Аспекты электронного картографирования русскоязычной диаспоры

 

Появление новой, постсоветской волны русскоговорящей миграции практи­чески совпало с возникновением Интернета как инструмента массовой ком­муникации. В наши дни оба феномена самым серьезным образом влияют практически на все аспекты современной жизни — как на постсоветском про­странстве, так и в глобальном масштабе. Осуществленная в последние годы (в рамках программы сотрудничества между парижским фондом «Дом наук о человеке» (Fondation Maison des sciences de l'homme) и парижской Высшей школой телекоммуникаций) работа по «картографированию» электронной диаспоры и созданию ее «атласа» позволила визуализировать цифровое из­мерение постсоветской русскоязычной миграции и сопоставить интернет-диаспоры различных народов. В данной статье я вначале опишу особенности проекта «Атлас электронных диаспор», изложив методы создания выборки и сбора данных, а затем остановлюсь на особенностях цифрового простран­ства русскоязычной диаспоры в связи с использованием различных языков, сайтов и коммуникаций. Далее я остановлюсь на той части информации, по­лученной благодаря проекту, которая осталась за рамками карты, и частично ее проанализирую.

 

ЦИФРОВОЕ ПРОСТРАНСТВО МИГРАНТОВ

Несмотря на то что значимость и Интернета и международных миграций не вызывает сегодня сомнений, изучение того, как связаны эти явления, только начинается. Так, исследуя использование Интернета в Британии пять лет на­зад, Оксфордский институт Интернета исходил из гипотезы, что образован­ные слои населения страны в Интернете и в реальной социальной жизни активнее, чем малообразованные. Эта точка зрения нашла подтверждение в ходе исследования, однако оказалось, что в Британии есть группа населе­ния, у которой при высоком уровне образования социальная активность вне Сети минимальна. Эта группа — мигранты: они находятся в процессе посто­янной коммуникации с помощью мировой Сети, но практически не включе­ны во внесетевую социальную жизнь Британии. Мигранты представляют собой наиболее независимую от локальных и социальных контекстов часть населения, если говорить о национальных офлайновых публичных сферах, но в то же время они активно вовлекаются, благодаря электронной коммуни­кации, в самые различные публичные сферы^[1]. К сожалению, обнаружив это достаточно интересное явление, исследователи не продолжили его изучение.

В целом учреждения, занимающиеся мониторингом Интернета, его ис­пользования и развития (такие, как Оксфордский институт Интернета или Беркмановский центр Интернета и общества), имеют тенденцию к «англоцентричности» (то есть к изучению английского как языка коммуникации) и не уделяют большого внимания такой маргинальной области применения цифровых технологий, как интернет-общение мигрантов. В исследованиях же Рунета (коммуникаций внутри домена .ru), его узлов и сетей роль реаль­ного, физического нахождения вне постсоветского пространства не при­нимается во внимание^[2]. Вместе с тем очевидно, что, с одной стороны, интер­нет-адреса, зарегистрированные как российские, включают значительное количество пользователей, проживающих в диаспоре, а с другой стороны, блоги и сайты Рунета составляют лишь малую долю глобальной коммуни­кации мигрантов из постсоветских стран (что подтвердилось при создании карты цифровой диаспоры русскоязычных).

Проект «Атлас электронных диаспор» объединил специалистов, занима­ющихся Интернетом мигрантов различного происхождения. В результате среди «листов» атласа есть карты марокканской, индийской, палестинской, итальянской, русской диаспор. Принимая терминологию анализа социаль­ных сетей, проект (осуществленный под руководством Даны Диминеску) не предлагал исследователям, пришедшим из разных дисциплин, единой мето­дологии (выработки критериев отбора данных и последующего анализа), но давал возможность пользоваться наличием специальной команды специалис­тов по компьютерным технологиям, чтобы произвести сравнимый графичес­кий результат.

 

СВЕТ ДАЛЕКИХ ЗВЕЗД: ВЫБОРКА, КРИТЕРИИ ОТБОРА И ТЕХНОЛОГИЯ КАРТОГРАФИРОВАНИЯ

Русскоязычная выборка состоит из более чем пятисот веб-сайтов, обслужи­вающих русскоязычных мигрантов по всему миру. Вычленение этого сег­мента производилось в несколько этапов.

На первом этапе был осуществлен поиск релевантных сайтов традицион­ными способами — «вручную». Рабочая гипотеза состояла в том, что инди­виды, которые мигрируют, оседают и, возможно, впоследствии натурали­зуются в какой-либо стране, осмысляют смену местожительства в терминах географии, а значит, и в цифровом мире позиционируют себя как, например, «русские» в Германии, Израиле, Индии и т.д. Также они могут связывать себя с городом (Лондон, Сиэтл) или регионом (Бенилюкс) нынешнего прожива­ния или же акцентировать свою связь с малой родиной (Москва, Баку, Киев и т.д.). Я проверяла эту гипотезу с помощью нескольких поисковых систем (как глобальных, так и национальных, прежде всего «Гугла» и «Яндекса»). Поисковый запрос состоял из списка слов, относящихся к миграции, оседло­сти, родной стране, включал ключевые географические точки эмиграции и иммиграции, а также названия этнических групп из постсоветского простран­ства, записанные как кириллицей, так и латиницей. На этом этапе я исполь­зовала также свои контакты в социальных сетях, чтобы выяснить, какие се­тевые узлы (сайты, порталы, листы подписки) наиболее популярны в среде мигрантов в разных странах.

Полученный на первом этапе список сайтов далее был передан команде специалистов, осуществивших расширенный автоматизированный поиск по контенту каждого узла и выявивших новые узлы, с которыми связана инфор­мация на сайте (только с помощью цитирования Uniform Resource Locator (Единого указателя ресурсов)), и вычленивших еще не распознанные циф­ровые узлы коммуникации мигрантов. После получения результатов я вновь проверяла вручную новый расширенный список узлов, отбирая те, которые сответствовали критериям исследования (см. ниже), и вновь передавала спи­сок программистам. После работы в таком режиме в течение полугода было решено, что точка насыщения уже достигнута, и получившийся сегмент был представлен в форме карты, в нем были выделены некоторые особенности, ставшие категориями описания материала и последующего анализа.

Есть несколько особенностей карты, которые связаны с принятыми реше­ниями по выборке. В целом вся территория бывшего СССР рассматривается как «исходная страна». Карта воспроизводит сетевые отношения внутри диа­споры и частично указывает на сайты, соединяющие мигрантов с родной страной (но только в том случае, если на них поднимаются вопросы, связан­ные с миграцией).

Использование русского языка и кириллицы было необходимым усло­вием для включения веб-сайтов в выборку. Поиск дал целый ряд сетевых страниц, созданных и «обжитых» постсоветскими мигрантами, пишущими на немецком, французском, английском, чешском и других языках, но эти узлы были исключены из выборки, потому что русский язык в них не исполь­зуется. Например, веб-страницы православных приходов, на которых рус­ский язык вообще не употребляется, были исключены, хотя из исследований происходящего вне Сети мы знаем, что постсоветские мигранты участвуют в жизни этих сообществ.

Популярные русскоязычные сайты, на которые ссылаются мигранты (та­кие, как сайты телеканалов и новостные порталы их родных стран), включа­лись в выборку только в тех случаях, когда они обращены к мигрантам или изображают их жизнь. Также было решено исключить русскоязычные сайты, созданные вне территории бывшего СССР и (потенциально) при участии мигрантов, которые никак не связаны с процессами и опытом миграции (на­пример, сайты или блоги для туристов из России).

Нужно отдельно сказать о временном аспекте данной карты. Интернет — крайне динамичное явление; электронная карта диаспоры фиксирует опре­деленный момент во времени, и не стоит ожидать, что полученные резуль­таты будут точно воспроизведены в последующих опытах картографирова­ния. Всё, что мы извлекли в онлайн-режиме, сегодня уже в прошлом. Узлы и связи между ними были в таком состоянии в момент исследования, однако уже в момент записи результатов некоторые сайты оказались недоступными или же были созданы новые связи между сайтами.

Некоторые параметры, в частности год создания узла, показатели сетевого трафика, степень активности на форуме, намеренно остались за пределами нашего исследования. Из-за технологических ограничений также оказалось невозможно выделить узлы внутри социальных сетей и каналов «YouTube». Некоторые узлы оказались защищены паролем и недоступны. В силу указан­ных ограничений исследование оказалось скорее качественным и интерпре- тативным, чем количественным, причем как в отношении сбора данных, так и в отношении их анализа.

 

КАРТОГРАФИЯ В КОНТЕКСТЕ: МИГРАЦИИ РУССКОЯЗЫЧНЫХ ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Цифровая карта отражает изменения в миграционных потоках и в том, что принято называть «русским зарубежьем». Традиционные представления о миграции из России и в Россию связаны с бедой, беженством и ностальгией. Добровольная и не ограниченная по времени миграция людей между пост­советским пространством и другими государствами — явление сравнительно новое. Развитию такой миграции способствовали глобализация в современ­ном мире и распад Советского Союза, произошедший уже более 20 лет назад.

Современные миграции бывших советских граждан существенно отли­чаются от прежних массовых перемещений россиян. Спорадические волны миграции из России и позднее из СССР чаще всего были вызваны полити­ческой и религиозной, а не экономической ситуацией в стране. Каждая волна эмиграции была весьма гомогенной идеологически, при этом резко отличаясь по идеологическим предпочтениям и от предыдущей, и от последующей волны. Люди уезжали навсегда, поэтому применительно к ним точнее ис­пользовать термин «эмиграция». Также эти эмиграционные волны различа­лись по этническому составу и траектории расселения. В результате для рос­сийской эмиграции были нехарактерны такие распространенные в практике миграции явления, как «миграция по цепочке» (когда новые переселенцы едут к друзьям и родственникам и пользуются их кровом и поддержкой на первых порах). Не свойственна была миграции россиян и колониальная ее разновидность, для которой характерны временный или циклический тип пе­ремещения, равно как и устойчивые и сохраняющиеся из поколения в поко­ления социальные сетевые связи в диаспоре. В то же время практически все исследователи русского зарубежья согласны с тем, что в условиях эмиграции русский язык остается языком общения очень долгое время и сохраняется интерес к культуре родной страны.

Постсоветские международные миграции отличаются от предыдущих мас­совых перемещений из России. Они находятся в русле глобальных тенден­ций, возникших в конце XX в., когда миграция стала преимущественно доб­ровольной и мотивированной экономически и социально, а не политически. География постсоветской миграции определяется жизненным выбором са­мих мигрантов. Существенную роль играет также иммиграционная политика стран въезда. Некоторые страны стимулируют въезд, например, высококва­лифицированных специалистов и выделяют специальные миграционные квоты не только для самих профессионалов, но и для членов их семей. Про­должает сохраняться ограниченное число случаев предоставления русско­язычным мигрантам убежища по политическим и политико-экономическим причинам. Некоторые страны создают благоприятные условия для покупки недвижимости иностранцами. В то же время национальные программы им­миграции в таких странах, как Израиль, Греция, Финляндия и Германия, соз­дают специальные благоприятные условия для иммиграции отдельных эт­нических групп, вне зависимости от социальной и профессиональной принадлежности. Во многих странах мира сегодня стала статистически значимой категория «миграция через супружество», это явление захватило и русскоязычную миграцию. Все это объясняет неравномерное расселение русскоговорящих мигрантов в мире.

Присутствие русскоязычной диаспоры в цифровом пространстве непро­порционально высоко, отчасти благодаря высокой доле высококвалифици­рованных специалистов и высокому образовательному уровню русскогово­рящих мигрантов. Мигранты составляют значительный сегмент глобальных русскоязычных сетей Интернета. По статистике «Яндекса», 2% блогов, уч­тенных в Рунете, принадлежат блогерам, живущим вне пределов бывшего СССР; но если говорить о доле русскоязычных мигрантских блогов на самой популярной платформе «Живой журнал» (Lifejournal.com), то она оценива­ется в 30% всех блогов, использующих кириллицу. Мигранты также актив­но используют сети «Фейсбук», «Одноклассники» и «Вконтакте».

Роль русского языка как языка коммуникации остается значимой. Благо­даря цифровым технологиям (таким, как цифровое ТВ и Интернет) русско­язычные мигранты поддерживают устойчивые транснациональные связи, но культура и развитие их родных мест также (по различным данным) остаются значимыми для них^[3]. Возможность частого посещения родной страны, ка­налы электронной коммуникации, а также существующие традиционные ин­ституты — русскоязычная пресса, библиотеки, национальные школы — спо­собствуют сохранению языка и во втором поколении мигрантов.

Содержание нанесенных на карту сайтов не является предметом этой статьи, но хотелось бы заметить, что, хотя нынешние миграции добровольны и экономически мотивированы, сама идея миграции не является в русско­язычном публичном (и частично в научном) дискурсе эмоционально нейт­ральной. Политический протест, ностальгия и культурные достижения оста­ются краеугольными представлениями в общественном видении эмиграции. На протяжении практически столетия существенная часть культурной про­дукции эмиграции была посвящена покинутой родине, наполнена размыш­лениями над событиями и повседневной жизнью в России. Романтический образ эмигранта как пустынника или даже мученика, молящегося за свою ро­дину вдали от нее, хорошо сочетался с православной образностью и до сих пор играет особую роль в дискурсе идентичности, например в материалах, посвященных эмиграции послереволюционной.

Миграция эпохи глобализации не вписывается в такое романтическое ви­дение эмиграции. Романтический образ живущих за рубежом как эмигрантов, продолжающих «служение» своей родине, никак не совпадает со сниженным образом прагматичного специалиста, уехавшего с родной земли в поисках бо­гатства и успеха, а не по духовным или политическим причинам. В результате наблюдается немалая двусмысленность в том, как изображаются мигранты в публичных дискурсах в Сети и вне Сети^[4].

Российское государство также всегда «заинтересованно» относилось к рос­сиянам за рубежом, то ограничивая общение с «изменниками Родины», то ища их политической поддержки и пропагандируя «возвращение». Нынешнее улучшение отношения к иммигрантам совпало с усложнением, если не ухуд­шением отношения к мигрантам во многих европейских странах и стимули­ровало научные дискуссии о характере российских объединений в диаспоре^[5].

 

ЧТО МЫ ВИДИМ, КОГДА СМОТРИМ НА КАРТУ ЭЛЕКТРОННОЙ РУССКОЯЗЫЧНОЙ ДИАСПОРЫ?

Говоря метафорически, она напоминает дорожную карту, на которой магист­рали и дороги местного значения пересекают государственные границы, но соединяют населенные пункты. Почти невозможно соотнести карту элек­тронной диаспоры с политической картой мира. Так, скандинавские русско­язычные сайты представляют собой «полуостров», соединенный с остальной русскоязычной сетью лишь несколькими информационными «арками» (свя­зями) через норвежский русскоязычный сайт. При этом американские сайты непосредственно соседствуют с сайтами, обслуживающими русскоязычное население Германии. Самые крупные информационные узлы, которые из­вестны многим другим сайтам и при этом также активно ретранслируют ин­формацию из иных узлов диаспоры, соединены друг с другом через океаны. Такое устройство карты цифровой коммуникации напоминает об исследова­тельской перспективе, условно названной «global cities» (центры глобализа­ции)^[6]. В соответствии с этой теорией мегаполисы как центры глобализиро­ванных политики, бизнеса и коммуникаций больше связаны друг с другом, чем с соседними городами и поселениями.

На карте узлы расположены достаточно плотно, что свидетельствует о вза­имном интересе русскоязычных сайтов (и их пользователей) друг к другу и о широких возможностях обмена информацией. Влиятельные узлы соседст­вуют с мелкими «развилками» и «селениями», свидетельствуя о разветвлен­ной системе контактов, как личных, так и групповых, в цифровом пространст­ве. Плотность расположения узлов тут выше, чем, например, в мексиканской или турецкой диаспоре. В то же время карта русскоговорящей диаспоры от­личается от карт интернет-сообществ, создававшихся более постепенно и не­сколько раньше, например индийской, китайской, еврейской, которые отли­чает большая степень плотности узлов. Можно высказать предположение, что сетевые контакты (информацонный капитал, по определению Э. Моравской) служат мигрантам одним из способов сохранения и «конвертации» их куль­турного капитала, приобретенного на родине и не автоматически признавае­мого в стране иммиграции.

 

КАТЕГОРИИ АНАЛИЗА

Для более детального изучения связей между узлами был использован ряд категорий: «масштаб», «репрезентация» (кого представляет тот или другой сайт), «тип, контент» (направленность, тип информации), «употребляемые языки» (как в интерфейсе, так и в текстах).

Масштаб узлов опять отсылает пользователя карты к географическим реа­лиям (в терминах географии реального мира). Он характеризует аудиторию сайта и его информационный охват. С точки зрения масштаба узлы характе­ризовались как глобальные, региональные (группа стран), национальные, специфические для какой-то части страны и локальные (местные).

Также для каждого сайта фиксировалось, кого он представляет или стре­мится представлять: отдельную личность, семью, общественную организацию или государственную структуру. Список акторов включал в себя также ком­мерческие компании и представительства в Интернете средств массовой ин­формации. Хотя представительства СМИ можно считать коммерческими структурами, их деятельность отлична от активности веб-сайтов коммерчес­ких компаний. Поэтому СМИ и их представительства были выделены в от­дельную категорию репрезентации. Тот же вопрос возник и в отношении учеб­ных курсов и школ, которые естественно являются частными предприятиями во многих случаях, но по роду деятельности относятся к категории общест­венных организаций. В то же время официальные сайты «советов соотечест­венников», созданных с помощью или, возможно, по инициативе российских официальных структур и получивших их поддержку, были обозначены в ис­следовании как узлы госструктур и институтов. Выяснилось, что 44% сайтов представляют собой общественные, местные организации, включая школы и клубы, за ними следует группа сайтов официальных структур, православной церкви и правительства, группа бизнес-сайтов и группа семейных/личных сайтов, на каждую из которых приходилось по 12%. Следует, очевидно, еще раз отметить, что технологически было невозможно нанести на карту личные блоги. Таким образом, по распределению сайтов по категориям репрезентации мы обнаруживаем, что русскоязычную диаспору характризует значительная по сравнению с другими национальными диаспорами активность «снизу»: мигранты создают сайты тех объединений, в которых они участвуют вместе с другими русскоязычными и не русскоязычными местными жителями.

Несколько слов необходимо сказать и о тематической шкале сайтов. 62% сайтов посвящены событиям повседневной жизни мигрантов и новос­тям их организаций. На втором месте по численности сайты, посвященные только вопросам культуры. Это существенное отличие от других цифровых диаспор, где преобладают религиозно-культурные сайты (например, в индий­ской диаспоре). Значительное количество тем, связанных с коллективными мероприятиями, совместными действиями русскоговорящих мигрантов по месту их нового жительства, на мой вгляд, также отражает происходящий процесс формирования социальных связей между переселенцами не только в Сети, но и вне ее.

В русскоязычной выборке только по 5—10% приходится на узлы, имею­щие исключительно религиозный или политический (включая борьбу за пра­ва человека) характер. Это демонстрирует, что русскоговорящая диаспора политически не ангажирована или, во всяком случае, не поляризована в сфе­ре коммуникации. На карте отсутствует какой бы то ни было сформирован­ный кластер, который был бы полностью сфокусирован на политической те­матике (как, например, наблюдалось на карте еврейской франкоговорящей диаспоры или китайской диаспоры). Кроме того, связи между узлами на карте говорят о том, что политические сайты русскоязычной диаспоры обме­ниваются информацией с другими политическими сайтами, что является до­статочно уникальной особенностью. Так, исследователи Рунета из Беркма- новского центра Интернета и общества отмечали, что «в американской и персидской блогосферах есть четко определенные кластеры блогеров, сосре­доточенных на обсуждении политических вопросов с определенной полити­ческой точки зрения, которые ссылаются на идеологически дружественные средства массовой коммуникации, а также на блогеров с теми же политичес­кими убеждениями. <...> Каждый из этих политизированных кластеров <...> не ссылается напрямую один на другой, даже для того, чтобы вступить в пря­мую дискуссию. В России кластеры в целом структурно менее отличаются друг от друга. На сетевом уровне это приводит к менее изолированному по­литическому пространству, которое существенно богаче в плане сквозных обсуждений»^[7]. Очевидно, эта особенность блогосферы Рунета распростра­няется и на интернет-диаспоры.

 

НАЦИОНАЛЬНОЕ VS. ГЛОБАЛЬНОЕ

Хотя поиск на уровне конкретных стран, территорий и городов был состав­ной частью начальной стадии поиска сайтов, но, создав выборку из 500 сай­тов, мы были уверены, что территориальная конструкция карты не будет свя­зана с реальной географией, а будет скорее отражать интересы, возрастные особенности, земляческие связи в родных местах. Но кодирование «по мас­штабу» позволило увидеть, что принадлежность к той или иной стране при построении коммуникации в Сети довольно четко выражена. 47% узлов, са­мая большая доля в категории «масштаб», относятся к национальному уровню^[8] (русскоговорящие или постсоветские мигранты в Германии, Фин­ляндии, Норвегии и т.д.), во многих странах существуют десятки сайтов, по­зиционирующих себя внутри их географических границ. Большая часть этих сайтов (далее мы будем называть их «национальными сайтами») представ­ляют собой производителей новостей: 62% из них — это новостные ресурсы и информационные порталы. Таким образом, еще раз подтвердилась важ­ность газет (пусть электронных) для формирования национальной идентич­ности, на что обращал внимание Бенедикт Андерсон в своей классической книге «Воображаемые сообщества»^[9]: мигранты в процессе адаптации активно формируют информационное пространство диаспоры с помощью новостных порталов и сайтов традиционных СМИ.

Самая большая доля национальных сайтов создается общественными организациями, а оставшиеся 53% примерно в равной степени распределя­ются между индивидами, компаниями и институциями. Я считаю, что значи­тельная доля сайтов, определяющих свою аудиторию как «русскоговорящих мигрантов, живущих в одной стране», и равное представительство различных учреждений на национальном уровне онлайн-коммуникации доказывает, что национальный уровень самоидентификации остается ключевым для русско­говорящей диаспоры. Национальные (47%) и региональные веб-сайты (12%) «накладывают» политическую карту реального мира на ее цифровое отра­жение в публичном коммуникативном пространстве диаспоры. Например, самая устойчивая группа сайтов в категории «региональные» связана с Бе­нилюксом. И опять же, самая большая группа национальных и региональ­ных узлов формируется из производителей новостей (34%), а анализ репре­зентации этих узлов показывает даже еще более равное участие всех типов учреждений.

Национальные сайты оказываются прощадкой, где мигранты могут обсу­дить общие интересующие их проблемы и опыт, связанный с адаптацией в новой стране, а также предоставить советы и информацию для переселен­цев. Немаловажно, что на этих сайтах излагаются и комментируются нацио­нальные новости и формируются общие дискурсы. Национальные узлы уча­ствуют в коммерческой деятельности, анонсируют культурные события, формируют иерархию авторитетов и статусов.

Следующая таблица показывает, как с помощью взаимного цитирования формируется дискурсивное пространство диаспоры:

Субграф: Авторитетные источники.		Субграф: Узлы пересечений.
Узлы внутри одной страны, которые цитируются большинством узлов		Узлы внутри одной стороны, которые цитируют больше всего узлов
в одной стране		в этой стране
germany.ru	29	russianseattle.com	35
russianamerica.com	27	ruslink.de	26
cursorinfo.co.il	25	languages-study.com	22
israelinfo.ru	17	rusweb.de	21
zahav.ru	15	russianinsweden.blogspot.com	21
maxime-and-co.com	14	russianinsweden.se	20
isra.com	14	maxime-and-co.com	13
russianseattle.com	13	gazeta.rjews.net	12
souz.co.il	11	jerusalem-korczak-home.com	10
infrance.ru	10	autogid.co.il	9

 

Более 68% всех информационных связей, или «арок», отраженных на соз­данной карте, произведены на национальном уровне, и более пятой части их (675 связей) — связи между самими узлами национального уровня. Сайты на­ционального уровня ретранслируют информацию и материалы узлов другого масштаба, и наоборот. Таким образом, более четверти всех связей представля­ют собой общение между национальными сайтами и узлами других уровней.

Глобальные/мировые сайты (18% сайтов) создают совершенно иное прост­ранство. Большинство (более 70%) мировых сайтов тематически сфокусиро­ваны на создании единого мирового сообщества русскоязычных и на вопросах национальной культуры. Такие сайты в большинстве своем одноязычны: 72% используют только русский язык. Это логично, так они апеллируют к тра­диционным для национальной культуры ценностям и дискурсам, к общему опыту мигрантов вне зависимости от места их проживания. Глобальные узлы, казалось бы, включены в общую цифровую сеть, однако при детальном ана­лизе становится ясно, что они цитируют обычно только сайты того же типа: блоги цитируют блоги, церковные сайты — другие церковные сайты, то же са­мое во многих случах заметно и в коммуникационных связях официальных структур. Пространство веб-сайтов глобального уровня оказывается разре­занным на слои. Оно гораздо более «самодостаточно», а значит, в услових цифрового пространства менее авторитетно для других сайтов.

Сайты локального уровня представляют собой более 16% узлов (третье место в категории «масштаб»). Они создают ощущение интегрированности в жизнь определенной местности, где поселились мигранты. Местные сайты обычно связаны с какими-то группами, организациями вне сети, с профес­сиональными сообществами, гражданскими инициативами по месту житель­ства. Учитывая, что 70% локальных сайтов многоязычны, мы можем предпо­ложить, что локальные сообщества не изолированы от коренных жителей, имеют целью сделать сообщества мигрантов более приемлемыми для соседей или партнеров в смешанных семьях, а также привлечь мигрантов прежних волн. 78% локальных узлов построены как новостные сводки или газеты: они публикуют информацию о местных событиях и инициативах, церковных праздниках, событиях в русской школе и т.д. Более 8% этих узлов созданы по поводу тех или иных местных кампаний, чтобы поддержать участие мест­ных жителей в этих событиях. Это единственный уровень, на котором при­сутствие в Сети церковных приходов существенно: 22% местных сайтов по­священы вопросам религии и жизни Церкви.

Таким образом, национальный уровень самоидентификации является чрезвычайно важным для мигрантов, так как именно на этом уровне аудито­рия осмысляет процесс миграции, натурализации и формирует дискурс иден­тичности, связанный с новой страной и обществом, новую, к каком-то смысле маргинальную, идентичность. Узлы национального уровня облегчают обще­ние мигрантов внутри границ принявшего их государства. Сайты националь­ного уровня связаны с новым (и часто зависящим от контекста в этих стра­нах) осмыслением того, что такое «быть русским» («быть постсоветским мигрантом», «быть русскоязычным») в данном национальном государстве. Парадоксальным образом глобализация, которая, согласно Сассен, должна пониматься как «денационализация»^[10], продолжает формировать идентич­ности, стимулировать социальные связи и структурировать коммуникацию, используя национальные, основанные на характере страны, маркеры. Только теперь эти маркеры используют участники иного, цифрового пространства.

 

ЯЗЫК, ЯЗЫКИ И ДИСКУРС ИДЕНТИЧНОСТИ

При анализе динамики самоидентификации необходимо рассмотреть упо­требление языков онлайн: как именно и какие языки используются русско­язычными веб-сайтами диаспоры. На национальном уровне веб-простран­ство примерно поровну поделено между двумя типами узлов: теми, которые используют исключительно русский язык, и многоязычными. Это нехарак­терно для других цифровых диаспор. Там доминируют или языки стран про­живания (например, китайская диаспора), или родной язык (например, итальянская диаспора).

Соотношение сайтов, использующих один (русский) язык, и многоязычных сайтов на национальном уровне (57:43) лишь немногим отличается от сред­него по всей совокупности изученных сайтов (51:49). Как и следовало ожидать, веб-сайты регионального уровня, обслуживающие коммуникацию мигрантов в группе стран, отличаются большей степенью многоязычия, чем в среднем по выборке. Мы уже отметили выше, что глобальные узлы по преимуществу од­ноязычны, а локальные — по преимуществу дву- (или много-) язычны.

Такое употребление языков в цифровом мире свидетельствует в пользу моего предположения, что узлы национального и локального уровня продви­гают дискурсы коллективности, основывающиеся одновременно на «общих корнях» мигрантов (которые ассоциируются с русским языком) и на новой «коллективной задаче» (решаемой в новой стране, к которой эмигранту при­ходится приспособиться, ее обжить). Узлы глобального уровня отсылают в основном к коллективной памяти мигрантов и, судя по всему, способствуют их самоидентификации как русскоязычных людей, как постсоветских миг­рантов без специфической «тяги к укоренению». Также мы полагаем, что упо­требление только русского языка на эмигрантской страничке облегчает связь мигрантов с находящимися в России медийными источниками, позволяя пе­редавать в публичное пространство мигрантского сообщества информацию, встроенную в русские дискурсы «родной земли».

Одноязычные и многоязычные сайты по-разному фунционируют в Сети. Многоязычные представляются более открытыми другим участникам русско­язычного цифрового пространства. Например, двуязычные сайты мало цити­руются другими группами и столь же мало цитируют их (около 20% связей). 18% связей существуют внутри собственной группы. Одноязычные сайты оказываются лучше «включены» в сетевую жизнь, но при этом они «интровертны»: 30% ссылок ведут в ту же самую группу только русскоязычных уз­лов общения. Одноязычные сайты также открыты обмену информацией: всег­да происходит воспроизведение информации на этих сайтах и с этих сайтов.

На каких языках «разговаривают» сетевые узлы, когда они посвящены от­дельным видам деятельности или темам? Блоги, индивидуальные или семей­ные сайты по большей части одноязычны: они стремятся поведать бывшим соотечественникам об опыте эмиграции. Только небольшое число личных веб-страниц в нашей выборке используют и русский язык, и язык страны пре­бывания. Обычно в таких случаях сайт имеет коммерческую составляющую содержания: таковы веб-сайты художников, дизайнеров и т.д.

Узлы, представляющие институции, напротив, склоняются к многоязы­чию. Лишь 27% этих сайтов «только русскоязычны» по языку интерфейса и/или содержания. Порталы новостных и других медийных сообщений всег­да в большей степени многоязычны — не более 11% их используют только русский язык. Последнее обстоятельство не обязательно означает, что циф­ровые медиа диаспоры воспроизводят по большей части местные дискурсы и дискурсы страны пребывания. Напротив, массмедиа диаспоры скорее стре­мятся информировать население страны проживания о событиях в России и о ее современном развитии.

Среди узлов, посвященных религии, одноязычны только 20% сайтов — это предсказуемый результат, поскольку русские мигранты во многих странах становятся частью существующих приходов.

Веб-сайты, посвященные бизнесу, как правило, одноязычны: 64% ком­мерчески-рекламных сайтов и 69% корпоративных веб-сайтов используют только русский язык. Отсутствие второго языка демонстрирует, что эти ком­мерческие инициативы ориентированы на узкую нишу — постсоветских миг­рантов. Косвенно это свидетельствует о существовании хорошо развитых микроэкономических связей в среде российской эмиграции. Однако это не соответствует данным моих полевых наблюдений. Чтобы объяснить это не­соответствие, мне пришлось детальнее рассмотреть эту проблему. Выяс­нилось, что большинство бизнес-сайтов, попавших в выборку, — это сайты компаний, занимающихся туризмом и обеспечением иммиграции, — они ра­ботают с русскими клиентами на территории бывшего СССР и в других стра­нах. Другие коммерческие веб-сайты, созданные русскими мигрантами, не видят в русском языке конкурентных преимуществ и позиционируют себя как предприятия локального или национального масштаба. В этом случае они вообще не употребляют русский язык и кириллицу и на этом основании не попали в выборку. В рамках данной статьи можно лишь строить предпо­ложения о том, насколько эта ситуация обусловлена существующими пред­ставлениями пользователей о криминализации бизнеса русских^[11]. Дальней­шее изучение антропологии коммерческих отношений в онлайн-диаспоре представляется чрезвычайно продуктивным.

В сфере культурной деятельности и информации значительно меньше уз­лов — только 41% — используют один (только русский) язык. Эта особенность дигитальной диаспоры также свидетельствует о новых тенденциях в ее разви­тии. Весь XX в. русские сообщества старались сохранить «Россию вне Рос­сии». Русские эмигранты после революции 1917 г., игнорируя политические реалии, культивировали традиционные дискурсы русской культуры. Они соз­давали русские школы, библиотеки, газеты и т.д., помогавшие сохранить куль­турную самоизоляцию. Авторитет родной культуры обеспечивал языковую преемственность и позволял преодолевать поколенческие разрывы в диаспоре.

Если следовать логике такого исторического наследия, то посвященные культуре веб-страницы мигрантов должны быть только русскоязычными. Но мы видим прямо противоположное. Сравнительно высокая доля многоязыч­ных сайтов диаспоры «о культуре» никак не может быть объяснена истори­чески. Думается, что стремление продвигать русскую культуру на многоязыч­ных ресурсах диаспоры проистекает из желания извлечь максимум из высоких достижений русской культуры и ее престижа в мире. В сообществах мигрантов XXI в. вне России культура России, имеющая высокий статус у местного на­селения, становится для мигрантов личным культурным капиталом^[12].

Многоязычие посвященных культуре веб-страниц (как и многоязычие сайтов сообществ) отражает и другую новую тенденцию русскоязычной диа­споры: растущее число смешанных браков. «Культурные» веб-страницы, про­двигающие родную культуру мигрантов на локальном и семейном уровне, приучают местное сообщество к практикам мигрантов, поэтому соответст­вующие цифровые узлы столь значимы для русскоязычной диаспоры.

 

«А В МУСОРНОЙ КОРЗИНЕ СМОТРЕЛИ, ИНСПЕКТОР?» (ЗАМЕЧАНИЯ О МЕТОДЕ)

Любой исследователь, работающий с цифровыми данными и создающий вы­борку, вынужден опускать интересные наблюдения, если они оказываются вне фокуса исследования. И часто, как в классических детективах, цифровая «мусорная корзина» оказывается источником существенных данных, кото­рые могут подтвердить или опровергнуть гипотезу. Также в этой корзине мо­гут оказаться данные, открывающие новые пути для исследования. Опишу кратко один из возможных примеров.

Мировая тенденция феминизации миграции хорошо известна. Но пока еще недостаточно исследовано, насколько эта тенденция прослеживается в постсоветской миграции. Недавно я высказала предположение, что жен­щины образуют «скрытое большинство» постсоветской миграции: они при­сутствуют в значительной пропорции во всех миграционных категориях как члены семей и доминируют в быстро растущей супружеской миграции^[13]. Вслед за этим я предположила, основываясь на небольшом по масштабу по­левом исследовании в Британии, что женщины представляют собой наиболее социально активную часть мигрантских сообществ^[14]. Например, значитель­ное число школ, домашних клубов для общения и неформальных библиотек поддерживаются русскоязычными женщинами-мигрантами. Они также ак­тивно сотрудничают в русскоязычных СМИ, организуют и проводят куль­турные мероприятия. Однако традиционно принято считать, что присутствие женщин в виртуальном мире менее выражено.

Работая над созданием карты, я заметила, что значительное число не во­шедших в выборку сайтов отражают специфически «женские» интересы: мода, кулинария, поиск брачного партнера и т.д. Эти сайты не были включе­ны в нашу выборку, но я проследила, как они «ведут» к тем форумам и сайтам сообществ, которые в выборку вошли. Соединив макроперспективу (связи между сайтами) и микроперспективу (сайты, цитируемые в отдельной дис­куссии или на одной странице), я смогла выделить это гендерное публичное пространство и проанализировать его формирование. Такой метод позволил соотнести источники информации с темой дискуссии. Оказалось, что пуб­личное пространство формируется одновременно медийными узлами родной страны (сюда мы относим в первую очередь все сайты, зарегистрированные в зоне .ru) и глобальными и местными медийными узлами. Например, об­суждение темы «Мне не хватает моего дома» на веб-форуме «Браток» содер­жало 10 сетевых ссылок, причем все упомянутые узлы были зарегистриро­ваны в домене .ru, тогда как обсуждение темы «Что означает быть патриотом» в том же форуме содержало 18 ссылок на внешние узлы, из которых только 4 были зарегистрированы в российском цифровом пространстве, а осталь­ные за пределами Рунета, в частности ведущие новостные порталы страны проживания. Анализ таких страниц, не включенных в основную подборку, проливает свет на процесс функциональной интеграции женщин-мигрантов в среде мигрантов и вне мигрантских сообществ.

Используя метод, разработанный при составлении «Атласа электронной диаспоры», я смогла сделать ряд выводов о некоторых гендерных особенно­стях внесетевой жизни диаспоры. Например, женщины-мигранты меньше мужчин интересовались политическими дискуссиями, но активно участвова­ли в проведении и организации мероприятий в Сети и вне ее, активно участ­вовали в жизни сообществ. Особенно активным оказалось участие женщин на веб-страницах, связанных с образовательной деятельностью, изучением но­вого для мигрантов языка и сохранением родного языка. Выяснилось также, что в сообществах мигрантов есть немало женщин, имеющих свое небольшое дело, женщин с высоким уровнем образования и профессией. Таким образом, социальное и культурное измерение многих мигрантских постсоветских об­щин в значительной части определяется деятельностью женщин-мигрантов.

Наблюдения позволили сделать вывод, что русскоговорящие женщины- мигранты существенно влияют на развитие сообществ. Однако исследование выявило также определенные лакуны в цифровой системе связей внутри диа­споры. Работа над картой позволила увидеть отсутствие сайтов, в которых общались бы женщины-коллеги, женщины-профессионалы. За исключе­нием, пожалуй, «Русских в Сити», я не смогла найти каких-либо профессио­нальных порталов в диаспоре со значительным участием женщин. Поэтому я сделала вывод, что в социальной структуре русскоязычной диаспоры су­ществует разрыв между активным стилем жизни женщин-мигрантов и их не­вовлеченностью в профессиональную жизнь. Это косвенно свидетельствует о высоком уровне безработицы среди высококвалифицированных мигран­тов-женщин, об их занятости на неквалифицированных работах, утрате зна­ний и навыков и психологических проблемах. Но эти выводы, сделанные на основе данного исследования, остаются лишь предположением, так как в за­дачу проекта не входило изучение гендерных аспектов диаспоры. Исследо­вание позволило понять, как мало известно о профессиональном развитии и карьерных стратегиях женщин-мигрантов, и сформулировать некоторые вопросы для будущих разработок.

Метод, предложенный коллективом, занимавшимся подготовкой карты, не только расширил представления о цифровых социальных сетях, но и по­мог верифицировать некоторые «предполагаемые» или принятые как само собой разумеющиеся выводы в изучении миграции. Карта русскоязычного цифрового общения в «Атласе электронных диаспор»^[15] — это первая попытка связать виртуальные дискурсы с динамикой перемещений и соотнести созда­ние традиционных сообществ с созданием виртуальных связей. Атлас предо­ставляет новые данные для дальнейшего изучения интернет-коммуникаций и социальных аспектов миграции и сохраняет в форме карты существовав­шие в 2010-х гг. сетевые контакты русскоязычной диаспоры.

Авторизованный перевод с англ. Александра Маркова