства этих профессоров и университета в целом была незамедлительной и жесткой — действия начальства варьировались от угрозы отчисления до написания отри­цательных характеристик в случае, если бастующие уже заканчивали аспи­рантуру и устраивались на работу в другие вузы. Эти репрессии сработали: бастующие сдались и поставили зачеты студентам, но в то же время вызвали бурю негодования в профессиональных кругах, заставляя разные академиче­ские организации выступить с публичным осуждением действий Йельского руководства и отдельных профессоров. Важнее, однако, было то, что эта акция заставила многих заговорить о ситуации в американском образовании в целом, признать, что то славное время, когда, заканчивая аспирантуру, молодые уче­ные могли надеяться на хорошо оплачиваемую «tenure track position», уже дав­но прошло; что костяк рабочей силы в вузах составляют не эти tenured pro­fessors, а плохо оплачиваемые и во многом бесправные аспиранты, преподава­тели и исследователи на временных контрактах; а также что это происходит отнюдь не из-за соображений экономии — напротив, все больше и больше сту­дентов поступают в вузы, и их фонды растут, — дело в том, что решения о бу­дущем американской академии принимают не сами ученые, а профессиональ­ные администраторы, которые часто действуют как менеджеры и получают за это баснословные зарплаты.

Доклад итальянских гостей конференции Джиджи Роджеро (EduFactory, Университет Болоньи, Италия) и Анны Курчио (EduFactory, Университет Мес­сины, Италия) назывался «Борьба в университете и двойной кризис» и был по­священ анализу динамики борьбы против Болонской реформы в Европе и осмыслению кризиса современного университета в терминах популярной фи­лософской теории когнитивного капитализма. Летом 2008 года, во время эко­номического кризиса, правительство Берлускони одобрило закон, серьезно урезавший финансирование государственного образования. По трем уровням государственного образования был нанесен столь тяжелый удар, что кажется, будто осуществляется полный демонтаж системы. Следуя плану, запущенно­му в Италии левыми и подхваченному правыми в менее добросовестном стиле, система государственного образования пребывала последние годы в глубоком кризисе, во время которого «реорганизация» больше походила на демонтаж. В сентябре 2008 года работники начальной и средней школы, так же как и уни­верситетские работники, начали протестовать против этого процесса. Студен­ты, исследователи, прекаритетные преподаватели, аспиранты и школьники с родителями оккупировали школы в течение нескольких неделей, остановили уроки и заблокировали университеты, протестуя против сокращения рабочих мест для преподавателей на полной ставке и поднимая вопросы рабочего вре­мени и воспроизводимого труда. Тысячи студентов вышли на улицы и площа­ди с лозунгом «Мы не будем платить за ваш кризис!».

«Занимай университет, блокируй город» — это лозунг одного из крупнейших итальянских движений последних лет, вдохновленного протестами во Фран­ции, которые, благодаря «дикой манифестации», блокировали французские го­рода в течение месяца с требованием приостановить закон «о первом найме». Целые недели университетские занятия проходили на площадях, на улицах и на станциях. Неразрешенные демонстрации тысяч студентов сталкивались с по­лицией, превращали города в пространство непредсказуемости, блокировали го­родскую систему производства. В этой системе города — это не только реаль­ность пространства, но и воплощение новой формы эксплуатации и контроля, которое также порождает новые условия и возможности для социального кон­фликта. Протест проходил не только в Италии: было много демонстраций у итальянских посольств по всей Европе. Требования новых форм социальной поддержки, новых форм денежных пособий для студентов вывели этот протест за границы привычного студенческого движения. Находясь в городе как в про­странстве производства, новое студенчество также оказывается вне традицион­ных рамок. Кроме того, студенты и исследователи оккупировали театры по всей Италии, требуя свободного доступа к знаниям и свободной культуры, и снова эта множественность практики показала многообразие и множественность того движения, которое называлось «аномальной волной». Мощная аномальная вол­на хлынула в политическую сферу, где правые никогда еще не были столь силь­ны, а левые больше не существуют. Эта волна смогла изобрести новые формы социального конфликта, массового социального конфликта.

По мнению докладчиков, сегодня студенческое движение столкнулось с двойным кризисом: глобальным экономическим кризисом и кризисом универ­ситета современной эпохи. Первый очевиден для всех, в то время как второй заключается в долгом процессе трансформации, одновременно, системы про­изводства и системы высшего образования. Итальянское протестное движе­ние пытается найти в рамках этого двойного кризиса возможности трансфор­мировать университетскую систему и систему производства знания, возвести автономный университет из руин. Докладчики считают, что можно указать, по крайней мере, на четыре политических и аналитических аспекта кризиса, ко­торые особенно важны для движения против изменений университетской си­стемы. Эти изменения, по словам Роджеро и Курчио, — часть глобальных тен­денций, и они приобретают определенную форму в различных контекстах с различными типами перевода. Во-первых, тенденция к корпоративизации. В Италии она парадоксальным образом сочетается с «феодальной властью» в государственной университетской системе. Когда речь идет о корпоративиза­ции, это не означает только господство частных фондов в государственном университете или его юридический статус. Это означает, что сам университет становится корпорацией, чтобы конкурировать на образовательном рынке и рынке производства знания, основанных на исчисляемых затратах и прибы­лях, логике накопления, вложениях и результатах и т. д. Иными словами, все гораздо больше, чем диалектика современного университета между частным и государственным. Таким образом, мобилизация против корпоративизации университета не может основываться на защите государственной модели, ко­торую поверг в кризис не только неолиберальный капитал, но и само студен­ческое движение. Лозунг «мы не будем платить за ваш кризис» означает, что студенты отказываются платить за кризис государственных университетов. Со­противление корпоратизации ставит задачу избежать выбора между государст­венным и частным, государством и корпорацией. Второй аспект, вытекающий из кризиса, — это центральное место производства знания и в современном ка­питалистическом накоплении, и в борьбе против него. По убеждению италь­янских ученых и активистов, старая левацкая мантра «знание не товар» не­верна — напротив, это главный товар в современной системе производства. Докладчики говорили о политической экономии знания, навязываемой через искусственные меры оценки, а именно систему баллов и зачетов, систему ин­теллектуальной собственности, систему оценки преподавательской работы, экономику цитирования и т.д. Другими словами, производство знания выхо­дит за рамки классической оценки производства материальных благ. Доклад­чики считают, что задача протестующих студентов и преподавателей — не абстрактно противостоять процессу оценивания как таковому, а разомкнуть меру и оценку, меритократию и качество знания. Можно сказать, что мерито­кратия выступает против качества знания, потому что стремится создать ис­кусственную ценность и тем самым захватить коллективную власть когни­тивного труда. Другими словами, задача активистов, по мнению Роджеро и Курчио, — экспериментировать с процессом оценивания, имманентным коопе­рации живого знания. Конференция закончилась обсуждением критериев оценки знания. В процессе обсуждения российские участники указали, что в России важно противопоставить административному принципу иерархию на­учных заслуг. Но для этого нужно оценивать качество знания. Ответ доклад­чиков состоял в том, что есть два аргумента против измерения знания и один из них, по сути, совпадает с тем, о чем говорят российские участники. Мы ни­когда не говорили, что не надо измерять знание, пояснили Роджеро и Курчио. Но есть другой аргумент: знание богато само по себе, и когда его измеряют, его ограничивают. Есть разница между внешними и внутренними критериями для знания: внешние — навязываются, а внутренние вырабатывает само сооб­щество, которое производит это знание. Господство административного прин­ципа, о котором говорили российские участники, также, по мнению итальян­ских коллег, предполагает навязывание искусственных критериев измерения знания: наличие ученой степени, необходимость выпустить столько-то учеб­ников и т.д. Задача студенческого движения, считают итальянские исследова­тели, — разрушить старые критерии измерения знания и создать новые, кото­рые будут не снаружи социальных сообществ, а внутри них.

Олег Журавлев

 

____________________________

 

4) http://streetuniver.narod.ru/.

5) http://www.od-group.org/.

6) http://www.runiver.net/home.

7) http://student.revkom.com/profwork07/07122701proezd.htm.

8) http://www.edu-factory.org/edu15/.

9) http://community.livejournal.com/newstreetuniver/677

10) http://streetuniver.narod.ru/knowledge2.pdf.

11) http://academsolidarity.wordpress.com/.

12) Термин социолога П. Бурдьё.

13) См., например, OD Group на социологическом факуль­тете МГУ. http://www.polit.ru/story/sozfak.html. Сайт инициативы www.od-group.org.html.