Вокруг кандидатской диссертации Н.Я. Мандельштам

 

Публикуемый здесь блок материалов, посвященных на­учной деятельности Н.Я. Мандельштам и защищенной ею в 1956 году диссертации, — составная часть сборника «На­дежда Яковлевна. Памяти Н.Я. Мандельштам» (составитель — П. Нерлер), подготовляемого издательством «Аст» и Мандельштамовским обществом к 115-летию со дня рождения Н.Я. Мандельштам. К этой же дате издатель­ством «Гонзо» (Екатеринбург) готовится новое двухтом­ное собрание сочинение Н.Я. Мандельштам (состави­тели — С. Василенко, П. Нерлер и Ю. Фрейдин).

 

<1>

Павел Нерлер

КОНТЕКСТ СЮЖЕТА

 

Начиная с конца 1940-х и вплоть до середины 1956 года полем личной битвы Надежды Мандельштам неожиданно стала кандидатская диссертация по языкознанию. Пикантным фоном этой борьбы стали жестокие разборки меж­ду вчерашними и сегодняшними монополистами — сторонниками и против­никами взглядов т. Марра (противников при жизни возглавил т. Сталин).

31 августа 1955 года Н.Я. Мандельштам писала секретарю Союза писателей СССР Алексею Суркову: «О кандидатском звании. Мне не дали защитить дис­сертацию в 1953 году. (Диссертация: исследование древне-германских языков — т. е. действительно настоящее языкознание). Все авторитетные люди в моей области (акад. Шишмарев, Жирмунский, Ярцева, Стеблин-Каменский, Аракин и др.) подтвердят это. Но у меня уже нет сил на защиту (сердце). (Боролись с диссертацией две специалистки по травлям — канд. Ахманова и Левковская)»^[1].

Но были у Надежды Яковлевны и защитники, а главное — в ней самой вдруг обнаружились и по-новому раскрылись не только бойцовский харак­тер, но еще и исследовательская, сугубо научная, жилка, что не без удивления отметил и высоко оценил Виктор Максимович Жирмунский, мандельштамовский однокашник и ее научный руководитель^[2].

Еще 24 июня 1956 года, за два дня до защиты, Надежда Яковлевна, тре­пеща, писала Ахматовой: «До сих пор я не подготовилась к защите — а у меня осталось два дня. После защиты <...> я заеду перед отъездом к вам (даже если провалю, а на это появляются шансы)»^[3]. Но 26 июня, перестроившись, она снова «переупрямила время» и победительно защитилась.

Множество отголосков истории с диссертацией и защитой встречаем в ее мемуарных книгах, причем и ход сюжета, и вывод из него однозначны: гряз­ная травля, месть за Мандельштама и его стихи.

Здесь впервые предпринята попытка нарастить эмпирический контекст этого сюжета — насытить и окружить его историческими документами, тесно расположившимися между 1945 и 1957 годами. Выводы Н.Я. Мандельштам при этом не подтверждаются, но и не опрокидываются, зато наша оптика ста­новится богаче.

Отправной точкой и символической «печкой» послужил автореферат дис­сертации Н.Я. Мандельштам (1956). Соответствующий «отзыв на него» — комментарий к его научному содержанию и вкладу Надежды Мандельштам в лингвистику — написан Ларисой Найдич. Она же подготовила к публика­ции как бы «предзащитные» — 1955 года — отзывы научного руководителя Н.Я. Мандельштам — В.М. Жирмунского (из его архива в Санкт-Петербург­ском филиале Архива Российской академии наук). Предыдущим годом — 1954-м — датировано другое его письмо к ней, поясняющее ту сложную «политическую кухню», на которую Н.Я. невольно угодила со своей диссер­тацией, и содержащее дружеские советы бывалого о грамотном поведении на этой «кухне» (оно, как и близкое по времени письмо от В.Н. Ярцевой, со­хранилось в принстонском архиве О. Мандельштама и публикуется мной).

Аналогичную роль, но по отношению к первой — полуотброшенной — вер­сии диссертации играет также хранящееся в Принстоне письмо того же В.М. Жирмунского Н.Я. Мандельштам от 27 марта 1951 года (публикуется Л. Найдич и мной).

Н.Я. еще более оценила бы всю точность пояснений и советов своего мен­тора и руководителя^[4], если бы ознакомилась с обнаруженными в одном из партархивов и публикуемыми Дмитрием Зубаревым протоколами двух парт­собраний, состоявшихся в Институте языкознания АН СССР в феврале 1953 года, то есть еще при не умершем Сталине. Прочти она их, поняла бы и то, что главной мишенью лингвистов, пробующих себя в жанре травли, яв­ляется все же не она, провинциальная соискательница кандидатской степени, а другой беспартийный филолог — Виктор Максимович Жирмунский.

В подборку включены также квалификационные документы Н.Я. Мандель­штам как филолога, почерпнутые из «Личного дела преподавателя Н.Я. Ман­дельштам», хранящегося в служебном архиве Чувашского педагогического ин­ститута в Чебоксарах^[5]: ее диплом об окончании вуза (1945—1946 годы), справка о сданных экзаменах кандидатского минимума (1947—1948 годы)^[6] и выписка из протокола заседания Ученого совета Ленинградского государственного педа­гогического института им. А.И. Герцена о присвоении Н.Я. Мандельштам уче­ной степени кандидата филологических наук (2 июля 1956 года). На получение диплома ВАК (Высшей аттестационной комиссии) о присвоении ей искомой степени ушло еще полгода: диплом за № 000345 датирован 14 февраля 1957 года.

Публикуемыми документами не исчерпываются даже выявленные мате­риалы, связанные с защитой Н.Я. Мандельштам. В частности, известны два письма Н.Я. Мандельштам В.Ф. Шишмареву — от 14 июля 1952-го и от 15 сентября 1953 года, впервые обнаруженные Л.Г. Степановой в Санкт-Пе­тербургском филиале Архива РАН. Она намеревалась опубликовать их в аль­манахе «Сохрани мою речь...», но этому помешала смерть: довести письма до публикации планирует Г.А. Левинтон.

Кроме того, тематика диссертации оставила следы в письмах Н.Я. Ман­дельштам к В.Г. и В.В. Шкловским-Корди и С.И. Бернштейну, а также к А.А. Суркову.

Благодарю С. Василенко, Д. Зубарева, Р. Либерова, А. Миронову и Л. Найдич за разнообразную помощь по ходу становления этой сложносоставной публикации.

 

<2>

КВАЛИФИКАЦИОННЫЕ ДОКУМЕНТЫ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ К ЗАЩИТЕ ДИССЕРТАЦИИ

(1945—1948 гг.)

(Публикация П.М. Нерлера)

 

<2а>

ДИПЛОМ А № 159771

 

Предъявитель сего тов. МАНДЕЛЬШТАМ Надежда Яковлевна в 1945 г. поступила и в 1946 г. окончила полный курс Филологического факультета Среднеазиатского госуд. университета по специальности «РОМАНО-ГЕРМАНСКАЯ ФИЛОЛОГИЯ» и решением Государственной Экзаменацион­ной Комиссии от 10 июля 1946 г. ей присвоена квалификация ФИЛОЛОГА. Печать: Филологический Факультет Среднеазиатского Госуд. Университета

Председатель Государственной Экзаменационной Комиссии —        подпись

Директор —      подпись

Секретарь —         подпись

Город Ташкент 1946 г.

 

<2б>

Форма № 6

СПРАВКА

 

Дана тов. МАНДЕЛЬШТАМ Надежде Яковлевне в том, что она экстерном сдала кандидатский минимум по кафедре Романо-германской филологии:

1. При Московском ордена Ленина Государственном университете в 1948 году.
1. История английского яз. (Древний и средний период).	5/III-48 г.	Хорошо	Проф. Смирницкому, доц. Ахмановой
2. Готский язык	5/III-48 г.	Посред­ственно	Проф. Смирницкому, доц. Ахмановой
2. При Среднеазиатском Государственном университете в 1947 году:
3. Истмат-диамат	21/III/47 г.	Посред­ственно	Проф. Мирошкиной, доц. Шульгиной
4. Общее языкознание	15/IV/47 г.	Хорошо	проф. Миртову, доц. /подпись неразборчива/
5. Греческий язык	26/V/47 г.	Хорошо	доц. Горяинову, ст. преп. Корсакову.
6. Немецкий язык	28/V/47 г.	Отлично	доц. Горяинову, ст. преп. Ульяницкой
7. Латинский язык	31/V/47 г.	Отлично	доц. Горяинову, ст. преп. Корсакову

 

Декан филологического факультета: академик В.В. Виноградов

Ученый секретарь: Э. Виноградова

Круглая печать Московского государственного университета

(АЧГПУЯ, «Личное дело преподавателя Н.Я. Мандельштам», л. 7, 8. Нота­риально заверенные копии)

 

<3>

 

«ВЫ СУМЕЛИ СТАТЬ ЛИНГВИСТОМ...»: ПИСЬМО В.М. ЖИРМУНСКОГО Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ ОТ 27 МАРТА 1951 г.^[7]

(Публикация Ларисы Найдич и Павла Нерлера)

 

Ленинград, 27. III. 1951

Дорогая Надежда Яковлевна!

Простите, что так долго не отвечал Вам. Научные обязанности, навалив­шиеся на меня в большом количестве в связи с переходом в Институт Язы­кознания, оставляли мне очень мало свободного времени. К тому же я был уверен, что профессор В.Н. Ярцева^[8], согласно моей просьбе, поможет Вам в главном — посмотрит Вашу диссертацию, как только получит из деканата, и, прежде чем рецензировать ее официально, даст Вам совет, если окажется нужным что-нибудь доработать.

Вчера я узнал от В.Н., что она до сих пор не получила ничего из Москов­ского Университета. Поэтому я сразу же поспешил со своей стороны просмот­реть Вашу работу. К сожалению, удалось мне сделать лишь это очень бегло, поскольку слепой экземпляр, рукописные вставки, весь внешний вид черно­вика препятствовали более пристальному чтению строчка за строчкой. Первое и самое главное — еще раз подтвердилось впечатление, поразившее меня при нашем последнем разговоре в Ташкенте: Вы сумели стать лингвистом, вполне осведомленным, с багажом фактических знаний и собственными мыслями, ос­нованными на материале, с которыми оппонент обязан считаться. Если вспом­нить, что лингвистического образования Вы раньше не имели (кажется — так?), это — просто удивительно, и я еще раз приношу Вам свои поздравления.

Теперь о диссертации. Начну с основного — с англо-саксонской части. Если бы Вы писали под моим руководством, я настаивал бы на более четком фило­логическом оформлении. (Может быть, конечно, впечатление некоторой фи­лологической небрежности создалось и потому, что у меня под рукой был чер­новой экземпляр: в таком случае Вы можете соответственно ограничить мои замечания). Я не нахожу никаких указаний на то, какими изданиями теперь Вы пользовались (Grein-Wulcker?), в какой мере полно эксцерпированы тексты (кстати, был ли у Вас в руках словарь Kohler^ к поэтическим текстам Grain-Wa^ker^, где отмечены все случаи употребления каждого слова? — он имеется в Библ[иотеке] Ленинградского] Университета)^[9].

[....[10]] мелькают, иногда с излишней поспешностью, как в пантомиме. При более медленном темпе изложения получилось бы гораздо больше страниц (а материала у Вас, по-видимому, для этого достаточно) и впечатление боль­шей филологической солидности, подкрепленной, где нужно, «цитатами».

Более серьезное значение имеет следующее. Теоретическая часть, несмот­ря на методологическое установочное вступление, сохранила значительные рудименты «нового учения о языке», в пору господства которого она, оче­видно, писалась. Над всем доминирует А.В. Десницкая, которая, вероятно, сейчас сама уже пересмотрела многие свои положения^[11]. Теория дономинативного прошлого индоевропейских языков Вами всецело принимается? Привожу только в качестве примеров из англо-саксонской части (на самом деле их гораздо больше) стр. 94: «Эта конструкция принадлежит уже к но­минативному строю, так как активный деятель, уже индивидуальный, стал центром предложения»; стр. 97: «в древнее понятие объекта действия включа­лась частично и категория спутника в различных вариантах» и многое другое (кстати, что это за «категория спутника»?!) В настоящее время все такие темы из области дономинативного строя действуют как «жупелы» (в частно­сти, в максимальной степени на А.И. Смирницкого^[12]). Ценится прежде всего конкретный анализ языка, грамматических отношений. С этой точки зрения основная часть Вашей диссертации (англо-саксонская) вполне соответствует своему назначению, и не стоит ставить ее под удар из-за устаревшей в настоя­щее время теории (имею в виду рудименты «эргативности» и т.п.).

В.Н. Ярцева, с которой я советовался прежде, чем отправить Вам это письмо, дружески рекомендовала мне со своей стороны предупредить Вас об этом. Конечно, все это с оговорками, что окончательного текста Вашей дис­сертации я не видел.

Напишите мне о Ваших дальнейших планах. Во второй половине апреля я предполагаю читать цикл лекций по германистике в Тбилиси.

С дружеским приветом  В. Жирмунский

Ленинград, Чайковского 33 кв. 31.

 

<4>

Дмитрий Зубарев

«СЕРЬЕЗНЫЕ ОШИБКИ МАРРОВСКОГО ТОЛКА»: ДИССЕРТАЦИЯ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ ГЛАЗАМИ ПАРТОРГАНИЗАЦИИ

 

Эти документы я скопировал более двадцати лет назад, в 1992—1993 годах, работая в фондах ЦАОДМ, или Центрального архива общественных дви­жений Москвы (бывшего городского партийного архива — туда с 1918 по 1990 год регулярно сдавали свои документы все партийные организации сто­лицы, а осенью 1991 года туда же свезли все бумаги из зданий горкома и рай­комов запрещенной указом Б.Н. Ельцина КПСС). Для темы, которая меня интересовала, — «Инакомыслие в советской филологической науке в послесталинскую эпоху» — наибольший интерес представляли фонды партийных организаций академических институтов (Института мировой литературы,

Института русского языка, Института языкознания), а также родного фило­логического факультета МГУ. Часть обнаруженных тогда документов мне удалось опубликовать, но основной массив сделанных тогда копий оставался неопубликованным^[13].

Сюжет с обсуждением диссертации Н.Я. Мандельштам выходил и за хронологические, и за тематические рамки моей темы. Время действия — февраль 1953 года: Сталин еще жив, но диссертация об истории винитель­ного падежа в английском языке, в отличие от позднейших сочинений Н.Я., к «инакомыслию» ни с какого бока не относится. Поэтому публиковать эти документы я не собирался и даже забыл о месте хранения сделанных копий. Инициатива в их разыскании и подготовке к публикации принадле­жит моим коллегам по Мандельштамовскому обществу С. Василенко и П. Нерлеру.

Для правильного понимания публикуемых документов необходимо вспом­нить ситуацию в советском академическом языкознании в начале 1953 года^[14]. Позади были бурные события весны и лета 1950 года — дискуссия о язы­кознании на страницах «Правды», неожиданное выступление в рамках этой дискуссии И.В. Сталина, положившее конец двадцатилетнему господству в советской лингвистике «нового учения о языке» академика Н.Я. Марра: с тех пор оно стало именоваться «марризмом» и предаваться всенародному поношению.

Не заставили себя долго ждать и другие перемены — организационные и кадровые. Руководить советским языкознанием было поручено Виктору Вла­димировичу Виноградову (1894—1969), в 1946 году избранному академиком. В 1950 году он стал академиком-секретарем Отделения языка и литературы АН СССР, одновременно возглавив только что созданный ИЯАН — Инсти­тут языкознания АН СССР (заменивший существовавшие до того Институт языка и мышления — очаг «марризма» — и Институт русского языка АН СССР), а через полтора года — в январе 1952 года — он же стал главным ре­дактором только что созданного журнала «Вопросы языкознания».

Были восстановлены в своих правах сравнительно-историческое языко­знание (компаративистика) и генетическая классификация языков. По­скольку среди восстановленных в правах отраслей лингвистики была герма­нистика, в Институте был создан сектор германских языков, куда и была отправлена на отзыв диссертация преподавательницы кафедры иностранных языков Ульяновского государственного университета Н.Я. Мандельштам.

Почему рядовая кандидатская диссертация провинциальной беспартий­ной преподавательницы вызвала такую острую реакцию в секторе? Спор лингвистов—сотрудников сектора германских языков вокруг отзыва при­шлось обсуждать сначала на заседании институтского партбюро, а затем на общеинститутском закрытом партсобрании целых два дня подряд — 17 и 18 февраля 1953 года! Думается, что дело тут не в самой диссертации, как и не в «фамилии чертовой» и даже не в биографии Н.Я. (хотя сама она при­водит в своих мемуарах устный отзыв о себе одной из участниц обсуждения, О.С. Ахмановой^[15]: «…была замужем за аферистом», — ничего подобного ни на заседании партбюро, ни на партсобрании не прозвучало и прозвучать не могло — все претензии, как следует из документов, предъявлялись только к диссертации и носили сугубо лингвистический характер).

Главной мишенью нападок стал, по нашему предположению, научный ру­ководитель Н.Я. — член-корреспондент АН СССР Виктор Максимович Жирмунский (1891—1971)^[16]. В молодости — друг и собеседник Мандель­штама и Гумилева, всю жизнь — друг и почитатель Ахматовой, он был фило­логом широчайшего профиля. Вот круг его интересов: история немецкой ли­тературы — поэты-романтики и Гёте, отдельно — Байрон; история немецкого языка и немецкая диалектология; история русской поэзии — Пушкин, Брю­сов, Блок, Ахматова; стиховедение, тюркский народный эпос. В.М. Жирмунский постоянно становился объектом идеологических проработок. Клеймили его то за «формализм», то за «низкопоклонство», то за «космополитизм», то за «национализм» (то за немецкий, то за тюркский).

Не обошла его стороной и борьба с марризмом. Не имея никакого отно­шения ни к «новому учению о языке», ни лично к Марру, Жирмунский в по­следние годы господства марризма в советской лингвистике «старался, по крайней мере внешне, быть лояльным к Марру и марризму»^[17].

Такая нейтральность не спасала его от новых проработок. Теперь, в 1953 го­ду, прошлые уступки и компромиссы Жирмунского стали его «ахиллесовой пятой». В начале года по всем лингвистическим учреждениям — и академи­ческим, и учебным — прошла волна «выкорчевывания остатков марризма», и попавшая в сектор германистики провинциальная диссертация, продвигаемая к защите Жирмунским, оказалась очень удобным объектом для атаки. К тому же Жирмунский, сотрудник Ленинградского отделения ИЯАН, был главой ленинградской германистики, с которой у московских лингвистов были дав­ние счеты.

Не прозвучала в публикуемых документах ожидаемая «национальная» тема, хотя дело происходит в феврале 1953 года — спустя месяц после пуб­ликации сообщения ТАСС о «врачах-убийцах».

Выдержки из протоколов обоих собраний публикуются по: ЦАОДМ. Ф. 2505. Д. 5. Л. 123—128 и 10—16. Сведения об участниках «лингвистичес­кой дискуссии 1953 года» даны в примечаниях, в работе над которыми уча­ствовал Г.В. Кузовкин.

 

<4а>

ПРОТОКОЛ № 18

Заседания партийного бюро Института языкознания АН СССР от 17 февраля 1953 г.

(Публикация Дмитрия Зубарева.

Комментарии Дмитрия Зубарева и Геннадия Кузовкина)

 

ПРИСУТСТВОВАЛИ: члены партбюро В.М. ФИЛИППОВА, В.И. БОР­КОВСКИЙ, Е.А. БОКАРЕВ^[18], В.Д. ЛЕВИН^[19], М.Н. ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ, А.А. УФИМЦЕВА, Г.А. МАХОРАБИДЗЕ

парторги М.М. ГУХМАН^[20], И.К. КУСИКЬЯН^[21], В.Н. ТЕПЛОВА, А.С. УСЬКИН члены КПСС К.А. ЛЕВКОВСКАЯ^[22], А.А. СКВОРЦОВА, А.А. ПАЛЬМБАХ.

ПОВЕСТКА ДНЯ:

2. Разбор заявления члена КПСС т. ЛЕВКОВСКОЙ. <... >

2. СЛУШАЛИ: Заявление члена КПСС К.А. ЛЕВКОВСКОЙ о положении в секторе германских языков.

т. ЛЕВКОВСКОЙ были заданы вопросы:

А.Д. ЛЕВИН:

1) кто из членов сектора входит в группу бывших марровцев?

2) есть ли между группами, существующими в секторе, принципиальные разногласия?

3) какие ошибки марровского характера не были отмечены т. ЖИРМУНСКИМ в его учебнике, было ли указано ему на эти ошибки при обсуждении проекта учебника?

4) критиковала ли М.М. ГУХМАН в своем докладе кого-либо кроме ЛЕВ- КОВСКОЙ и СМИРНИЦКОГО?

5) отрицали ли ошибки диссертации МАНДЕЛЬШТАМ товарищи, которые предлагали представить эту диссертацию к защите?

6) как В.Д. ЛЕВИН исказил выступление ЛЕВКОВСКОЙ?

7) как вышло, что сектор отказался от обсуждения учебников?

8) считает ли правильным решение Ученого Совета о том, что в секторе есть элементы групповщины?

9) что Вы имеете в виду под «бурным натиском» в отсутствие в секторе А.И. СМИРНИЦКОГО?

И.К. КУСИКЬЯН: В чем марризм диссертации МАНДЕЛЬШТАМ? Это заблуждение или сознательное протаскивание марризма?

К.А. ЛЕВКОВСКАЯ: 1) Группа бывших марровцев в секторе — это тт. ГУХМАН, ЖИРМУНСКИЙ, ЯРЦЕВА, с ними солидаризируется СТЕБЛИН- КАМЕНСКИЙ^[23].

2) В секторе имеются принципиальные разногласия, которые обнаружились при обсуждении диссертации МАНДЕЛЬШТАМ и проекта учебника ЖИР­МУНСКОГО.

3) ЖИРМУНСКОМУ было указано на ряд ошибок: 1) вопрос о классовости языка, который проходит у него через весь учебник; 2) были ошибки, отно­сящиеся к стадиальному построению.

4) М.М. ГУХМАН критиковала в своем докладе В.М. ЖИРМУНСКОГО и СТЕБЛИН-КАМЕНСКОГО. ЖИРМУНСКИЙ неверно воспринимает кри­тику, обижается на нее.

5) Сектор решил, что диссертация т. МАНДЕЛЬШТАМ не может быть до­пущена к защите. Было неправильно, что ЯРЦЕВА и другие противопостав­ляли методологические ошибки диссертации хорошей фактической части.

6) В.Д. ЛЕВИН исказил выступление т. ЛЕВКОВСКОЙ тем, что он сказал, что в секторе существуют лица, которые не желают работать на основе ста­линского учения о языке. Этого т. ЛЕВКОВСКАЯ не говорила, она отметила, что существует снисходительное отношение к пережиткам марризма, наме­чается тенденция в секторе заглушать критику.

7) т. ЛЕВКОВСКАЯ не может дать исчерпывающего ответа, как вышло, что сектор отстранился от обсуждения учебников.

8) Считает решение Ученого Совета туманным, неопределенным. В герман­ском секторе нет групповщины, деловому обсуждению вопросов мешает стремление глушить критику («бурный натиск»).

9) (на вопрос т. КУСИКЬЯНА): Диссертации МАНДЕЛЬШТАМ не читала, но, судя по отзывам, в диссертации не было твердой методологической базы, не было достаточной критики положений МАРРА. Не могу сказать, что марризм протаскивался умышленно, так как это слишком большое обвинение. <... >

ВЫСТУПИЛИ:

М.М. ГУХМАН: т. ЛЕВКОВСКАЯ исказила некоторые факты: неверно, что все было сведено на собрании к тому, чтобы устранить критику. Тон критики т. ЛЕВКОВСКОЙ слишком эмоциональный, снижает эффективность кри­тики. Совершенно ненормальные взаимоотношения существуют в секторе между А.И. СМИРНИЦКИМ и В.М. ЖИРМУНСКИМ. Неверно причис­лять к бывшим марристам ЯРЦЕВУ наряду с ГУХМАН. У ЯРЦЕВОЙ были лишь отдельные ошибки марровского толка.

В.Д. ЛЕВИН: присоединяется к т. ГУХМАН в вопросе о том, что нельзя при­числять к бывшим марристам ЯРЦЕВУ или СТЕБЛИН-КАМЕНСКОГО. В секторе нет борьбы мнений по принципиальным вопросам. По мнению т. ЛЕВКОВСКОЙ, все расхождения заключаются в том, что одни — снисхо­дительно относятся к бывшим марристам, другие — последовательно борются. Отмечает, что сектор отказался обсуждать проспект учебника ЯРЦЕВОЙ, СТЕБЛИН-КАМЕНСКОГО, ЖИРМУНСКОГО, и лишь после нажима со стороны дирекции проспект был обсужден совместно с группой общего язы­кознания. Спора по принципиальным вопросам не было и на этом обсужде­нии. В германском секторе сложились нездоровые отношения, которые про­явились и при обсуждении диссертации МАНДЕЛЬШТАМ. Развертыванию принципиальной критики мешают личные отношения между отдельными группами в секторе.

А..А. СКВОРЦОВА: говорит о диссертации МАНДЕЛЬШТАМ, о том, что ЖИР­МУНСКИЙ и ШИШМАРЁВ^[24] беспринципно защищали эту работу, стремясь представить ее к защите. В секторе есть принципиальные разногласия, нельзя все сводить к личным взаимоотношениям. М.М. ГУХМАН как коммунист должна была выступить при обсуждении диссертации <Мандельшам> (sic).

А..А. УФИМЦЕВА: М.М. ГУХМАН следовало бы выступить при обсуждении диссертации МАНДЕЛЬШТАМ. Коммунисты не явились организующим звеном, не показали образец принципиальности. Недостаток в том, что в сек­торе нет партийной группы.

А.М. ФИЛИППОВА^[25]: Не было проведено надлежащей подготовки к партий­ному собранию, посвященному работе сектора германских языков. М.М. ГУХМАН и В.Д. ЛЕВИН высказались неправильно, так как самое главное — от­метить в заявлении то, что является правильным. Правильным в заявлении является то, что у некоторых товарищей второстепенные непринципиальные моменты затемнили важные ответственные факты (обсуждение проспекта учебника и обсуждение диссертации МАНДЕЛЬШТАМ). Налицо факт не­правильного отношения к критике со стороны проф. ЖИРМУНСКОГО, что ведет к целому ряду неправильных решений. Личные неприязненные отно­шения в секторе имеют место, но пока они еще не вредят делу. Об опорочива­нии лиц, выступающих против бывших марровцев, надо говорить более дока­зательно. <...>

ПОСТАНОВИЛИ:

т. ЛЕВКОВСКАЯ в своем заявлении правильно указывает на то, что т. ГУХМАН на собрании партгруппы секторов тюркских, романских и германских языков в феврале 1953 г. при оценке положения в секторе германских языков неправильно охарактеризовала расхождения в оценке диссертации т. МАНДЕЛЬШТАМ между двумя группами сотрудников — ЖИРМУНСКИМ, СТЕБЛИН-КАМЕНСКИМ и ЯРЦЕВОЙ — с одной стороны, и СМИРНИЦКИМ, ЛЕВКОВСКОЙ, АХМАНОВОЙ — с другой, только как игру личных интересов. т. ГУХМАН прошла мимо того факта, что тт. ЖИРМУН­СКИЙ, СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ, ЯРЦЕВА и ШИШМАРЁВ снисходи­тельно отнеслись к методологическим порокам диссертации и стремились допустить ее к защите. Партийное бюро считает, что т. ГУХМАН должна была выступить на заседании Ученого Совета с правильной оценкой этого факта. Коммунисты, работавшие в секторе германских языков — тт. ГУХМАН, УФИМЦЕВА, ЛЕВКОВСКАЯ — ни разу не выступили на заседании сектора, не заявили о неправильном отношении проф. ЖИРМУНСКОГО к критике, не поставили вопроса о его стремлении «снисходительно» отно­ситься и к своим прежним марристским ошибкам. <... > Партийное бюро от­мечает также, что работе сектора и развертыванию принципиальной критики мешают неправильные личные отношения между сотрудниками сектора и элементы групповщины. <... > Рекомендовать дирекции усилить сектор ква­лифицированными научными работниками, в первую очередь коммуни­стами. Работы бывших последователей теории ак[адемика] МАРРА должны тщательно проверяться с точки зрения марксистской методологии.

 

<4б>

ПРОТОКОЛ № 8

закрытого партсобрания Института Языкознания АН СССР от 18 февраля 1953 г.

 

ПОРЯДОК ДНЯ

1. О работе партийных групп секторов тюркских, германских и романских языков (докл. тов. ГУХМАН).

2. Содоклад комиссии по проверке работы партийных групп секторов тюрк­ских, германских и романских языков (сообщение тов. БОКАРЕВА).

<... >

ВОПРОСЫ к докладчику и содокладчику: <... >

1. В чем пороки диссертации МАНДЕЛЬШТАМ?

ОТВЕТ: Диссертантка МАНДЕЛЬШТАМ получала консультации у ЖИРМУНСКОГО. В ее диссертации были допущены серьезные ошибки марровского толка. В диссертации наблюдается дурная претенциозность в поста­новке некоторых вопросов. <... >

ПРЕНИЯ <... >

ЛЕВКОВСКАЯ: Надо обращать внимание на идеологическую работу. Нель­зя забывать о бдительности. Недостатки германского сектора вытекают как раз из-за отсутствия этой работы. ЖИРМУНСКИЙ при обсуждении 4-го из­дания его учебника указывал на свои ошибки, но характер выступления был такой, что он думает одни формулировки заменить другими. Ему нужно было сказать, что он должен коренным образом переработать весь учебник, а не за­менять одни формулировки другими. Диссертацию МАНДЕЛЬШТАМ нель­зя было допускать к защите. Мы должны очень серьезно подумать над тем, в каком направлении должны наладить работу. Надо усилить партийную часть сектора германских языков.

СЕРЕБРЕННИКОВ^[26]: Доказывает, что в германском секторе нет группировок, но они легко различимы по составу. Первая группа — ленинградские това­рищи, вторая — группа во главе со ЗВЕГИНЦЕВЫМ^[27]. Эти группы друг друга не любят. Доклады ленинградцев как-то обсуждались в продолжение трех дней, но я там не видел товарищей из группы ЗВЕГИНЦЕВА. В защите диссертации МАНДЕЛЬШТАМ был заинтересован ЖИРМУНСКИЙ лич­но. Откуда он мог собрать столько сторонников? Он использовал разногла­сия этих группировок. В германском секторе существуют эти группы. Пар­тийные товарищи должны ликвидировать это.

ЛЕВИН: Германский сектор сильный. Но эта большая сила работает не в полную мощность. <...> ЖИРМУНСКИЙ старается критиковать себя с большими оговорками. <... >

РЕЗОЛЮЦИЯ

<... > 4. В секторе германских языков, где работают бывшие марристы (М.М. ГУХМАН, В.М. ЖИРМУНСКИЙ), после выступления этих товари­щей с самокритичными статьями в печати и выполнения ими ряда работ за последнее время обозначилась известная самоуспокоенность, забвение того, что возможны рецидивы марризма, что нашло своё отражение в выступлении А.И. СМИРНИЦКОГО на Ученом Совете. Между тем в работе отдельных членов сектора наблюдается стремление забыть о собственных ошибках (статья члена-корреспондента АН СССР В.М. ЖИРМУНСКОГО в журнале «Иностранные языки в школе», № 4), беспринципное, снисходительное от­ношение к марровским ошибкам, допущенным в чужих работах (В.М. ЖИР­МУНСКИЙ, И.И. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ, В.Н. ЯРЦЕВА в оценке дис­сертации МАНДЕЛЬШТАМ).

5. <... > И.о. парторга М.М. ГУХМАН не выступила с острой принципиальной критикой позиции В.М. ЖИРМУНСКОГО и других по вопросу о диссерта­ции МАНДЕЛЬШТАМ, хотя и голосовала на секторе против допущения этой диссертации к защите <... >

 

<5>

«НАДО ДЕЙСТВОВАТЬ СВЕРХУ...»: ПИСЬМА В.Н. ЯРЦЕВОЙ И В.М. ЖИРМУНСКОГО Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ 1954 г.^[28]

(Публикация П. Нерлера)

 

<5а>

ПИСЬМО В.Н. ЯРЦЕВОЙ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ ОТ 27 СЕНТЯБРЯ 1954 г.

 

27.IX.1954

Многоуважаемая Надежда Яковлевна! Мне передали Вашу диссертацию, которая после Ваших исправлений удовлетворяет, как мне кажется, всем требованиям. На днях я напишу развернутый отзыв и направлю его в то уч­реждение, где Вы решите проводить защиту. Если Вы хотите передать Вашу диссертацию из МГУ в Ин[ститут]т Языкознания, то видимо Вам надо пред­варительно поговорить об этом с директором Ин[ститу]та, так как в прошлом году как правило из-за перегрузки Ученого Совета Ин[ститу]та принимали к защите только докторские диссертации. Исключения, однако, бывали. Что касается шефской работы со студентами Ульяновского Ин[ститу]та, о кото­рой Вы пишете, то, к сожалению, наша очень немногочисленная кафедра^[29] не сможет это включить в свой план, так как уже ряд лет имеет большие под­шефные организации (спецшколу, метод. объединение преподавателей го­рода и т.д.), работа в которых поглощает все время у членов кафедры. Начи­нание Ваше очень хорошее, и я думаю, что любой московский ин[ститу]т Вам поможет. Да к тому же Москва много ближе, чем Ленинград.

Желаю Вам всего хорошего

В. Ярцева

 

<5б>

ПИСЬМО В.М. ЖИРМУНСКОГО Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ 1954 г.

 

Ленинград, Загородный просп., 10, кв. 10а 11.X.54

Дорогая Надежда Яковлевна!

Получил оба Ваших письма, сегодня — второе. Простите, что не ответил на первое: я был занят чрезвычайно трудным делом — переездом на новую квартиру. Мне, наконец, удалось получить небольшую отдельную квартиру, куда я перевез свою библиотеку (более 10 000 книг!), и сложные операции по ремонту, расстановке книг и т.п. только на днях закончились.

Теперь — о Вашем деле. В.Н.^[30] получила Ваше письмо и диссертацию и очень довольна переделкой. В новом, улучшенном варианте Ваша диссертация не вы­зывает у нее никаких сомнений. Она тоже считает, что ее лучше было бы пере­нести в Институт. Но Вам с Звегинцевым не везет: он делает блестящую карь­еру и сейчас стал ученым секретарем одного из двух подотделов Ученого совета, именно того, где проходят кандидатские диссертации по не-русским темам.

Поскольку, как правило, кандидатские диссертации посторонних Инсти­туту лиц не принимаются к защите, у него будут формальные основания от­вести Ваше заявление. Значит, надо действовать сверху. В виде исключения диссертации со стороны все-таки принимаются: прошлой весной, по просьбе Ярцевой и Бархударова, состоялась, напр., защита Александрова из Мордо­вии], тоже западника, на которой я был одним из оппонентов.

Конечно, для этого потребуется личное согласие В.В. Виноградова. Он сейчас в Болгарии на месячнике советско-болгарской дружбы. Думаю, что в конце месяца он вернется. Вы можете вполне сослаться на положительную оценку как Ярцевой, так и мною. Лучше, конечно, было бы иметь предвари­тельный письменный отзыв Ярцевой. Но еще лучше было бы, если бы Вино­градова попросил за Вас В.Ф. Шишмарёв. Его просьба решила бы дело — для Звегинцева тоже. Вы могли бы ему написать, но с таким делом лучше было бы написать и попросить его лично — в крайнем случае даже приехать в Лгрд и сказать ему, что ради этого Вы и приехали. В разговоре с ним (или в пись­ме) Вы можете тоже сослаться на мнение мое и Ярцевой, но скажите ему откровенно, что Вы опасаетесь недоброжелательного отношения Звегинцева из- за прежних с ним отношений в Ташкенте. Сам В.Ф. покровительствует Звегинцеву, но в подобном случае он, вероятно, Вас будет защищать. Голос в решении вопроса о допущении к защите и о назначении оппонентов обычно имеет и соответствующий совет (в данном случае — германский, которым за­ведует мать Смирницкой^[31]). Я лично мало чем могу помочь Вам с этими людьми, но Ярцева для них авторитет, а она настроена в Вашу пользу и могла бы существенно продвинуть снизу ход Вашего дела. Конечно, необходимо, чтобы она была оппонентом. Если это нужно, то я не возражаю против того, чтобы ГПТ^[32] выступил в этой роли — вместе с ней. Ученого Совета в конце сентября не было, вероятно — из-за отъезда Виноградова и неожиданной смерти Никифорова^[33]. В октябре, вероятно, будет. Я не езжу в Москву на эти заседания, т.к. не являюсь членом Совета. Есть, однако, предположение, что в конце октября будет сессия по вопросам редких языков, на которой я дол­жен выступить, в таком случае я тоже приеду.

Крепко жму Вашу руку, желаю успеха.

Дружески, В. Жирм[унский]

 

<6>

ПИСЬМО И ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ОТЗЫВ В.М. ЖИРМУНСКОГО (ОКТЯБРЬ 1955 г.)^[34]

(Публикация Ларисы Найдич)

 

<6а>

ПИСЬМО В.М. ЖИРМУНСКОГО Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ ОТ 10 ОКТЯБРЯ 1955 г.

 

Ленинград. 10.Х.55

Дорогая Надежда Яковлевна!

Я очень внимательно и, должен сказать, с неослабевающим интересом про­читал Вашу диссертацию, хотя признаюсь, что это было делом нелегким ввиду очень плохого состояния рукописи. Упоминаю об этом только потому, что для защиты это не допускается инструкциями, и, следовательно, проф. Ильиш^[35] был в своем праве, когда отказался читать. (Это — для будущего!). Вообще Вы — молодец, и я еще раз удивляюсь Вашим способностям: овладеть в короткий срок таким все-таки новым для Вас и трудным предметом, как материалом, так и теорией, значит обладать исключительными способно­стями к научной работе, с которыми я Вас искренне поздравляю.

Это не значит, что диссертацию можно подать в таком виде. Для офици­альных целей я посылаю Вам с полным убеждением прилагаемый краткий отзыв. Но для защиты диссертацию нужно серьезно доработать. Я нарочно прочел ее глазами Ваших противников, настоящих и (возможных) будущих. Для их придирок были основания, хотя они и раздули это без всякой необхо­димости. В.Н. Ярцева оказала Вам плохую услугу, когда она, за недостатком времени, по-видимому, не удосужилась прочесть Вашу диссертацию вто­рично и дать Вам дружеский совет. А я доверился ей и тоже не удосужился прочесть Вашу работу после первого, явно мало удовлетворительного, вари­анта. А «руководителя» или консультанта у Вас — все-таки начинающей — не было. Отсюда и все дальнейшее, конечно — раздутое.

Я прочел Вашу работу так, как обычно читаю, когда консультирую или ре­дактирую. Поэтому посылаю Вам ряд придирчивых замечаний по форме и стилю, методике изложения, переводам и по частностям содержания. Основное постараюсь резюмировать в письме, которое отдам переписать на машинке, что­бы сохранить копию на случай пропажи или дальнейшего с Вами обсуждения.

1. В отношении древнеанглийского винительного падежа. Многое очень интересно, материал большой (не всегда в одинаковой степени), но основные замечания следующие.

Вы исходили первоначально из «глоттогонической» концепции — Попова и м.б. даже «марристов». Вы убрали ее, но остались следы конкретной «глот­тогонии» падежной системы. С моей точки зрения это — не беда, это так сказать «сердцевина» работы, но когда сняты общие закономерности, на ко­торые можно было ссылаться, как на исходные положения, тогда конкретное должно быть доказано. К «глоттогонии» я отношу Вашу уверенность, что ви­нительный прямого дополнения происходит от винительного цели и от ви­нительного спутника в результате «результативных сдвигов». Глава о «ре­зультативных сдвигах» представляется мне недостаточно убедительной, т.к. не доказано, какое значение первоначальное. Наибольшее ожесточение Ва­ших противников вызвало Ваше утверждение о недифференцированности в англосаксонском мышлении (?) понятия «спутника» и «объекта», и это дей­ствительно формулировано неточно и вызывает и сомнения, и возражения. У Вас сквозит мысль (унаследованная из названных выше источников), будто дифференциация переходности и непереходности даже для англосак­сонского — явление позднее (стр. 176 и др.). Так ли это в действительности? Сюда же я отнес бы Ваше утверждение, что двойной винительный развива­ется из «колебаний в отборе пассивных участников действия» (стр. 116).

Вопросы более спокойного порядка:

1. Мне не вполне ясна граница между понудительными глаголами и пере­ходными глаголами с префиксами. Понятие каузативов надо уточнить и строже ограничить. Винительный с инфинитивом является большой пробле­мой (в частности — вопрос о его автономном или заимствованном характере, который может быть разрешен как раз на поэтических текстах): Вы ее почти не касаетесь, потому что Вам это не очень любопытно с точки зрения главной темы. Некоторые разделы очень интересны, но требовали более системати­ческого охвата материала (стр. 147, 150 сл.), который можно рекомендовать всюду — хотя бы для солидности.

2. Вводная часть, составляющая одну треть работы (66 стр.), неравномерна по объему и выполнению. Вы несколько злоупотребляете вообще афористи­ческой манерой изложения и стилем речи. Очень интересно о Потебне и о Попове, и я знаю, почему Вы каетесь в том, что недостойным образом кри­тиковали первого. М.б. в другой редакции? Смущает меня очень краткое из­ложение сложнейших сравнительно-грамматических вопросов, связанных с теориями синкретизма и смешения падежей (Дельбрюк). Я лично слишком плохо знаю сравнительную грамматику, чтобы проверить Вас без специ­альных справок, которые я не имею времени навести.

Но мне кажется, что каждый из частных примеров требует углубления, и поэтому я неспокоен. Надо либо обобщить еще больше, ограничившись одним- двумя хорошо и всесторонне разобранными примерами, либо сильно расши­рить главу, в соответствии с авторитетом и солидностью авторов и сложностью поставленных вопросов. Спор каузалистов и локалистов тоже не изложен кон­кретно, а только слегка затронут, «эссеистически»: поэтому я понимаю возра­жения Серебренникова. Не совсем понятно в разделе «Генетических гипотез», какие языки имеются в виду в этом кратком обзоре. «Основные закономер­ности», как Вы понимаете, уже не соответствуют по содержанию и тону совре­менным установкам. Критика «марристов» также устарела по тону, работа Десницкой требует более серьезного и спокойного критического разбора.

Вы видите, что у меня много пожеланий по этому отделу. Все, что Вы пи­шете, умно, свежо и интересно, но для диссертации требуется сверх того учеб­ная солидность.

3. Вопросы формы. Необходимо уточнить ссылки (в ряде случаев). Не­обходимо проверить переводы, кое-где поправить стиль. Переписать, прокор­ректировать, вставить цитаты надо так, чтобы все было четко и очень аккурат­но, иначе ВАК может повторить то, что сделал Ильиш. То, что я мог заметить при недостаточной четкости экземпляра, я постарался отметить — главным образом как пример, указывающий характер требований.

Я думаю, когда Вы доработаете диссертацию (а это будет скоро), надо по­лучить от Министерства направление.

В Институте Языкознания защищать не стоит, потому что страсти там слишком разгорелись. В частности, Вам может быть неизвестно, что год тому назад Институтом была отклонена докторская диссертация Ахмановой после пяти отзывов, главным образом по моей рецензии, после которой настаивать на защите оказалось невозможным, несмотря на то, что В.В. Виноградов по­чему-то энергично поддерживал свою сотрудницу. Никакое направление из Министерства не может предохранить от черняков при баллотировке. Я ду­маю, нормальнее всего будет обратиться в Педвуз Герцена в Ленинграде (т.е. в Ваше ведомство), но обязательно с направлением от Министерства, в ко­тором Вам не откажут.

Крепко жму Вашу руку. Надеюсь, что Вы не сетуете на критику, которая имеет дружеский характер; по-моему, это Вам не свойственно. Работайте, чтобы успешно завершить начатое дело, и помните, что у Вас действительно выдающиеся способности для этой работы. Надо только больше систематич­ности, как это требует учебная, в сущности — экзаменационная работа.

С дружеским приветом.

 

<6б>

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ОТЗЫВ В.М. ЖИРМУНСКОГО НА ДИССЕРТАЦИЮ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ

 

Предварительный отзыв о кандидатской диссертации преп. Н.Я. Мандель­штам «Функции винительного падежа по материалам англосаксонских поэ­тических памятников», представляемой на соискание ученой степени канди­дата филологических наук.

Просмотренная мною диссертация Н.Я. Мандельштам представляет солид­ное научное исследование, одинаково интересное как с теоретической, так и с историко-лингвистической точки зрения. В большом вводном отделе, имею­щем теоретический характер (стр. 1—65), автор разбирает важнейшие проблемы общей теории падежей, подвергает критике учение Дельбрюка о падежном син­кретизме, рассматривает спор каузалистов с локалистами и дает анализ учения выдающихся русских лингвистов Потебни и его ученика Попова, труд которого явился до известной степени отправной точкой самостоятельных установок са­мой диссертантки. Хорошее знакомство с научной литературой вопроса и уме­ние критически подойти к работам своих предшественников и в то же время использовать их достижения является серьезным достоинством диссертации.

Вторая, основная, часть работы (стр. 66—187) посвящена конкретному ис­торическому анализу употребления винительного падежа в англосаксонских поэтических памятниках. Диссертантка прекрасно владеет древнеанглийским языком и самостоятельно разбирается в весьма трудных текстах англосаксон­ского эпоса, являющихся предметом ее исследования. Большой языковой ма­териал, самостоятельно собранный и тщательно изученный в диссертации, позволяет автору не только описать разнообразные формы падежного упо­требления, но выдвинуть и некоторые новые теоретические положения о раз­витии винительного падежа в англосаксонском языке в свете общей теории падежей и методологических принципов их изучения, обоснованных в первой части исследования.

Считаю, что работа Н.Я. Мандельштам соответствует требованиям, предъ­являемым к кандидатской диссертации, и может быть представлена к защите после незначительных исправлений, которые мною указаны, и автор вполне заслуживает ученой степени кандидата филологических наук.

Член-корреспондент Академии Наук СССР, профессор В. Жирмунский.

 

<7>

Надежда Мандельштам

ФУНКЦИИ ВИНИТЕЛЬНОГО ПАДЕЖА ПО МАТЕРИАЛАМ АНГЛО-САКСОНСКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ^[36]

(Публикация Ларисы Найдич и Павла Нерлера)

 

1

Настоящее исследование посвящено функциям винительного падежа в англо­саксонских поэтических памятниках. Основным материалом для исследова­ния послужили древнейшие памятники — Генезис и Беовульф. Использованы издания, комментированные Хольтхаузеном^[37] и Чемберсом^[38]. Дополнительно привлекались и другие поэмы кэдмоновского и кюневульфовского цикла (Со­ломон, Сатана, Даниил и Елена, Юлиана и др.), цитировавшиеся по изданию Грайна—Вюлькера, а также по словарю-ключу Грайна^[39].

Историческое изучение функций падежей в отдельных родственных язы­ках с последующим сравнением было бы делом большой важности для позна­ния внутренних законов развития языка. Но сейчас еще не хватает данных для отдельных языков; теория, а особенно история употребления падежей — «одна из наименее разработанных частей индоевропейской грамматики»^[40]. Учение о падежах представлено в грамматике краткими описаниями функций каждого падежа в отдельных языках, несколькими частными исследованиями, а также рядом гипотез о становлении падежной системы и о значении падежей в индоевропейском языке. Большинство гипотез, выдвинутых еще старшим поколением индоевропеистов, основано на предпосылке о первоначальном едином, точно-очерченном значении каждого падежа. Наличие пространст­венных — местной и отложительной — функций у косвенных падежей послу­жило основанием для гипотезы о восьми падежах индоевропейского языка. К числу зарегистрированных в отдельных языках падежей прибавляется еще два падежа — местный и отложительный. Прямым выводом из этой гипотезы является теория смешения падежей. Эта теория гласит, что флексии падежей, упрощаясь, сливались, но значения слившихся по форме падежей сохраня­лись и продолжали существовать в единой звуковой оболочке.

Теория смешения была подкреплена исследованием германского датель­ного падежа Б. Дельбрюком^[41]. Он доказал, что дательный падеж германских языков объединяет два индоевропейских падежа — дательный и творительный-инструментальный (изначально смешанный падеж). Доказательством смешения этих падежей служит двойственность функций германского да­тельного падежа, а также особая форма творительного-инструментального падежа, сохранившаяся как пережиточное явление у некоторых местоиме­ний, прилагательных и зарегистрированная также у отдельных существи­тельных (stemnu — голосом).

Слабым местом исследования Б. Дельбрюка является то, что он считает гер­манский дательный падеж результатом смешения не двух (дательного и творительного-инструментального), а трех падежей, прибавляя к первым двум и местный падеж. Многие авторы высказывают сейчас сомнение о том, что в ин­доевропейском языке-основе существовал самостоятельный местный падеж^[42].

Исследователи, исходившие из гипотезы о восьми падежах и теории сме­шения, нередко нарушали основной закон исследования, сформулированный Ф. Энгельсом: «Нельзя конструировать связей и вносить их в факты, а надо извлекать их из фактов и, найдя, доказывать их, насколько это возможно, опытным путем»^[43]. Учение Б. Дельбрюка о синкретических падежах нередко механически применялось к другим падежам, например, к германскому ро­дительному, который можно было бы по аналогии объяснить, как смешение родительного падежа с отложительным. Сам Б. Дельбрюк возражал против таких методов. Он требовал, чтобы заявление о синкретическом характере падежа было не предпосылкой, а выводом из фактов, добытых тщательным морфологическим и синтаксическим исследованием. Отложительную функ­цию родительного и дательного падежей германских языков Б. Дельбрюк считал результатом не смешения, а самостоятельного развития значения па­дежей в самих германских языках.

Характерным образцом «конструирования связей» для объяснения фак­тов может служить известная полемика между каузалистами и локалистами. Каузалисты — представители абстрактно-логического направления в языко­знании — трактовали винительный падеж как следствие действия. Они ос­новывались при этом на винительном прямого объекта, который возникает или изменяется от деятельности субъекта. Реакцией на абстрактность кауза- листов была теория локалистов, искавших чувственно-конкретной основы в значении падежа. Локалисты объявили первичным винительный цели, най­денный в санскрите. Локалисты исходили из предпосылки о первичности пространственных представлений у первобытного человека и искали в си­стеме склонения три концепции движения, отвечающих на вопросы: куда? где? откуда? Косвенные падежи по их мнению изначально служили для пе­редачи одной из этих идей.

Одним из наиболее яростных противников локалистов был Г. Курциус, автор первых гипотез о хронологии грамматических категорий. Против локалистов Г. Курциус действовал основным аргументом и локалистов, и каузалистов — четкой и логической противопоставленностью значений падежей. Он утверждал, что винительный является падежом цели только в том случае, если противопоставленный ему именительный выражает движение от цели, т. е. имеет отложительную функцию. Поскольку этого нет, позицию локалистов он считал разбитой.

К концу жизни Г. Курциус признал, что невозможны слишком узкие опре­деления и схемы для объяснения падежей. Его колебания характерны для эпохи, в которой уже действовали младограмматисты, которые основные свои усилия направили на создание описательного синтаксиса. Но гипотеза старшего поколения и доводы локалистов и каузалистов оказали большое влияние на построение сравнительного синтаксиса. Миклошич, например, был сторонником локалистов и планомерно провел через свою сравнитель­ную грамматику славянских языков принцип выделения пространственных значений падежей на первое место. А.А. Потебня как одно из двух первичных значений творительного падежа выделил пространственную функцию и т.д.

Предпосылка о том, что любой падеж развивается от единого значения к многим значениям, которые затемняют его первоначальную ясность, при­вела к тому, что в винительном падеже видели исконный падеж объекта. Ог­ромная заслуга А.В. Попова в том, что он продемонстрировал в своем исследовании^[44] другой путь развития и отношения основного значения падежа к его многообразным функциям. Он показал, что падеж (винительный) развивается не от изначальной определенности и однозначности к многозначности, а на­оборот — из неустойчивой массы значений постепенно выделяется его основ­ная функция, на которой он специализируется. Процесс этот происходит в тесной связи с развитием системы глагола, в частности — управления. Ака­демик В.В. Виноградов, излагая взгляды А.В. Попова и А.А. Потебни, отме­чает, что «круг значений падежной формы у существительных все расши­ряется», но что именительный и винительный падежи развиваются в ином направлении: «и... в современном русском языке тяготение к концентрации всех падежных значений винительного падежа в одной грамматической кате­гории настолько сильно, что обособляющиеся значения в употреблении этого падежа, не связанные с основными функциями его, или становятся непродук­тивными, фразеологически ограниченными, или сближаются с наречиями»^[45].

А.В. Попов — ученик А.А. Потебни, расходился с ним в оценке самого по­нятия — общее значение падежа. А.А. Потебня считал, что общее значение падежа — всегда фикция, а исследователю грозит опасность взять слишком широкую или слишком узкую мерку при попытках определить его. Отказ А.А. Потебни от обобщения в этой области объясняется тем, что в борьбе за конкретное он видел только одну сторону «общего», а именно то, что оно не охватывает конкретного. Как учил В.И. Ленин, «Значение общего противо­речиво: оно мертво, оно нечисто, неполно etc., etc., но оно только и есть сту­пень к познанию конкретного полностью. Бесконечная сумма общих поня­тий, законов etc. дает конкретное в его полноте»^[46]. Но отказываясь от общих определений падежа в целом, А.А. Потебня дал множество тончайших опре­делений его функций и поразительный по точности и глубине исторический анализ развития его значений. В своей работе над вторыми падежами^[47]А.А. Потебня поставил перед собой задачу проследить изменения в синтак­сическом строе на кратком для истории языка отрезке времени. Он исследо­вал как согласование постепенно уступало место другим более сложным син­таксическим приемам. Прогресс в языке он видел в дифференциации членов предложения. Образование в русском языке деепричастий и творительного предикативного было одним из следствий прослеженных им процессов. Разъ­ясняя каждый момент анализа, А.А. Потебня раскрыл свои исследователь­ские приемы, чего до него в языкознании никто не делал. Он пользуется «ближайшими оборотами» — т. е. исходной конструкцией, от которой в ис­следуемом имеется исторически существенное отклонение; «противнями», — т. е. двумя оборотами, в которых различается только один член предложения; он ищет первые зачатки новых конструкций и постепенно вымирающие ста­рые конструкции в новом языке.

Огромное значение А.А. Потебни не только в его выводах, определениях и т. п., но и в том, что он обнародовал не только результаты, но и приемы исследования. Во всей литературе о падежах работы А.А. Потебни и его уче­ника А.В. Попова выделяются плодотворностью мыслей и богатством со­бранного материала.

 

2

В древнеанглийском языке винительный падеж встречается главным образом в функции объекта действия.

Проблема винительного падежа имеет два аспекта. С одной стороны, это вопрос о связи винительного падежа с глаголом, о влиянии этой связи на си­стему глагола и на значение падежа. С другой стороны, это вопрос о функ­циях винительного падежа. Особенно важен первый вопрос, так как он связан с проблемой залога, переходности и управления глагола. История глаголь­ного управления мало исследована и сложна. Но в развитии управления не­сомненно существуют некоторые закономерности, которые можно выявить.

В древнеанглийском языке, как и в других германских языках, отчетливо выделяются остатки семи древних классов глаголов. Классы эти уже подверг­лись разрушению, и переходы глаголов из одного класса в другой, а также пере­ходы сильных глаголов в слабые продолжаются и в историческую эпоху. Но у сильных глаголов все же существуют некоторые общие черты в управлении.

Во всех семи классах имеются глаголы (без приставки), употребленные в поэтических памятниках с винительным падежом. Наибольшая пропорция таких глаголов в отношении к общему числу (около 60 глаголов) падает на четвертый и пятый, а также на шестой классы сильных глаголов. В исследо­ванных памятниках всего девять глаголов этих классов ни разу не встречены с винительным; среди них глагол, производный от имени plegan, который чаще встречается в форме слабого глагола второго класса — plegian.

В первых трех классах пропорции глаголов, зарегистрированных с вини­тельным падежом, значительно ниже. Таких глаголов меньше половины об­щего числа. Наименьшее количество глаголов с винительным падежом па­дает на седьмой, наиболее разрушенный класс.

Но для большинства сильных глаголов, зарегистрированных с винитель­ным падежом, характерна неустойчивость управления. В первом классе, на­пример, только три, а в седьмом два глагола, которые имеют устойчивое управ­ление винительным падежом (первый класс: wreon — покрывать, writhan — закольцевать, заковать, drifan — гнать; седьмой класс: letan — допускать, hon — вешать). Некоторые сильные глаголы зарегистрированы со всеми косвенными падежами. Глагол hrinan — толкать — употреблен в Загадках Кюневульфа с ви­нительным, а в Генезисе и с дательным (992), и с родительным (616). Глагол bidan в одном предложении управляет и винительным, и родительным паде­жом в одной функции (Генезис, 40).

Другой характер имеет управление слабых глаголов. Обширный первый класс слабых глаголов (около 300 глаголов) содержит самые разнообразные в смысле управления глаголы. Но компактное ядро первого класса состав­ляют каузативы, имеющие устойчивое управление винительным падежом. Мне известны лишь три случая употребления каузативов без винительного объекта; один из таких случаев — wudu maeg him weaxan, tanum laedan — лес (с)может для него (ему) расти, разветвляться («ветками вести»). Gen. 40. Другую компактную группу слабых глаголов первого класса составляют про­изводные от прилагательных мутативы, которые обозначают, что субъект или объект насыщается качеством. Соответственно этим двум значениям мутативы употребляются без дополнения или с винительным объекта, но в этом двойном своем употреблении они устойчивы и ни с какими другими паде­жами не употребляются.

Остальные слабые глаголы первого класса имеют не менее устойчивое управление. Случаи колебания единичны. Глагол freman употребляется иног­да без винительного, но с заменяющим дополнением swa: hegefremede swa — он поступил так. An. 1493.

Колеблется управление лишь нескольких глаголов этого класса, например, daelan — делить(ся), mengan — смешивать(ся), tydran — плодить(ся) и laestan и др. У последнего глагола, производного от существительного last — след, развилось множество переносных значений, что способствовало, вероятно, неустойчивости управления.

Второй, еще более обширный класс слабых глаголов содержит множество непереходных глаголов, число которых пополнилось за счет разрушившегося третьего класса. Глаголы второго класса, употребляющиеся с дополнени­ем, тяготеют к управлению родительным падежом. Но те глаголы, которые управляют винительным, устойчивы в своем управлении. Колебания в управ­лении этих глаголов тоже единичны. Так, глагол sceawian — смотреть (ви­деть) употребляется и с винительным, и с предложным дополнением.

Сильные глаголы часто употребляются и с объектом и абсолютно; глагол dufan, например, означает нырять; с объектом, не изменяя формы, этот глагол получает значение каузатива — заставлять нырять (окунать); отсюда — пе­реносное значение — крестить. Часто глагол без объекта получает возвратное значение: helan — прятать(ся).

Ряд глаголов — (ge)bregdan, wealdan, windan, weorpan и др. употребляются с инструментальным, наравне с винительным. В выборе падежа сказывается разная трактовка движения; в одном случае оно требует орудия — ic thy waepne gebraed — я тем оружием взмахнул В. 1664, в другом случае действие направлено на объект — he sweordgebraed — он меч поднял. В. 2562.

Родительным падежом обычно подчеркивается значение части, неполное овладение объектом. Но в некоторых случаях (и при слабых, и при сильных глаголах) родительный можно объяснить только отрицанием nat (ne wat) he thara gode, thaet me ongean slea — не знает он тех хороших (обычаев), раз он мне навстречу бросился. В. 681. Подобное употребление родительного встре­чается при naebban = ne habban, naegan = м agan и при других глаголах с от­рицанием, никогда в утвердительной форме с родительным не употребляю­щихся. Характерно, что если в языке есть, хотя бы в зачаточном виде, родительный отложительный, всегда находятся конструкции, где родитель­ный выводим только из отрицания. В древнеанглийском языке родительный употребляется наравне с дательным в отложительной функции^[48].

В родительном приглагольном особенно отчетливо выступает значение части или неполного овладения объектом; blaedes brucan — отведать от плода. Gen. 1892.

Слабые глаголы второго и первого класса, вероятно потому, что они обра­зуются позже сильных, имеют несравненно более устойчивое управление. Винительный падеж при слабых глаголах является обязательным спутником переходного глагола и не замещается (кроме немногих исключений) допол­нениями в других падежах.

 

3

Винительный (приглагольный) в древнеанглийском языке означает внешний или внутренний объект действия. Типический винительный внешнего объ­екта — это «другой предмет» по образному выражению Буслаева, возникаю­щий, равно и исчезающий, изменяющийся или страдающий в результате дея­тельности субъекта.

Однако этим не исчерпывается значение внешнего объекта, который упо­требляется при широчайших и разнородных семантических группах глаго­лов. Небольшую, например, но компактную группу составляют глаголы, вы­ражающие побуждение к действию. Эти глаголы могут употребляться со сложным дополнением, в состав которого входит инфинитив; но инфинитив не обязательный спутник побудительного глагола. Сравнить: heht his engel gan — приказал своему ангелу итти — An. 365 — и — he heht Abraham to ofstum miclum — он призвал Авраама к великой спешке. — Gen. 2057.

К этой группе глаголов близко примыкают каузативы, так как роль субъ­екта в обоих случаях сводится к побуждению к действию.

Каузативы имеют особую форму (суффикс -ja-). Но отношение сильного глагола и производного -ja- глагола не сводится к значению каузатива у сла­бого глагола. Нередко парное образование разрушается благодаря измене­нию семантики одного из глаголов, причем соответственно изменяется и тип объекта. Так, byrgan — хоронить — производный от beorgan — беречь, защи­щаться) — оторвался от основного глагола, так как значение его сузилось.

С другой стороны, пары нередко сходятся в значении; например, gangan и gengan неразличимы по значению. Особенно часто это происходит в вариан­тах с приставкой, так как приставка нередко придает сильному глаголу значе­ние каузатива. Так, dwellan — каузатив равен по своему значению сильному глаголу gedwelan — заставить заблудиться с производным значением иску­шать; becreopan — заставить (в)ползти и т. д. Приставка часто способствует слиянию значений сильного и слабого глагола, изменяя значение -ja- глагола. Глаголы sittan и settan — сидеть и сажать — противопоставлены и не смеши­ваются. При глаголе gesettan объектом служит не перемещаемый предмет, а место, которое заселяется. Глагол gesettan в этом значении совпадает с gesittan. (Ex. 442). Объект каузатива уже в древнеанглийском языке часто теряет свою специфику, и бывшие каузативы обогащают фонд слабых переходных глаголов.

Разрушению парных образований способствуют также фонетические про­цессы, приводящие к слиянию слабого и сильного глагола. Особенно отчет­лив этот процесс у глаголов третьего класса с опертым носовым. Получив­шийся у каузатива в результате умлаута гласный -е- обычно сужается в -i-, и слабый глагол в основе настоящего времени сливается с сильным (sincan и sencan); этим еще больше увеличивается число колебаний в управлении сильного глагола. Ряд сильных глаголов движения и бытия употребляется с пространственными винительными — gangan, wadan, faran, stigan, wegan, dragan, buan, fleon и др. Пространственные винительные (цели, места, пути) встречаются только в древнейших памятниках. Из слабых глаголов только eardian и wunian употребляются с винительным места. Но слабые глаголы не образуют причастия II, а сильные (обычно с приставкой) употребляются в пассивных оборотах с глаголом habban и beon. Некоторые глаголы в одних конструкциях употребляются с винительным цели, в других с винительным объекта (напр., hladan — грузить). Но мне известен лишь один случай упо­требления двух винительных — цели и объекта — в одном предложении: thone ofen hine thaer esnas wurfon — (в) ту печь его тут рабы бросили. Dan. 246. Здесь thone ofen — винительный цели, a hine — винительный объекта. Случай этот исключительный, и в этом различие между винительными пространствен­ными и винительными времени и меры, которые в своем развитии не связа­лись с системой глагола и свободно употребляются в любом предложении.

Двойной винительный вообще редчайшее явление в памятниках. С двумя объектами (внутренним и внешним) употребляются только глаголы laeran и maenan. Наиболее типичный двойной винительный — объекта и объектив­ного (согласованного) предикатива — изредка встречается, когда предика­тивный член — прилагательное — ic wat the godne — я знаю, что ты хороший. Gen. 719; he hine godne ne tealdon — они не называли его хорошим. В. 2184. Та­ким предикативным членом иногда сопровождается конструкция «винитель­ный с инфинитивом»: he geseah... Grendel licgan aldor-leasne — он увидел... Гренделя... Грендель лежал безжизненным. В. 1586. Но предикативное су­ществительное всегда стоит в именительном падеже, даже, когда оно отно­сится к объекту: he hine fugol nemnde — он его назвал птицей. Cd. 636. Пре­дикативное прилагательное, даже если оно относится к объекту, обычно тоже стоит в именительном падеже: hine god gefremede... strong — его бог сде­лал ...сильным. Gen. 263. Принцип согласования, который А.А. Потебня счи­тал основным синтаксическим приемом древних индоевропейских языков, в древнеанглийском языке играет весьма малую роль. В частности, функция предикативного члена — и субъективного, и объективного — последовательно закрепляется за именительным падежом. Не является ли это одним из пока­зателей слабости и бедности морфологических средств древнеанглийского языка? Другим показателем этой бедности служит употребление одного гла­гола (обычно сильного) как переходного, непереходного и возвратного. Древ­неанглийскому глаголу lucan, например, в готском языке соответствуют два глагола lukan и luknan. Вышеописанное слияние сильных глаголов с кауза­тивами в связи с фонетическими процессами тоже указывает на рано про­явившуюся тенденцию к упрощению морфологических средств.

В системе глагола эта тенденция находит благодарную почву в неустой­чивости управления сильных глаголов.

Винительный падеж во многих случаях вытесняет конкурирующие с ним косвенные падежи — особенно часто родительный. Глагол deman, например, в древнейших памятниках употребляется с родительным падежом, но потом переходит на стойкое управление винительным, увеличивая этим объем ви­нительного падежа и способствуя абстрагированию категории объекта. Но параллельно идет сокращение количества винительных прилагательных, так как винительные цели, места, пути и т. п. вытесняются предложными кон­струкциями. Оба эти процесса способствуют специализации винительного падежа как прилагательного и укреплению категории переходности, так как отпадает необязательный объект, а глаголы движения выделяются в ядро группы непереходных глаголов.

В описании А.В. Попова винительный падеж индоевропейских языков не имеет еще в древности тесной связи с глаголом. Свободных винительных в древности больше; число их с течением времени уменьшается. А в древ­неанглийском языке свободные винительные играют незначительную роль. В основном, это винительные времени, так как винительные пространствен­ные связаны как винительный объекта с определенной группой глаголов. Вы­теснение винительного места, пути, цели предложными конструкциями из­меняет скорее семантический объем объекта, чем структуру винительного па­дежа. Остальные типы свободного винительного в древнеанглийском языке редки и сомнительны. В древнеанглийских памятниках винительный падеж встречается, как правило, в приглагольном употреблении, но, конечно, нельзя сказать по данным одного языка, является ли это употребление исконным свойством английского языка. Но внутри английского языка прослеживается процесс дальнейшего укрепления связи винительного падежа с глаголом. Этому укреплению способствует характер управления слабых глаголов, ко­торый отличается большей стойкостью, чем управление сильных глаголов.

 

<8>

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ УЧЕНОГО СОВЕТА ЛЕНИНГРАДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА ИМ. А.И. ГЕРЦЕНА

О ПРИСВОЕНИИ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ УЧЕНОЙ СТЕПЕНИ КАНДИДАТА ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ НАУК (2 ИЮЛЯ 1956 г.)

(Публикация П.М. Нерлера)

 

МИНИСТЕРСТВО ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР

Ленинградский Государственный Педагогический Институт имени А.И. Герцена

Выписка из протокола № 10 Заседания Ученого совета института от 2 июля 1956 года

 

Подлинник протокола хранится в делах Совета Института.

 

СЛУШАЛИ:

Об утверждении в ученой степени кандидата филологических наук МАН­ДЕЛЬШТАМ, Надежды Яковлевны, защитившей в открытом заседании Уче­ного Совета факультета Иностранных языков 26 июня 1956 года диссертацию на тему: «Функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников».

Официальные оппоненты: доктор филологических наук профессор М.И. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ и кандидат филологических наук доцент Т.А. ЕГОРОВА^[49].

ПОСТАНОВИЛИ:

Присвоить МАНДЕЛЬШТАМ Надежде Яковлевне ученую степень канди­дата филологических наук, как защитившей диссертацию.

Председатель Ученого совета Директор Института А.И. ЩЕРБАКОВ Ученый секретарь Л.П. ШУБАЕВ

(АЧГПУЯ, «Личное дело преподавателя Н.Я. Мандельштам», л. 12)

 

<9>

Лариса Найдич

О ДИССЕРТАЦИИ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ

(на основе автореферата)

 

МАТЕРИАЛ ДИССЕРТАЦИИ

Диссертация Н.Я. Мандельштам посвящена исторической теме в рамках германистической лингвистики. Такие темы традиционны для германистики, именно они считались важными и серьезными — начиная со второй половины XIX века и вплоть до конца XX века (в последнее время таких диссертаций все меньше и меньше — и из-за повышения интереса к современному языку, и из-за стремления диссертантов к менее трудоемкой и кропотливой работе).

Предметом изучения Н.Я. был англосаксонский язык, по сути дела древ­неанглийский, — германское население Британии принято называть англо­саксами. Материалом исследования Н.Я. были два англосаксонских памят­ника литературы — «Беовульф» и «Генезис», но в рассмотрение включены и некоторые более мелкие памятники.

Эпическая поэма «Беовульф», написанная неизвестным автором предполо­жительно между концом VII и Х веком, по праву считается самым значитель­ным произведением древнеанглийского периода. В ней отражены сказания германцев северного ареала — англосаксов и скандинавов. Поэма «Генезис», на­писанная предположительно в VIII веке, представляет собой поэтическое пе­реложение библейской Книги Бытия. Оба текста написаны аллитерационным стихом и являются образцом сложного поэтического стиля со множеством ме­тафор и других разнообразных тропов. Древнеанглийский, вернее англосаксон­ский, язык значительно отличается от современного английского, даже больше, чем немецкий от древненемецкого или, например, русский от древнерусского.

«Беовульф» стал хрестоматийным произведением, но его читают в пере­сказе или в поэтическом переложении, а чтение в подлиннике представляет собой сложную задачу, тем более что поэма содержит более трех тысяч строк. Таким образом, задачи, поставленные перед диссертанткой Н.Я. Мандель­штам, требовали серьезной работы.

 

ЭКСКУРС

Работа над диссертацией была начата Надеждой Яковлевной в период гос­подства марризма в языкознании. С середины 1920-х годов «новое учение о языке», выдвинутое академиком Н.Я. Марром, превратилось в обязатель­ную официозную догму, отступление от которой жестоко каралось^[50]. Многое в теории Марра было фантастическим (в конце жизни он, по-видимому, стра­дал психическим расстройством), а среди его последователей было много шарлатанов, отрицавших вслед за учителем научное языкознание.

Но были и серьезные ученые, пытавшиеся работать в рамках «нового уче­ния». Главный маррист академик И.И. Мещанинов создал стадиальную ти­пологию развития языков, тоже довольно фантастическую, то есть малодо­казательную, но в какой-то степени способствовавшую разработке новых аспектов лингвистики. Одним из постулатов марризма была стадиальность развития языков в связи с развитием мышления. Мещанинов считал, что языки проходят нескольких стадий развития: от наиболее архаического ин­корпорирующего строя к посессивному и к эргативному, и лишь на более продвинутой стадии языка и мышления формируется номинативный строй, характерный для индоевропейских языков^[51].

Положительным в этих утверждениях было, во-первых, постановка проб­лем типологии, а во-вторых, рассмотрение строя «экзотических» языков — например, целого ряда языков Кавказа и Сибири. В то же время весьма спор­ным и, очевидно, неправильным было разделение языков на более или менее развитые с точки зрения стадиальности. Важнейшим пунктом типологиче­ских рассуждений было соотношение в разных языках субъекта действия (деятеля) и объекта действия. Мы привыкли к тому, что падеж субъекта име­нительный, а объекта обычно винительный. Например: Мальчик ловит рыбу. В языках эргативного строя функции падежей совсем иные, и те лингвисты, которые, работая в рамках марризма, уделяли внимание типологии, стали с энтузиазмом изучать языки неноминативного строя.

Среди германистов это были такие талантливые молодые ученые, как С.Д. Кацнельсон и А.В. Десницкая. В книге «К генезису номинативного пред­ложения» (М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936), кандидатской диссертации уче­ного, Кацнельсон искал следы эргативного прошлого в германских языках^[52]. Показательно, что в годы войны, когда Кацнельсон, будучи военным перевод­чиком, оказался в Берлине, он изучил архив Карла Штрелова, записывавшего язык австралийского племени аранта (язык эргативного строя, чрезвычайно интересный с точки зрения типологии)^[53]. А.В. Десницкая ставила в своей док­торской диссертации «Развитие категории прямого дополнения в индо-евро- пейских языках» (1946) вопрос о генезисе номинативного строя, обращаясь при этом к изучению архаических объектно-субъектных отношений. Она тща­тельно изучила функции винительного падежа в «Илиаде» и пыталась рекон­струировать дономинативное состояние в индоевропейских языках — правда, ее наблюдения не подтверждали древнее эргативное состояние^[54].

Благодаря этому экскурсу становится ясно, почему темой диссертации Н.Я. Мандельштам был избран винительный падеж в одном из древнегерманских языков. Именно субъектно-объектные отношения, выражающиеся в соотношении именительного и винительного падежей, были в центре рас­суждения о номинативном строе, а нечеткость этих отношений должна была свидетельствовать о древнем дономинативном состоянии.

Но пока Н.Я. работала над диссертацией, положение в языкознании кар­динальным образом изменилось. Дискуссия по вопросам языкознания, нача­тая в мае 1950 года, увенчалась статьей Сталина, опубликованной 20 июня, в которой теория Марра была окончательно разгромлена. Теперь марристы подвергались травле, подобно тому как до этого сами травили всех, кто был против Марра. Марристы должны были каяться, и все, что носило следы этой теории, жестоко устранялось и вымарывалось.

Диссертацию Н.Я. пришлось переделывать.

 

ИССЛЕДОВАНИЕ Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ

Поскольку диссертация Н.Я. посвящена одному из разделов теории падежей, в ее вводной главе дается обзор теорий развития индоевропейской падежной системы. Если иметь в виду, что диссертантка начинала свое исследование в условиях господства марризма, то важнейшей его частью должны были быть рассуждения об архаической индоевропейской падежной системе и ее типологии. Но все, что касалось следов гипотетического дономинативного строя, когда «активный деятель» якобы еще не был индивидуальным, стано­вилось, по выражению Жирмунского, «жупелом» для антимарристов, кото­рые стали теперь представлять официозную позицию в языкознании^[55].

Нужно отметить, что и раньше многие ученые, прежде всего А.И. Смирницкий, а также, очевидно, Жирмунский, не верили в «дономинативное про­шлое» индоевроейских языков. Поэтому критика ими этой концепции была вполне искренней.

Н.Я. все же ставит вопрос, было ли значение каждого падежа изначально единым или из «неустойчивой массы значений» лишь впоследствии выдели­лись основные функции (для винительного это функция объекта). Опираясь на интересные и недостаточно известные лингвистам исследования ученика Потебни А.В. Попова, Н.Я. выбирает вторую концепцию. Вслед за Поповым Н.Я. считает, что винительный прямого дополнения вторичен, а дифферен­циация прямого и косвенного дополнения — явление позднее. Таким обра­зом, по ее мнению, долгое время существовала конкуренция между винитель­ным объекта и другими функциями этого падежа.

Эти идеи были более отчетливо выражены в первом варианте диссерта­ции Н.Я., который стал неприемлемым в условиях борьбы с марризмом. В.М. Жирмунский писал в письме Н.Я.^[56]: «Теоретическая часть, несмотря на методологическое установочное вступление, сохранила значительные ру­дименты "нового учения о языке", в пору господства которого она, очевидно, писалась». Глоттогонические концепции, то есть углубление в происхожде­ние и изначальные значения падежей, явно ассоциировались с марризмом, что было в то время не только нежелательно, но и опасно. Большинство рас­суждений такого рода нужно было убрать.

И, по совету Жирмунского, рассуждения о происхождении значений ви­нительного падежа в индоевропейском были, очевидно, сокращены и смяг­чены, а основное внимание было направлено на изучение конкретных случаев глагольного управления. Н.Я. выявляла случаи неустойчивости этого управ­ления, причем в сильных глаголах оно больше, чем в слабых. Поскольку силь­ные глаголы относятся к древнейшему лексическому слою, Н.Я. объясняет это явление исконным синкретизмом значения падежей. Здесь проскальзы­вает первоначальная концепция диссертантки, состоящая в том, что вини­тельный прямого объекта вторичен по сравнению с другими функциями этого падежа — обозначение цели или спутника, а не объекта действия, как в современных индоевропейских языках.

Таким образом, оказывается, что основная задача Н.Я. в окончательном варианте диссертации состоит в том, чтобы проследить связь между глаголом и зависящим от него существительным — дополнением — в древнеанглий­ском. Эта связь классифицируется и объясняется, прослеживается ее зави­симость от грамматического класса глагола и ее роль в развитии его семан­тики. Значительная часть диссертации представляет собой попытку связать морфологический тип глагола с его значением, что, как известно, удается лишь частично. В диссертации показана функция винительного падежа с не­которыми глаголами в зависимости от их класса и подтипа. Безобъектные глаголы, например «идти», «нырять» и т.п., могут получать иное значение при употреблении с объектом «нырять»/ «погружать в воду», «крестить». В германских языках такое изменение смысла сопровождалось изменением морфологии глагола, использованием так называемого каузатива, но в древ­неанглийском это происходило не всегда.

Функции винительного как падежа объекта сравниваются в диссертации с родительным падежом, который означает неполноту действия (ср. русское «выпил кисель» и «выпил киселя»). Приводятся и более редкие формы, на­пример двойной винительный падеж.

В.М. Жирмунский с полным основанием назвал диссертацию Н.Я. в пред­варительном отзыве «солидным научным исследованием». В письмах к Н.Я. он подчеркивал, что она обладает выдающимися способностями к научной работе и диссертация читается с большим интересом. Мы имеем все основа­ния считать эти слова не пустыми комплиментами, а действительным его убеждением. Научные таланты Н.Я. Мандельштам не вызывают сомнений. Помощь Жирмунского, сделавшего много важных, но в то же время очень доброжелательных замечаний и по общей идее работы, и по частным приме­рам, сыграла решающую роль в судьбе диссертации. Недаром Н.Я. называла Жирмунского во многих письмах добрым ангелом. Несмотря на все сложно­сти написания и защиты этой работы, диссертация стала добротным и до­стойным исследованием.

В настоящее время теория падежей значительно обогатилась исследова­ниями таких ученых, как Р. Якобсон, Е. Курилович, Ч. Филлмор, С.Д. Кац- нельсон. В изучение истории английского языка внесли свой вклад советские германисты А.И. Смирницкий, В.Н. Ярцева, Б.А. Ильиш и др.

Сегодня диссертация Н.Я. Мандельштам вспоминается скорее в связи с личностью автора, а не с ее вкладом в науку. Тем не менее, как было сказано выше, это научный труд, свидетельствующий не только о добросовестной ра­боте автора с материалом — что само по себе немалая заслуга. Диссертация полна самостоятельных и ясно выраженных научных идей. Автор явно стре­мится сделать общие выводы на основании обработки материала, что в боль­шинстве случаев удается. Ценной для языкознания чертой диссертации яв­ляется поиск связи грамматики с семантикой, то есть со смыслом, что так близко поэтическим исканиям Осипа Мандельштама.

Так в истории написания и защиты скромной диссертации о винительном падеже в древнеанглийском отразилась не только судьба одного человека, ин­тересного сегодня уникальностью своей личности и биографии, но и история лингвистических учений, история интеллигенции в России и история целой большой страны.