Текст и аудитория:

ПЯТЫЕ ЛОТМАНОВСКИЕ ДНИ В ТАЛЛИННСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

(Таллинн, 31 мая — 2 июня 2013 г.)

 

Уже пятый год подряд Эстонский фонд семиотического наследия Эстонского гу­манитарного института Таллиннского университета при финансовой поддержке мэрии города Таллинна в конце мая — начале июня проводит Лотмановские дни, основным мероприятием в рамках которых становится международная конфе­ренция на одну из тем, связанных с наследием Ю.М. Лотмана. Темой первых дней (4—7 июня 2009 года) были «Пограничные феномены культуры», вторых (4— 6 июня 2010 года) — «Случайность и непредсказуемость в языке, культуре и ли­тературе», третьих (3—5 июня 2011 года) — «Семиотика города. Город как куль­турно-исторический феномен», четвертых (8—10 июня 2012 года) — «Могут ли тексты лгать? К проблеме работы с недостоверными источниками» и пятых (31 мая — 2 июня 2013 года) — «Текст и аудитория». По материалам докладов, сделанных на Первых, Вторых и Третьих Лотмановских днях, уже вышли сбор­ники статей^[1], материалы дальнейших встреч сейчас готовятся к печати.

В 2013 году в качестве отправной точки конференции были выбраны идеи, вы­сказанные Ю.М. Лотманом в статье «Текст и структура аудитории». Предпола­галось обсудить идеи Лотмана о тексте как сложном ретрансляторе смыслов, по­рождаемых обществом, и одновременно как генераторе смыслов, которые сами формируют аудиторию своих читателей; рассмотреть коммуникативные и праг­матические аспекты функционирования текста и обсудить новейшие методики анализа текстовой прагматики. При этом речь шла не только о вербальных текс­тах, но и о текстах, образованных на основе любых семиотических кодов.

Открылись Пятые Лотмановские дни вступительными словами директора Эстонского гуманитарного института Таллиннского университета Ханнеса Па­ланга и президента Санкт-Петербургского государственного университета Люд­милы Вербицкой. Также во время открытия конференции прошли презентации двух книг: сборника «Случайность и непредсказуемость в истории культуры» и «Летописи жизни и творчества Ю.М. Лотмана (1945—1957)».

В пленарном докладе Сурена Золяна (Ереванский государственный лингвис­тический университет) и Михаила Лотмана (Эстонский гуманитарный институт Таллиннского университета / Тартуский университет) «Текст как мультисемантический и полифункциональный объект» был рассмотрен следующий круг воп­росов: прагматические и социокультурные критерии разграничения текста и «нетекста»; текст как принципиально гетерогенный, многоязычный и полисеман­тический объект; текст и его читатели; активная роль читателя в раскрытии се­мантического потенциала текста; текст в процессе коммуникации, проблемы его интерпретации; текст как динамический объект («самовозрастающий Логос») и триада «текст — культура — семиосфера». Говорилось о том, что при обращении к семантике текста необходимо учитывать его сущностное отличие от других единиц языка. В отличие от высказывания, текст не имеет фиксированной прагмасемантики, он не зависит от определенного коммуникативного контекста. При этом он предполагает семантизацию применительно ко множественным областям рефе­ренции (возможным мирам). Это определяет описание семантики текста как та­кого отношения (функции) между множеством возможных миров и множеством возможных контекстов, при котором высказывания-конституенты истинны. Тем самым текст выступает как своеобразный аналог понятия модели или модельной структуры С. Крипке. Это позволяет соотнести пропозиции и возможные миры внутри той модельной структуры, которая формируется самим текстом, а также сопоставляющая эту структуру с возможными контекстами актуализации текста. Текст мультисемантичен, и эта метафора показывает, что его семантика не может быть сведена к линейной структуре, пусть и весьма сложной. Семантика текста должна пониматься именно как бесконечное множество возможных интерпрета­ций — межмировых отношений. На основе анализа различных определений текста авторы пришли к выводу, что для Ю.М. Лотмана само понятие текста (и отличие текста от не-текста) носило динамический характер, являясь функцией от трех пе­ременных — знаковой композиции (собственно текста), адресата и контекста.

Эти идеи развивались и оспаривались в двадцати секциях конференции, про­ходивших в течение трех дней на русском и английском языках.

Секцию «Русская литература XI—XVIII веков» открыл доклад Анны Литвиной (НИУ ВШЭ, Москва) и Федора Успенского (Институт славяноведения РАН / ИВГИ РГГУ, Москва) «Князь Святослав и царь Иезекия: Из истории восприятия ветхозаветных сюжетов в домонгольской Руси», который был посвящен анализу одного нетривиального библейского подтекста в «Повести временных лет» (за 1075 год). Как продемонстрировали докладчики, основой риторического сополо­жения двух исторических фигур, Святослава Ярославича и Иезекии, оказался на­рыв, опухоль — то разительное сходство внешнего проявления болезни, которое объединяет в глазах летописца киевского князя и ветхозаветного царя. Само упо­минание нарыва остается как бы «за кадром» летописного текста, посвященного немецкому посольству на Русь, но, по-видимому, именно оно хотя бы отчасти мо­тивирует выбор библейского образца. Можно сказать, что и композиционная ор­ганизация двух следующих друг за другом летописных статей в определенном смысле соответствует библейскому тексту о пророчествах Исайи с его смешением временных пластов. Едва ли следует думать, что летописец сознательно создавал столь сложную структуру со сменой временных планов и субъектов речи. Скорее можно сказать, что эта структура привносится бессознательно и оказывается жиз­неспособной, поскольку инспирирована духом и стилем пророчества из ветхоза­ветного текста.

В докладе Андрея Юрганова (РГГУ, Москва) «Художественный язык Древней Руси как проблема» речь шла об опыте реконструкции «художественного языка» Лицевого летописного свода (ЛЛС) Ивана Грозного. Лицевой летописный свод Ивана Грозного — памятник, уникальный во многих отношениях. И прежде всего в том, что, по мнению многих исследователей, свод оказался огромной экспери­ментальной площадкой для творческой деятельности художников-миниатюри­стов. Ведь иллюстрировать надо было большое количество текстов, которые никто раньше не иллюстрировал. Проблема была в том, что не всегда можно было най­ти соответствующую «традицию» (т.е. художественные топосы, повторяющиеся знаки). Что в этом случае должны были делать художники? «Придумать» такую традицию? Договориться об общих знаках, коими можно определять смысловую ситуацию, опираясь на общую договоренность? И можно ли в таком случае счи­тать эту договоренность «художественным языком» ЛЛС? Секция завершилась выступлением Марии Сморжевских-Смирновой (Таллиннский университет), по­священным семиотическим нюансам эпистолярных практик Петровской эпохи.

Англоязычная секция «Семиозис: новый междисциплинарный взгляд» на­чалась с доклада Тыну Вийка (Таллиннский университет), в котором процесс семиозиса был проанализирован с феноменологической точки зрения. Под смыслопорождением докладчик подразумевает широкое разнообразие повседневных ситуаций, в которых человек наделяет что-либо смыслом, понимая, что это такое, воспринимая это как правильное или неправильное, хорошее или плохое, превос­ходное или отталкивающее и т.д. Во всех этих случаях воспринимаемый объект или ситуация осознается как «нечто» по Гуссерлю, т.е. с приложением смысла к тому, что воспринимается непосредственно эмпирически. Хотя большинство исследователей сходятся в том, что смысл вещей формируется культурой, а смы­словой элемент добавляется «поверх» того, что эти вещи могли бы гипотетически «значить» при непосредственно-эмпирическом и культурно не обусловленном восприятии, среди них нет единого мнения, как именно возникает эта «прибавоч­ная стоимость» смысла в культуре. Семиотики разработали теорию процессов смыслопорождения, которая основана на понятии знака и на идее вторичных мо­делирующих систем. Тыну Вийк попытался сопоставить эту концепцию с фе­номенологической теорией смыслопорождения, которая развивалась в рамках трансцендентальной феноменологии. В ней смыслопорождение понимается как часть синтетической работы сознания. В конечном итоге целью доклада было вы­яснить, до какой степени эти взгляды на порождение смысла совместимы и до ка­кой степени они могут рассматриваться как взаимодополнительные.

Секция продолжилась выступлениями Оливера Лааса (Таллиннский универ­ситет) и Олены Лейпник (Государственный университет имени Сэма Хьюстона, Хантсвилл (Техас), США), в которых тоже были затронуты вопросы семиозиса коммуникативного акта: у Лааса — в виде теоретической проблемы семиотичес­кой прагматики текста, а у Лейпник — в прикладном аспекте, на материале аме­риканской поп-культуры.

Русскоязычная секция «Бытование и интерпретация текста» началась с вы­ступления Романа Бобрика (Седльце, Польша), посвященного способам модели­рования аудитории в визуальных и вербальных художественных текстах.

Секция продолжилась докладом Дины Магомедовой (РГГУ, Москва) «Теории символа и типология символистских текстов на рубеже XIX—XX вв.: К проблеме диалогической структуры и визуальности». В нем докладчица попыталась про­должить исследования проблемы символа в русской культуре, начатые в работах ученых Тартуской школы (Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц и других). Она сопоставила две основные традиции в символологии: «эмблематическую», берущую начало в эстетике Средневековья, Ренессанса и XVIII века, и «мифологическую», вос­ходящую к теориям И.В. Гёте и Ф. Шеллинга. Эмблематическая теория выдви­гала на первый план три свойства символа: визуальность, недоговоренность и установку на разгадывание, — символический текст требует толкования и, сле­довательно, получает завершение только в активном читательском сознании, вос­создающем и истолковывающем связь между его элементами; природа символи­ческого текста изначально понимается как диалогическая. В «мифологической» традиции визуальность утратила свое значение, мифологический нарратив вы­теснил визуальный аспект символа, заменяя готовую «картинку» сюжетным по­вествованием. Французские и русские символисты в теоретических построениях и поэтической практике сохранили связи с обеими традициями.

Секция завершилась сообщением Сергея Доценко (Таллиннский университет) «Методология научной догадки: К проблеме интерпретации текста», в котором он сделал попытку по-своему объяснить метафору из стихотворения Б. Пастер­нака «Венеция» (1928) — «размокшая каменная баранка».

Англоязычная секция «Жанры и медиа в семиотическом аспекте» была пред­ставлена, в первую очередь, докладом Римы Берташавичюте (Вильнюсский уни­верситет) «Память, которую забыл Лотман?». В статье «Текст и структура ауди­тории» Лотман пытался установить, что именно делает текст литературным и когда именно мы становимся читателями. Делая это, он связывал отдельные эле­менты структуры текста с отдельными актами чтения и вовлеченными в чтение индивидами. Лотман считал, что текст и читатель должны обладать общей памя­тью, чтобы началась литературная коммуникация. Однако такая биполярная мо­дель коммуникации, как считает Берташавичюте, упускает важный аспект текс­тов: их способы передачи и текстовые носители. Достаточно ли важную роль иг­рает медиум, чтобы считаться партнером коммуникации, а не просто одним из ее аспектов? Другими словами, эквивалентно ли чтение стихотворения онлайн чте­нию его же в толстом томе или в газете?

Михаил Федотов (Минск) в сообщении «Игра и текст: О семиотическом ста­тусе видеоигр» рассказал, что за последнее десятилетие в области исследования видеоигр оформились два, на первый взгляд, противоречащих друг другу подхода: нарратологический и людологический. Сторонники первого подхода изучают игры как семиотические тексты, в то время как приверженцы второго утверж­дают, что игра является особой формой культуры, которая в силу ряда своих фундаментальных свойств (нелинейность, потенциальная «открытость» — т.е. от­сутствие конечной точки) не может считаться текстом. В докладе была пред­ставлена своего рода компромиссная точка зрения на проблему. Обращаясь к идее нарративной траектории (А.Ж. Греймас) и дихотомии «ludus /paidia» (Р. Кайуа), докладчик рассматривал различные видеоигры, в том числе используемые для иллюстрации собственной позиции нарратологами и людологами. Вывод, к ко­торому пришел исследователь: хотя текстуальный статус видеоигр спорен, текс­том можно считать отдельно взятое прохождение игры конкретным игроком. Сама же игра выступает как генератор текстов — причем число текстов, которые она может породить, может варьироваться от одного («Narcissu» и другие япон­ские kinetic novels) до бесконечности («Minecraft»).

Секция завершилась выступлением Ирины Зайковской (Петербургский госу­дарственный университет путей сообщения) «Заглянуть в словарь, или О справоч­ной литературе как предмете семиотического исследования», в котором она пред­ложила новый для семиотики предмет исследования — словари и энциклопедии.

Доклады второго дня конференции были открыты секцией «Наследие Ю.М. Лот­мана». Борис Егоров (Санкт-Петербургский институт истории РАН) рассказал об издании и комментировании своей переписки с Ю.М. Лотманом и З.Г. Минц.

Игорь Пильщиков (Таллиннский университет / Институт мировой культуры МГУ, Москва) в выступлении «Заметки К.Ф. Тарановского и В.Е. Холшевникова на полях лотмановских "Лекций по структуральной поэтике"» основное внима­ние уделил не столько Ю.М. Лотману, сколько рецепции его идей двумя заяв­ленными в названии выдающимися стиховедами.

Выступление Михаила Мейлаха (Страсбургский университет) «Ю.М. Лотман и З.Г. Минц у истоков обэриутоведения (1962—1967)» представляло собой до­кументированные воспоминания о первом в истории обэриутоведения выступ­лении докладчика в Тартуском университете в октябре 1965 года.

Совместный доклад Татьяны Кузовкиной (Таллиннский университет), Вадима Парсамова (РГГУ, Москва) и Евгении Хапонен (Таллинн) «"Беседы о русской культуре"Ю.М. Лотмана: Исторический нарратив и аудитория» был посвящен истории создания и рецепции одного из самых известных текстов Ю.М. Лотмана — цикла телевизионных передач о русской культуре, первая из которых вы­шла в эфир в 1986 году.

Англоязычную секцию «Перформативность и интерактивность в литературе и философии» открыло сообщение Антры Лейне (Латвийский университет, Рига) «Адресат и общие коды в "Сумерках" Стефани Майер и "Пятидесяти от­тенках серого" ЭЛ. Джеймс», в котором исследовательница попыталась опреде­лить причины огромной популярности этих романов.

Другим выступлением в рамках этой секции был доклад Алексейса Таубе (Латвийский университет, Рига) «Тексты и их читатели в "Облачном атласе" (2003) Дэвида Митчелла». На основе теорий Ю.М. Лотмана и У. Эко о взаимо­связях между текстами и их читателями в докладе исследовались нарративные функции и метафорические значения читательско-текстовых взаимодействий в романе.

Русскоязычная секция «Фольклор и постфольклор» была открыта докладом Эугениюса Жмуйды (Институт литовской литературы и фольклора, Вильнюс) « Соотношение аудитории, структуры сообщения и сюжета: (На основе анализа одной волшебной сказки)». В литовской культуре в сказке «Эгле — королева ужей» сохранилась нетрансформированная модель одного из типов волшебных сказок, благодаря которой можно восстановить своеобразную архимодель не только этого, но и других сюжетов.

В выступлении Александра Островского (Российский этнографический музей, Санкт-Петербург) «Лечебные амулеты как модели свернутых текстов» рас­сматривалось, каким образом в бесписьменной культурной традиции (на мате­риале культур народов Амура и Сахалина) запечатлены способы реконструкции текстов-фреймов, необходимых для действенности лечебных идолов и амулетов. Разрабатываемое автором доклада направление продолжает — на ином этно­культурном материале — то изучение семантики ритуальных предметов, что было осуществлено К. Леви-Строссом в книге «Путь масок» (1975). В различных композиционных типах идолов, амулетов представлены персонажи макрокосма (иных сфер мироздания), вызвавшие болезнь и / или способные устранить ее, а также элементы анатомии, физиологии человеческого индивида, связанные с болезнью и ее симптоматикой.

В докладе «Образ аудитории и народные сказки обиноэтнических представи­телях» Ирина Грищенко (Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко) представила результаты исследования образа аудитории в текстах на­родных сказок об иноэтнических представителях, записанных в XIX в.

Мария Аникина и Виктор Хруль (оба — МГУ, Москва) сделали объектом ана­лиза спонтанные тексты самовыражения массы.

Секция «Перевод» началась с выступления Елены Рабинович (ИВГИ РГГУ, Москва) «Почему в Великий пост едят?». Докладчица рассказала о том, как сло­ва, обозначающие пост в древнегреческом языке, на разных этапах чте­ния Нового Завета воспринимались людьми то как обозначающие полный отказ от еды, то как обозначающие ее ограничение.

Сергей Болотов (Москва) начал выступление «Не зная законовъ языка ирокезскаго» с того, что литературные произведения некоторых авторов (например, «Горе от ума») давно стали частью повседневной культуры общения. Некото­рым другим носителям языка не потребовалось создавать никаких произведе­ний, чтобы их речь была увековечена памятью языкового сообщества, войдя в язык, так сказать, «с черного хода» (типа «я вам сейчас даду уроки правиль­ной речи», и т.д.). Иное дело — пособия по неродным языкам, где их авторы под­ставляются под удар потенциальной или вполне реальной критики при попыт­ке увековечить свое «самостийное» понимание тех или иных аспектов этих языков. В случае мертвых языков ошибки еще более множатся. По мнению до­кладчика, именно так обстоит дело, например, с пособиями по церковнославян­скому языку.

Эвелина Пилярчик (Ягеллонский университет, Краков) в выступлении «"Об­раз аудитории" и перевод» напомнила о том, что язык как знаковая система скры­вает следы мышления человека и освоения им окружающего пространства, т.е. «культурной памяти», которая очень часто является имманентной смыслопорождающей составной частью текста. Целью ее доклада была попытка указать на парадокс соотношений между (не)сохраненным «образом аудитории» и потен­циалом смысла, которые сталкиваются в переводном тексте. Умение обнаружи­вать последствия такого сопряжения и учитывать относительную адекватность перевода в новой «среде» формирует представление о чужом языковом и куль­турном пространстве, менталитете и обычаях его жителей, утверждает или раз­рушает стереотипы. И в таком плане перевод становится неотъемлемой частью процесса коммуникации и межкультурного диалога в современном мире.

Ирина Мельникова (Центр семиотики и теории литературы имени А.Ю. Греймаса Вильнюсского университета) в сообщении «"Что в имени тебе моем?", или (А)симметрия диалогов со зрителем» говорила о фильме итальянского режиссера Луки Гуаданьино «Я — это любовь» («Io sono l'amore», 2009). В нем рассказыва­ется история русской женщины, живущей в Милане; в повествовании соединены три языка (итальянский, английский и русский) и три пространства: Италия (Милан, Сан-Ремо), Великобритания (Лондон) и Россия (условный город). Фильм предполагает открытый диалог с итальянской и американской кинемато­графической традицией (который видит западный зритель), но включает в себя отсылки и к русской культурной традиции. Анализ отсылок к зрителям и спосо­бов их представления в фильме позволил продемонстрировать, что «воспомина­ние того, что было неизвестно» (говоря словами Ю.М. Лотмана), нейтрализует, казалось бы, очевидный принцип бинарных оппозиций, утверждаемых в фильме («внутреннее / внешнее», «культура / природа», «свое / чужое», «реальность / фикция», «город / человек»), и «превращает» историю, которую лишенный «вос­поминания» западный зритель видит как эстетскую социальную мелодраму об иностранке-аутсайдере, в особое повествование о Милане как о городе, метафо­рически соотнесенном с Петербургом.

Англоязычная секция «Тексты истории» была представлена докладами Тараса Бойко (Тартуский университет) и Миртел Ван Эттербек (Публичная библиотека Вилворде, Бельгия). Первый докладчик начал выступление «Некоторые заме­чания относительно понятия "история как текст" в работах Юрия Лотмана» с утверждения, что, читая работы Ю.М. Лотмана и о нем, кроме определений «семиотик» и «филолог» читатели часто сталкиваются с определением «историк (русской) литературы и культуры». Однако в то же время во многих научных ра­ботах — от относительно небольших статей до таких книг, как «Внутри мыслящих миров» (1990), — Лотман делает попытки осмыслить гораздо более широкие, можно сказать, универсальные философские проблемы, касающиеся самой при­роды исторических процессов, «мастерства историка» и истории как таковой. Це­лью доклада Тараса Бойко стала попытка взглянуть на эту сторону лотмановских научных интересов, а также подробнее остановиться на ситуации, когда «исто­рик обречен иметь дело с текстами», поскольку «между событием "как оно есть" и историком стоит текст»^[2].

Миртел Ван Эттербек в докладе «Трансформационная сила прошлого: Воспо­минания о Первой мировой войне в панораме Ипрского выступа» высказала гипоте­зу, что текст, изначально адресованный тем, кто лично пережил Первую мировую войну (такой, как коммеморативный ландшафт Ипрского выступа), «становится для читателя школой перевоплощения, научая его способности менять точку зре­ния на текст и играть разнообразными типами социальной памяти»^[3].

Русскоязычную секцию «Полиэтничность и мультилингвизм» открыл доклад Лауры Пикколо (Третий Римский университет) «Текструсского зарубежья и его аудитория». Докладчица рассказывала о том, как изгнанный писатель, по замеча­нию Бродского, «выброшенный из родного языка», «отступает в него». Родной язык становится «капсулой», а изгнание оказывается, прежде всего, «событием лингвистическим». Как пишет Е.А. Земская, эмигранты первой волны стремятся к сохранению родного языка, в то время как представители четвертой волны уже тяготеют к его утрате. Склонность к тому или другому полюсу выражается в раз­ных языковых стратегиях: писать на родном языке; писать на родном и на ино­странном языке; писать на иностранном языке. В своей физической и лингвисти­ческой «бездомности» изгнанные писатели не только пишут по-новому, но и создают нового читателя. Отношение между художественным текстом русского зарубежья и его читателем определяется в первую очередь выбором языка, ис­ключающим тех, кто его не знает.

В докладе Галины Пономаревой (Таллиннский университет) «Письма совет­ских читателей эстонским писателям: (Случай Юхана Смуула)» рассматривался несостоявшийся контакт между активными русскоязычными читателями, кото­рым очень понравилась «Ледовая книга» Ю. Смуула (русские герои, интересное путешествие, хороший стиль), и самим эстонским писателем, который был со­вершенно растерян, увидев стол, заваленный читательскими письмами. В эстон­ской традиции такие письма не были приняты.

Архивариус Национального архива Эстонии (Тарту) Татьяна Шор в докладе «"Игра адресатом": Эзотерика Александра Барченко (Эстония, 1904—1910)» познакомила слушателей с неизвестными документами об эстонском периоде жизни писателя-фантаста и эзотерика А.В. Барченко (1881—1938), «открытого» для русской литературы в 1990-е годы.

В докладе Александра Федуты (Европейский гуманитарный университет, Минск / Вильнюс) «Национальная идентичность как основа для поисков адресата» обращалось внимание на роль имплицитной читательской аудитории (коллек­тивного адресата) в определении национальной идентичности автора. На примерах русско-украинских (Г.Ф. Квитка-Основьяненко, Е.П. Гребенка), польско-белорус­ских (В.И. Дунин-Марцинкевич) и польско-русских (О.А. Пржецлавский) писа­телей-билингвов XIX века исследователь показал, как выбор национального языка в качестве основного языка своего творчества в переходную эпоху влияет на жан­ровый и тематический выбор, а также, в конечном счете, на посмертную литера­турную судьбу писателя. Фигуры, маргинальные для литературы, создаваемой на главном литературном языке, становятся бесспорными классиками народов, чья литературная история только начинается. И, напротив, отказ от национального ли­тературного языка может маргинализировать литератора в той культуре, выбор в пользу которой он осуществляет.

Надежда Пазухина (Институт философии и социологии Латвийского универ­ситета, Рига) начала доклад «Цитата и текст в публицистике латвийских старо­веров» с утверждения, что использование цитат в книжной традиции староверов является не только ссылкой на авторитетные тексты, но и приемом обращения к «своей» аудитории, которая не только признает авторитетность источника цитат, но и способна воспринять их смысл в прагматическом плане (например, как прак­тическое руководство в жизненной ситуации). Анализ публикаций в латвийских староверческих периодических изданиях 1920—1930-х и 1990—2010-х годов показы­вает, что статус авторитетного текста приобретают не только тексты, авторство ко­торых связано с сакральной традицией, но и «мирские» произведения, которые рас­сматриваются как подтверждение откровения, высказанного в сакральных текстах.

Сергей Ромашко (ИНИОН РАН / МГУ, Москва) в докладе «Интермедийные ветвления персонажей поп-культуры, или Движение — всё: (Современная японская ситуация)» говорил о том, что одной из особенностей поп-культуры в условиях развитой мультимедийности является активное перемещение персонажей из од­ного медийного поля в другое. Это очень хорошо видно на примере японской поп- культуры, в которой получившие признание у публики персонажи перемещают­ся не только в традиционной связке комикс (манга) — анимационный сериал (аниме), но и движутся далее, превращаясь в пластиковые фигурки, которые в свою очередь могут становиться героями клипов, компьютерных игр, рекламы. Движение идет и обратно, от персонажей компьютерных игр и поющих роботов-вокалоидов, которые создаются по образцу персонажей аниме и могут переходить в иные медийные поля. Образуется ситуация постоянного «переливания» персо­нажей из одного медиума в другой, в результате чего возникает своеобразный ви­зуальный алфавит (или конструктор) поп-культуры, позволяющий создавать множество сообщений в любом медийном поле.

Русскоязычная секция «Авангард и современная литература» началась с док­лада Сергея Ляпина (Главная геофизическая обсерватория имени А.И. Воейкова, Санкт-Петербург) « "Пишу по слуху": Стих Цветаевой в оценке референтной (экс­пертной) группы». Исследователь констатировал, что установление стихотвор­ного размера поэтического произведения может представлять серьезную проб­лему. Даже опытные стиховеды сплошь и рядом — в «сложных» случаях — расходятся между собой при попытке определить метр (или метроритмический тип) стихотворения. В подтверждение этого в докладе были приведены данные опроса: экспертам-стиховедам было предложено дать метрическую характери­стику группе текстов. В целом ряде случаев адекватное метрическое описание было дано меньшей (менее 50%) частью экспертов. Такой результат приводит к выводу о необходимости усовершенствовать методы стиховедческого анализа.

В докладе « "Нулевые", "пустотные" и "вакуумные" тексты в литературе авангарда и неоавангарда: К проблеме различения» Михаил Павловец (МГПУ, Москва) обратил внимание на то, что с момента опубликования Василиском Гнедовым «Поэмы Конца (15)» (1913), представляющей собой жанровый надзаголовок в позиции заглавия — и исчерпывающейся им, проблема статуса такого рода текс­тов неоднократно становилась предметом научной рефлексии. В таком случае произведение, по сути, сводится лишь к заголовочно-финальному комплексу, нередко также подвергающемуся минимализации — вплоть до аннигиляции, а также наличествующему (или отсутствующему) чистому полю листа. За такого рода текстами закрепились определения «пустотные», «нулевые» и даже «ва­куумные», причем, хотя сами эти определения взяты из творческой практики кон­кретных авторов, исследователи используют их обычно как синонимичные. На материале прежде всего творческой практики этого поэта докладчик предлагает под «нулевыми» текстами понимать произведения, состоящие исключительно из «заголовочно-финального комплекса», тогда как «пустотные» предполагают обя­зательное наличие в такого рода произведениях пустотного пространства, чьи границы или объем обозначаются посредством заголовочно-финального ком­плекса (в таком случае пустота разворачивается между его элементами) либо ого­вариваются в нем («Новогодний сонет» Генриха Сапгира).

В докладе Марины Акимовой (Институт мировой культуры МГУ, Москва) «Способ обращения с чужим текстом в поэмах А.А. Илюшина» ставился вопрос, в какой мере идея Ю.М. Лотмана, что текст структурирует аудиторию, в том числе разделяя ее на «понимающих своих» и на «непонимающих чужих», применима к сочинениям, мистифицирующим читателя. У мистификатора могут быть раз­ные задачи: скрываться за другим автором или раскрыться. В зависимости от этого он выбирает разные стратегии.

Англоязычная секция «Семиотика культуры и анализ политического дис­курса» началась с доклада Ивана Гололобова (Университет Уорвика, Великобри­тания) «Лотман и теория политического дискурса». Исследователь говорил о ри­туале политики и политике ритуала, об изучении русской семиотики в контексте теории политического дискурса и о том, что в современных социальных науках не только в России, но и за рубежом Ю.М. Лотман рассматривается прежде всего как филолог, историк и лишь частично как социальный философ. Фраза «по­литическая философия Лотмана», скорее всего, вызовет искреннее удивление у большинства читателей, знакомых с трудами ученого. И это несмотря на то, что в своих поздних работах он обращается к темам открытой системности, «взрыва», роли личности в культурном и социальном процессе и многим другим темам, имеющим непосредственное отражение в «левых» политико-философских дискуссиях XX века. «Разворачивая» дискурсивное понятие политики, можно предположить, что, поскольку та понимается как открывающая, изменяющая и производящая новые смыслы и идентичности, ее антитезой будут действия, «охраняющие» имеющиеся смыслы и идентичности и «нейтрализующие» воз­можные искажения и разломы дискурсивного поля. Именно здесь теоретическое наследие русской семиотики находит новое применение. Вслед за К. Леви-Строссом исследователи Тартуско-московской семиотической школы наделяли всеми вышеперечисленными охранительными функциями ритуал.

Андрей Макарычев в докладе «Тексты, сообщения и интерпретации: Семио­тический анализ гегемонного дискурса в путинской России» (Свободный универ­ситет Берлина) остановился на дискурсивном конструировании властных от­ношений в современной России и предложил рассмотреть его в семиотической перспективе.

В докладе Анны Саниной (НИУ ВШЭ, Москва) «Визуальный текст и форми­рование государственной идентичности» были представлены результаты эмпи­рического исследования государственной идентичности в современном обществе, выполненного с использованием методов визуальной социологии, на основе ана­лиза интернет-сообщества «Потсреотизм».

Русскоязычная секция «Визуальность и структура аудитории» была пред­ставлена докладом Нины Перлиной (Индианский университет в Блумингтоне), предметом которого стал экфрасис фотопортрета в романе Достоевского «Идиот»; сообщением Николая Поселягина («НЛО», Москва), посвященным минус-приему в авторском кино; выступлением Екатерины Дмитриевой (ИМЛИ РАН / ИФФ РГГУ / Французский университетский колледж при МГУ, Москва) «От симфилософии йенских романтиков к постэкзотизму во французской литературе 1990-х: Статус читателя в создании жизни-текста» и докладом Лидии Кузнецовой (СПбГУ, Санкт-Петербург) «Какого возраста современное российское кино? О раз­ных зрительских интерпретациях зооморфных кинематографических метафор».

Екатерина Дмитриева свое выступление начала со слов: «Чтобы узнать жизнь и самого себя, параллельно этому нужно было бы писать роман»^[4] — так размыш­лял Новалис в эпоху «симфилософствования» с Ф. Шлегелем, предлагая не только поэту или писателю превратить жизнь в роман, но и читателю сделать то же самое — стать поэтом и тем спасти мир. О внутреннем единстве романтиче­ского автора со своим читателем, который в равной степени принимает участие в «симфилософии» и «симпоэзии», говорил и ранний Шеллинг. Теория эта от­зовется в творчестве французского писателя Антуана Володина, создателя лите­ратурного направления, которому он сам дал имя постэкзотизма. Для Володина читатель — тот, кто прочитывает постэкзотизм изнутри, игнорируя всё, находя­щееся за его пределами, и становясь «сообщником» постэкзотического мира. Именно такого рода чтение и вступает в гармоническое равновесие с письмом са­мого автора, порождая тем самым Текст.

Лидия Кузнецова на примере анализа одних и тех же животных метафор пред­приняла попытку продемонстрировать несколько возможных интерпретаций со­временных российских кинотекстов с точки зрения обращения к разной зритель­ской памяти аудитории: постсоветской и советской. Исследовательница пришла к выводу, что современное российское кино на самом деле не старается апелли­ровать к «советской» памяти зрителей. Кинотекст XXI века как бы родился на пустом месте, в отличие от фильмов 1990-х годов, переживающих согласие или несогласие с советской эстетикой и идеологией. Режиссеры так называемой рос­сийской «новой волны» (родившиеся в конце 1960-х — начале 1970-х годов) во­шли в кино уже после окончательного затихания рефлексии по поводу распада СССР и идеологического искусства. Основная черта этих режиссеров — создание кинотекстов с установкой на ощущения и эмоции зрителей, а не на идею или фи­лософию режиссера.

Англоязычная секция «(Де)кодируя идентичности», закрывающая заседания второго дня, состояла из докладов Натальи Гронской, Надежды Радиной и На­тальи Шайдаковой (все — филиал НИУ ВШЭ, Нижний Новгород), посвященных отражению социальных кодов в современном российском дискурсивном поле и во внешнем виде членов различных групп общества, а также выступления Ана­стасии Жвалевской и Михаила Федотова (оба — Минск), которые обратились к саморепрезентациям социальных групп, отражающимся в зеркале их юмора.

Третий день конференции открылся англоязычной секцией «Читатель в тексте».

МарияШтейнман (РГГУ, Москва) в докладе «"Анна Каренина"Джо Райта и Тома Стоппарда как гипертекст и зеркало кросскультурной идентичности» вы­сказала мысль, что фильм «Анна Каренина» (2012, режиссер Джо Райт, автор сце­нария Том Стоппард) представляет собой законченную иллюстрацию к книге Ю.М. Лотмана «Культура и взрыв». Фильм существует на границе между высо­кой и низкой культурой, чем озадачивает большинство участников аудитории, которые не в состоянии адекватно декодировать заложенное в нем сообщение. «Анна Каренина» — это гипертекст, и от реципиента требуется принять активное участие в его расшифровке. Соответственно, потребление готовых образов здесь становится невозможным по определению. Гиперссылки встроены в художе­ственную ткань фильма и проявляются на уровне живописных, музыкальных, кинематографических аллюзий и скрытых цитат. Ироничность фильма, в свою очередь, ставит в тупик русскоязычного зрителя, который воспринимает ее как «осмеяние русских ценностей» и покушение на русскую литературу. При этом совершенно очевидным становится тот факт, что «русская классика» была в го­товом виде присвоена современным российским сознанием, которое не готово воспринимать инокультурный подход к известным сюжетам. Таким образом, можно говорить о сакрализации «классики» как о важнейшей составной части современной российской идентичности.

Сообщение Юлии Донсковой (Православный Свято-Тихоновский гуманитар­ный университет, Москва) « "Анна Каренина" Л.Н. Толстого в постнеклассическую эпоху: Грани интермедиальных связей» было посвящено адаптации этого класси­ческого романа и переводу его на язык другой знаковой системы, в частности на язык кино.

В докладе Ирины Пярт (Таллиннский университет / Тартуский университет) «Читая фильм как богословский текст: Личный опыт преподавания и восприя­тия» была поставлена проблема использования кино в преподавании теологичес­ких дисциплин.

Параллельно секции «Читатель в тексте» состоялось часовое выступление Стефано Гардзонио (Пизанский университет) «Русская музыкальная поэзия и ее восприятие в исторической перспективе». Итальянский исследователь говорил о так называемой музыкальной поэзии и о проблемах ее исполнения, функциони­рования и восприятия аудиторией. Во-первых, он отметил, что под музыкальной поэзией подразумевается очень неоднородный материал: от церковной гимногра- фии до фольклорных и полуфольклорных текстов, от романса и песни до арии, либретто и т.д., — это целый ряд сочинений, очень разнородных по историко-ти- пологическим чертам. Во-вторых, докладчик констатировал, что существует боль­шое количество поэтических текстов, которые не написаны специально для музы­кального исполнения, но которые потом, часто после смерти автора или без его ведома, кладутся на музыку и исполняются в переделанной форме. Некоторые из таких текстов сегодня известны лишь как песенные, и их «книжное» прошлое за­быто; в других случаях сокращенные для музыкального исполнения варианты этих текстов занимают более важное место в культуре, чем первоначальные вари­анты (например, романс «Венецианская ночь» И. Козлова в музыкальной пере­делке М. Глинки). В русской традиции очевидная маргинализация и постепенное вымирание традиционных жанров фольклора привели к новому восприятию и бы­тованию народных текстов в культуре и в восприятии аудитории: они были пере­осмыслены как стихи «для глаза», для чтения. Нечто подобное случилось в евро­пейской культуре в связи с тонизацией квантитативного античного стиха. В этой перспективе элементы фольклорного происхождения действуют как сигналы осо­бого литературного жанра, который уже не содержит в себе элементов синкре­тизма, так же как и многочисленные имитации античного стиха.

Секция «Русская литература XIX века» состояла из пяти выступлений: Андрея Соловьева, Алексея Балакина (оба — ИРЛИ РАН, Санкт-Петербург), Ольги Голубевой (МГГУ имени М.А. Шолохова, Москва), Натальи Осиповой (ВятГУ, Ки­ров) и Михаила Трунина (Таллиннский университет). Своеобразным лейтмоти­вом секции стало обращение к неклассическим, кружковым формам бытования литературных текстов: пародиям, понятным только узкому кругу друзей автора, были посвящены первый и последний доклады, образовав, таким образом, коль­цевую композицию секции.

Секция «Русская литература Серебряного века» состояла из выступлений Анны Сергеевой-Клятис (МГУ, Москва), Любови Кихней (Институт междуна­родного права и экономики имени А.С. Грибоедова, Москва) и Ирины Ерохиной (Тульский государственный педагогический университет имени Л.Н. Толстого).

Секция «Русская литература XX века» открылась выступлением Елены Куранды (МПГУ, Москва / Санкт-Петербург) «История с географией в прозе М. Шагинян 1920-х годов». На материале прозы советской писательницы были рас­смотрены примеры динамики текста вследствие позднейшего «переписывания» произведений 1920-х годов, связанные с различными аспектами эдиционной практики. Один из них — самоцензура. Так, в романе «Своя судьба» (1916—1923) после переделки 1954 года претерпела изменения география путешествия героя Шагинян на Кавказ: реальные топонимы были заменены вымышленными. При­чиной таких изменений стали трагические события недавней истории: в 1943 году карачаевцы и балкарцы были обвинены в пособничестве врагу, и 12 октября ука­зом Президиума Верховного Совета СССР Карачаевская автономная область была ликвидирована, а 2 ноября была начата депортация этого народа в Среднюю Азию и Казахстан. Таким образом, на момент переделки романа для собрания со­чинений М. Шагинян 1956 года Карачаевской области не существовало на карте, и упоминание ее топографии было бы «политически неправильным».

Антон Кюналь (Таллиннский университет) в докладе «"Шумные аплодис­менты": О ремарках в стенографических отчетах съездов советских писателей (1934) и композиторов (1948)» изложил результаты предварительных наблюде­ний над этими, казалось бы, побочными элементами номенклатурных текстов.

Англоязычная секция «Горизонты ожидания» состояла из докладов Татьяны Гребень, Виктории Якубовой (обе — Минск) и Юлии Богатиковой (Московский институт стали и сплавов), которые все в той или иной мере были посвящены ме­ханизмам воздействия художественных и публицистических текстов на читателя.

Закрыла конференцию секция «Когнитивная поэтика», на которой были пред­ставлены доклады Виргинии Цибарауске (Вильнюсский университет) «Лотмановское понятие памяти как сущности поэзии», Ларисы Тараненко и Ольши Сокырски (обе — Национальный технический университет Украины «Киевский политехнический институт») «Синергетические модели порождения высказыва­ний с семантикой отказа».

Пятые Лотмановские дни, кроме конференционных докладов, украшали и раз­личные формы интересного отдыха. В конце первого дня состоялся торжествен­ный прием участников в Таллиннской городской ратуше. Последний же день был отмечен поэтическим вечером Ольги Седаковой, который блестяще провел Михаил Лотман. Кроме того, состоялась презентация таллиннского литератур­ного и публицистического журнала «Вышгород», которому в 2013 году исполни­лось двадцать лет; ее провела бессменный главный редактор издания Людмила Глушковская.

Лотмановские дни завершились торжественным приемом в Таллиннском университете, официальная часть которого плавно перешла в неофициальный фуршет.

Лидия Кузнецова