Реформаторы в поисках языка: книга Егора Гайдара «Государство и эволюция»

REFORMERS IN SEARCH OF A LANGUAGE: YEGOR GAIDAR’S STATE AND EVOLUTION

Тимур Атнашев (Институт общественных наук РАНХиГС; старший научный сотрудник Центра публичной политики и государственного управления; старший преподаватель; PhD) timur.atnashev@gmail.com / Timur Atnashev (School of Public Policy, RANEPA, senior resear­cher, senior professor; PhD) timur.atnas­hev@gmail.com.

УДК: 321.01+323.2+303.01+930.1       UDC: 321.01+323.2+303.01+930.1

Ключевые слова: философия истории, язык марксистского детерминизма, историософский язык перестройки, государство и частная собственность, Егор Гайдар, Кембриджская школа

Key words: philosophy of history, the language of Marxist determinism, historiosophical language of Perestroika, the state and private property, Yegor Gaidar, Cambridge school

Аннотация

В статье рассматривается интеллектуальное наследие Егора Гайдара как философа истории и политического философа на основе его книги «Государство и эволюция». В рамках кембриджского подхода в тексте выделяется два основных историософских языка: а) неомарксистский и одновременно либеральный язык, основанный на центральных идиомах «азиатского способа производства» и разделения частной собст­венности и государства (соответственно, «Восточная» и «Западная» цивилизации); б) перестроечный историософский язык «выбора пути» и «исторических альтернатив». С помощью сочетания этих двух языков, по-разному отвечающих на вопрос о пре­доп­ределенности и свободе в истории, Гайдар решал противоречивые ритори­чес­кие зада­чи, связанные с обоснованием его курса реформ в контексте истории СССР и России.

Abstract

Timur Atnashev examines the intellectual legacy of Yegor Gaidar as a philosopher of history and political philosopher, proceeding from his book State and Evolution. Using the Cambridge approach, two basic historiosophical languages are highlighted: a) a neo-Marxist and simultaneously liberal language based on the central idioms of the «Asiatic method of production» and the division between private property and the state (i.e. «Eastern» and «Western» civilizations); b) the perestroika-informed historiosophical language of «choosing a path» and «historical alternatives». By combining these two languages, which demonstrate different answers to the question of predetermination and freedom in history, Gaidar offered a solution to the contradictory rhetorical dilemmas of justifying his course of reform in the context of the Soviet and Russian history.

 

ВВЕДЕНИЕ

Книга «Государство и эволюция», написанная более двадцати лет назад, представляет собой наиболее полное выражение политической философии Егора Гайдара в период активной фазы реформ. В жанре подготовительно­го очерка мы хотели бы рассмотреть цели, языки и контекст написания этой глубокой и одновременно ясно написанной книги, используя подход Кв. Скиннера и Дж. Покока к истории политических высказываний, разработанный для изучения английской и итальянской политической философии раннего Нового времени. Мы рассчитываем, что с помощью вопросов, которые Скиннер и Покок ставили для исторического анализа классических произведений Н. Макиавелли, Дж. Харрингтона, Т. Гоббса и Дж. Локка, можно по-новому взглянуть на тексты одного из наиболее крупных российских реформаторов. Задача в этой перспективе состоит не в том, чтобы оценить, но в том, чтобы лучше понять эту работу Гайдара.

Ключевым для нас будет вопрос в стиле Покока: какие языки и устойчивые идиомы задавали репертуар метафор и аргументов Гайдара в тот период? Мы считаем, что книга была написана сразу на двух языках: во-первых, на неомарксистском языке, предполагавшем жесткий экономический детерминизм, и, во-вторых, на языке перестроечной историографии, явно утверждавшей возможность свободы выбора исторического пути. Детерминистская логика либерального неомарксизма позволяла объяснить предшествующий ход истории вплоть до стихийной приватизации периода перестройки. Действия правительства реформаторов и собственную политическую платформу Гайдар описывал в терминах осознанного исторического выбора нового для России пути разделения частной собственности и государства. В дополнение мы попробуем ответить на вопрос в стиле Скиннера: что в риторическом плане делал Гайдар, когда летом 1994 года он написал «Государство и эволюцию»? Наконец, третий вопрос будет специфическим для нашего кейса: что побудило политика, ищущего поддержки избирателей, к написанию трактата в жанре философии истории?

Самым значимым аргументом в пользу необходимости серьезного анализа интеллектуального наследия Гайдара является то, что он представлял редкий в России тип политика и реформатора, сочетавшего историческую эрудицию, четкое ви´дение по ключевым вопросам макроэкономической перспективы, экспертизу в области законодательства и оригинальную политическую философию. Вопреки рекламному тексту на обложке нового издания «Государства и эволюции» (2015), Гайдар не был профессиональным историком [Гайдар, Чубайс 2011: 5], хотя, по всей видимости, был одним из наиболее образованных руководителей в истории России. Представляется, что основной частью его наследия является не вклад в историографию, а оригинальная полити­ческая философия. Книга «Государство и эволюция», в которой на 150 страницах излагается логика мировой и российской истории за два с половиной тысячелетия, не может быть отнесена к жанру чисто научного исследования. По жанру и по силе концепции — это одно из наиболее серьезных отечественных высказываний второй половины ХХ века в области политической философии, в соответствии с отечественной традицией произнесенное на языке философии истории[1]. Характерно, что в статье, написанной совместно Гайдаром и В. Мау через десять лет после публикации «Государства и эволюции», авторы полемически подчеркивают актуальность и ценность философии истории в наследии К. Маркса [Гайдар, Мау 2004]. Представляется, что историософская логика наиболее актуальна также и в работах Гайдара. Если реформаторская повестка этого периода (1991—1994) была по преимуществу обусловлена уникальной ситуацией необходимости срочного перехода от плановой экономики позднего социализма, фактически разрушенной в ходе перестройки, к рыночной экономике, то политическая философия Гайдара остается современным и глубоким высказыванием о России, воздействие которого, возможно, еще не закончено.

Экономические реформы 1992—1993 годов и последующий период в России достаточно хорошо изучены[2]. Однако, несмотря на центральную роль политика в новейшей истории нашей страны и значительное количество теоретических текстов и книг, доступных в том числе благодаря деятельности Фонда Егора Гайдара и Института Гайдара, на данный момент опубликовано только несколько исследований интеллектуального наследия Гайдара. Наиболее полный и содержательный анализ интеллектуальной биографии реформатора на сегодня — это скорее апологетическая, но подробная и умная книга М. Чудаковой «Егор», представляющая его становление и реформаторскую деятельность как образец деятельности идеалиста и ответственного человека, который предлагается для воспитания новых поколений честолюбивых и свободных граждан России [Чудакова 2010][3]. В академической статье Мау и К. Рогова, предваряющей еще не опубликованную биографию и написанной вскоре после смерти политика, дается общий обзор вклада Гайда­ра в ходе радикальной фазы во многом вынужденных реформ 1991—1993 годов и анализируется его ключевая роль в формировании основных направлений макроэкономической политики современной России (приватизация и ее формы, контроль над инфляцией, налоговая политика, стабилизационный фонд, национальные проекты). При этом, с точки зрения Мау и Рогова, главным приоритетом и успехом его политики было удержание России от югославского сценария. В целом, существенную часть доступной литературы о наследии Гайдара составляют воспоминания соратников и друзей реформатора, представляющие безусловную историческую ценность, но ограниченные личной симпатией и законами жанра [Нечаев 2011; Уринсон 2012; Ясин 2011; Кох 2012; Авен, Кох 2013]. Во многом провокационный и резко критический анализ текстов и деятельности Гайдара был представлен его бывшим соратником А. Илларионовым в двух больших интервью журналу «Континент» [Илларионов 2010] и ряде публикаций в печати и в социальных сетях[4]. Второй блок представлен критическими высказываниями, исходящими из представления о Гайдаре как о политике, стремившемся намеренно ослабить или разрушить Россию [Кара-Мурза 1994; Лужков, Попов 2010]. Эта не обсуждаемая авторами предпосылка ограничивает ценность критики и делает дискуссию острой, но малосодержательной. Третий тип литературы включает в себя критические реплики и академические рецензии современников на книги и исследования Гайдара [Шматко 2003; Берелович 2005; Шляпентох 2005].

Подход, основанный на адаптации кембриджской методологии к авторскому тексту, отличается от кратко представленных выше подходов и жанров, сложившихся в полемике о его наследии. Оценка качества и последствий решений реформаторов — часть работы общества со своим опытом. Но задача исследователя текстов политического философа в рамках Кембриджской школы состоит не в оценке правильности его утверждений, качества решений или степени соответствия теоретических текстов и практических действий, но в лучшем понимании мотивов, языка и контекста, в котором высказывался и тем самым действовал автор. Мы рассчитываем, что наша задача исследовать доступные автору языки и его намерения не будет выглядеть как простое проявление симпатии или как скрытая апология. Чем дольше историк воздерживается от суждения и чем глубже предшествующее исследование, которое имеет целью понять автора без апологетической или критической оценки, тем достовернее и, рискнем предположить, полезнее будет это обсуждение для политического и научного сообщества[5].

 

ДВА ЯЗЫКА «ГОСУДАРСТВА И ЭВОЛЮЦИИ»: НЕОБХОДИМОСТЬ И СВОБОДА

Гайдар писал книгу в августе—сентябре 1994 года, когда, пройдя путь от уважаемого эксперта до непопулярного главы правительства, он осознал необходимость политической борьбы за свой курс реформ от первого лица. Победа Б. Ельцина в 1993 году, казалось, наконец открывала возможность для более последовательного проведения курса реформ. Однако политическая поддержка оставалась слабой — после поражения альянса Р. Хасбулатова и А. Руцкого набирали вес оппозиционные реформам КПРФ и ЛДПР, а также новые демократические партии, отстаивающие собственное ви´дение реформ. Рассматривая интеллектуальную эволюцию Гайдара в этом контексте, мы можем говорить о серии коммуникационных неудач за пределами сложившегося в 1980-е годы круга соратников-экономистов, образовавших закрытое дискурс-сообщество [Ананьин 2012], не позволявшее публично обосновать и реализовать макроэкономический курс, в правильности которого был убежден реформатор. Во-первых, публичное сопротивление реформам сущест­венной части номенклатуры и руководителей крупнейших предприятий, которые использовали массовое недовольство взлетом цен и ограничением социальных статей бюджета, контрастировало в глазах Гайдара с фактичес­кой поддержкой ими частичной либерализации в период перестройки. Во-вторых, формирование в конце 1993 года демократической оппозиции прово­димым реформам сужало базу политической поддержки. В-третьих, давление на реформаторов новых игроков, стремившихся получить индивидуальные привилегии и ускорить приватизацию в свою пользу (впоследствии получивших наименование «олигархов»), также ограничивало его курс. Книга в этом смысле — попытка диалога с обществом, включающего апологию пройденного реформаторами пути и драматизацию выбора, который еще предстоит совершить вместе при поддержке граждан.

В декабре 1993 года блок «Выбор России», который решил возглавить Гайдар, тогда вице-премьер правительства В. Черномырдина, безоговорочно защищал на выборах курс Ельцина. Но, несмотря на устную договоренность, он не получил публичной поддержки президента. Хотя «Выбор России» показал первый результат на выборах по общему количеству мандатов, его относи­тельный успех был воспринят как поражение в связи с неожиданно высоким рейтингом популистской ЛДПР, получившей сравнимый результат. Высокие ожидания после поражения Верховного Совета контрастировали с более скромными результатами блока реформатора, которые были вос­приняты президентом и общественностью как неудача. После выборов Ельцин, консолидировавший беспрецедентные конституционные полномочия в результате силового выхода из кризиса (опираясь на «последний полк» П. Грачева и также на безоговорочную поддержку Гайдара и части московской интеллигенции), дистанцировался от реформаторов. Стратегической задачей команды Гайдара и А. Чубайса стало получение самостоятельной электоральной поддержки как условия продолжения реформ. Конкретной проблемой, которую решал Гайдар летом 1994 года, была консолидация электоральной поддержки демократов вокруг недавно созданной партии «Демократический выбор России» (три демократических объединения — «Выбор России» Гайдара, «Яблоко» Г. Явлинского и «ПРЕСС» С. Шахрая — получили бы в новой Думе большинство голосов, но у них не было единой платформы).

Таким образом, отвечая на волну критики своей позиции и результатов реформ в прессе и Верховном Совете, а также на недавно прошедших выборах в Думу со стороны оппонентов из ЛДПР, КПРФ и социал-демократического «Яблока», Гайдар использовал два летних месяца для того, чтобы написать историософский трактат. В этих условиях наиболее естественным действием была бы разработка единой программы или ее отдельных ключевых пунктов в сочетании с масштабной агитацией в прессе и на телевидении. Однако Гайдар принимает решение написать книгу в жанре философии истории, охватывающей историю «западного» и «восточного» мира и тысячелетнюю историю России. О том, что книга предлагает оригинальную концепцию философии истории, и о том, что историософия была прежде всего полем актуальной политической борьбы, автор заявляет с первых строк:

У меня давно назрела потребность осмыслить конкретные, в том числе и тактические, вопросы нашей сегодняшней политической жизни в более общем контексте как русской, так и мировой истории. Какие существенные проблемы, какие социальные инварианты стоят за быстро меняющейся поверхностью политических явлений? что скрывает под собой волнующаяся поверхность быстро сменяющихся политических явлений? Какие приливы и отливы гонят эти волны и эту пену? [Гайдар 1995: 7].

Этот риторический ход сегодня может выглядеть неожиданно, но его мож­но лучше понять, частично опираясь на краткий анализ предшествующей эволюции политика. Мы хотели бы рассмотреть четыре фактора, которые могли определить выбор жанра полемики: (1) юношеское увлечение чтением дореволюционной политической философии, являвшейся тогда органической частью политической борьбы (В. Ленин, Г. Плеханов и др.) и включавшей дискуссии в историософских терминах; (2) опыт явного непонимания или неприятия своих аргументов оппонентами и коллегами вне относитель­но близкого круга реформаторов, где Гайдар, напротив, получил призна­ние именно благодаря видимой собеседникам системности и глубине реп­лик в ходе жарких обсуждений, в том числе с отсылкой к историческому опыту; (3) совсем свежий опыт бурных обсуждений в толстых журналах перестрой­ки (тиражи наиболее популярного журнала «Новый мир» на пике перестройки превышали 2,5 млн. экземпляров). Все это создавало то интеллектуальное поле, где философия истории была одной из основных форм политических дебатов. В контексте перестройки, актуальном для Гайдара, серьезный политический трактат должен был позволить уточнить для себя и для широкой образованной аудитории общее ви´дение и курс реформ в длинной перспективе мировой и отечественной истории[6]. Наконец, (4) четвертое обстоятельство связано с доступными политику навыками и умениями. Почти через двадцать лет П. Авен и А. Кох в серии интервью о Гайдаре показывали, что ипостась публичного политика и оратора давалась ему гораздо труднее, чем роль человека, принимающего решения, и тем более эксперта, в которой он был успешен и чувствовал себя наиболее органично. В конце 2000-х годов Гайдар прямо признавался в том, что роль публичного политика оказалась для него совершенно чужой [Авен, Кох 2013: 385]. Однако это понимание сформировалось, очевидно, в ходе череды проб и ошибок — книга «Государство и эволюция» написана непосредственно в момент, когда реформа­тор пытался лично, как лидер политической партии, получить максимально широкую политическую поддержку, независимую от носителей высшей влас­ти. Неуверенно чувствовавший себя в роли трибуна, политик использовал свои наиболее сильные стороны — эрудицию и интеллектуальное лидерство, которое он завоевал в ходе обсуждений в кругу молодых экономистов на семи­нарах Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований и в ходе перестройки[7]. 1994 год был кульминацией вызова публичной политики и оказался, по всей видимости, самым трудным для реформаторов — в конце года группа вынуждена была признать поражение в борьбе за политическое лидерство. На таком фоне блестящий эксперт и реформатор, столкнувшийся с резким неприятием свой политики существенной частью элиты и общества, выступает в роли политического философа. Это исторический момент, когда экономист-эксперт, вынужденно ставший политиком, пробует объясниться и аргументировать долгосрочную стратегию реформ, используя доступное ему средство артикуляции своей позиции и убеждения — философию истории[8].

 

Два историософских языка «Государства и эволюции»

С точки зрения риторического репертуара книга «Государство и эволюция» написана на двух родственных, но разных и хорошо узнаваемых языках двух предшествующих исторических периодов. Во-первых, это язык позднесоветского марксистского экономического детерминизма, рассматривающего экономическую базу как фундамент, задающий жесткую логику политических и социальных явлений. При этом содержательно речь идет о существенной трансформации или ревизии историософии Маркса на основе мирового опы­та в развитых, развивающихся и социалистических странах в ХХ веке. Таким образом, точнее было бы говорить об особом «либеральном марксизме» Гайдара, в котором центральный вопрос о связи роли частной собственности и долгосрочного экономического роста радикально пересматривается. Однако этот позднесоветский марксистский язык дополняется и тесно переплетается со вторым четко локализуемым в истории языком и соответствующим набором идиом и аргументов — историософским языком перестройки, ко­торый утверждает возможность свободного исторического выбора пути из ограниченного набора альтернатив на подразумеваемом дереве историчес­ких развилок, ведущих от основного прогрессивного пути в результате ошибок прошлого или призванных вернуться на него в ближайшем буду­щем. Мы также можем отметить влияние теорий модернизации, социологии Вебера и институциональной экономики второй половины XX века, ключевые ар­гументы которых полемически используются для коррекции марксистско-ленинского осмысления советского периода, но не представляют собой достаточно проработанного и узнаваемого языка[9]. Внутри этого набора идиом само публичное обсуждение понимается как предстоящий обществу выбор исторической альтернативы — существо политической дискуссии о прошлом и настоящем.

Преимущественное использование этих двух языков философии истории — во многом помимо воли автора — задавало репертуар возможных выска­зываний и фундаментальных допущений об истории и политике для решения риторических и политических задач «Государства и эволюции». Неомарксистский язык и подход к пониманию истории давал основание для объяснения и оправдания происходящего в терминах экономического детерминизма в перспективе тысячелетней истории. Напротив, историософский язык перестройки показывал возможности свободного воздействия на ход истории, понятые в терминах осознанного общественного выбора. По сущест­ву, речь идет о двух принципиально различных и трудносовместимых идиомах необходимости и свободы, унаследованных от марксистско-ленинской диалектики истории, сочетавшей оба принципа [Kołakowski 2008: 262—267, 420—424, 464—474]. Политическая философия, некритически использующая эти два языка одновременно, становится попыткой принципиально неполной рефлексии над ограничениями и возможностями политического действия в современном для автора историческом контексте. При этом острая критическая рефлексия над формами воздействия российского общества на свое развитие в ХХ веке и полемика с ленинской интерпретацией управления историей через тотальный контроль над государством во многом задавали логику философии истории Гайдара и ограничивали спектр допустимых, с его точки зрения, решений. Ключевой задачей реформатора в этом отношении было ограничение роли государства как инструмента насилия над историей при сохранении фундаментальной веры в способность общественного выбора и, соответственно, сознательного коллективного воздействия на историю. Последующие политические и электоральные неудачи «Демократического выбора России» означали, что язык «исторического выбора» перестройки давал интеллектуальную надежду на альтернативу детерминизму истории, но уже не мог использоваться в качестве практического инструмента для убеждения оппонентов и консолидации элитной или электоральной поддержки. Однако эта относительная неудача сочетается с неожиданно точным историческим прогнозом, который Гайдар формулирует как одну из альтернатив.

Мы хотели бы подробнее рассмотреть использование соответствующих идиом в качестве основных элементов общей историософской концепции Гайдара. Более тридцати ссылок на Маркса и развернутые цитаты из его работ явно подчеркивают центральное место мыслителя в тексте. Так, для сравнения, ссылки на работы Л. фон Мизеса и Ф.А. фон Хайека встречаются всего несколько раз (соответственно 1 и 2) с сильным отставанием от ссылок на Дж.М. Кейнса (13). Ленин, известной работе которого «Государство и революция» книга Гайдара обязана своим полемическим названием, упоминается еще чаще (более 50 ссылок), правда, в большинстве случаев как исторический деятель. В этой связи критическая интерпретация В. Шляпентохом более поздних работ Гайдара, в том числе в соавторстве с Мау, как неожиданного «возврата» к марксизму, которого Шляпентох не находит в книге «Государство и эволюция» [Шляпентох 2005], представляется ошибочной. Речь идет о последовательной эволюции в рамках марксистской интеллектуальной традиции. Характеризуя эту интеллектуальную трансформацию, мы можем скорее говорить именно о радикальной либеральной ревизии Гайдаром марксистско-ленинской традиции, чем о прямом переносе или развитии одной из либеральных доктрин.

Основная несущая конструкция трактата — историческое сосуществование двух типов цивилизаций, «Восточной» и «Западной», — основана на существенной ревизии марксизма и, по-новому смещая акценты, использует его хорошо узнаваемые идиомы как основу. Периферийное для Маркса поня­тие «азиатского способа производства», уже привлекшее в Советском Сою­зе большое внимание критически настроенных советских историков, приобретает в книге определяющее значение как характеристика «Восточной цивилизации», к которой относятся страны третьего мира, включая СССР и современную Россию (Гайдар подчеркивает условность географической привязки, указывая на успешную модернизацию «азиатских тигров»)[10].

Таким образом, определение типа цивилизации через понятие частной собственности Гайдар непосредственно заимствует у Маркса. Однако значение идиомы становится гораздо более существенным — из дополнительного, выпадающего из общей последовательности исторической эволюции способа производства частная собственность превращается в основной тип социально-экономических отношений для большинства стран. Напротив, возникновение «Западной цивилизации» в греческих полисах и в Римской республике рассматривается как историческое чудо [Гайдар 1995: 18]. Появление законов, противостоящих произволу правителя, создает предпосылки для института частной собственности. Через цепочку превращений протяженностью в две тысячи лет эта цивилизационная матрица оказывается ключевым фактором развития полноценного капитализма, отличающим успешный «Запад» от отстающего «Востока». Восточная деспотия характеризуется, по Гайдару, циклическим переделом собственности и власти, которые ограничивают возможности долгосрочных инвестиций и, соответственно, экономичес­кого роста. Слияние власти и собственности регулярно ослабляет медленно приватизируемый чиновниками государственный аппарат, доводя государст­во до распада. В этой фазе власть вновь консолидируется вокруг одного из лидеров, который возвращает собственность государству и ограничивает произвол «сатрапов». Однако отсутствие действенного механизма защиты частной собственности означает, что через некоторое время бюрократический аппарат снова приватизирует государственную собственность (исторически — прежде всего земельные активы) и ослабит государство. Это приводит к экономической стагнации и ослаблению социального порядка, что в конечном счете ведет к распаду сильного государства. В целом такое общество, находящееся в замкнутом цикле консолидации и распада, не способно поддер­живать долгосрочный экономический рост, и поэтому «Восток» обречен проигры­вать «Западу». Эта схема жестко детерминирует глубинный ход исторического процесса, тогда как другие культурные и политические факторы представляются «волнами и пеной» на поверхности.

В рамках дихотомии двух цивилизаций Гайдар интерпретирует и советскую историю, и стихийную номенклатурную приватизацию, которая стала непреднамеренным последствием перестройки. Ключевой элемент конструкции СССР, сделавший страну радикальным воплощением «азиатского способа производства», — это решительное идеологическое отрицание самой возможности частной собственности как основы социальных отношений, которое привнес Ленин. Господство государственной машины становится тотальным, однако в долгосрочной перспективе склонность нового господствующего класса администраторов к постепенной приватизации своих рент сохраняется — начинается «личное накопление», возникают первые частные капиталы и меняется отношение номенклатуры к подконтрольной государственной собственности [Гайдар 1995: 124]. Отрицая преднамеренный характер трансформации СССР, реформатор подчеркивает, что конкретная канва событий была во многом случайной. При этом общая логика трансформации была точно предсказана уже Л. Троцким и позднее проанализирована с юности известным Гайдару М. Джиласом. Советская номенклатура не имела четкого плана, но уверенно «шла на запах собственности». Задача получения максимальной свободы распоряжения ресурсами руководимых предприятий и министерств понималась не в терминах частной собственности, включающей необходимость конкуренции и финансовой ответственности (т.е. в пределе — реальную угрозу банкротства), а именно в терминах максимизации контроля и материального благополучия[11].

В эту большую схему хорошо вписывается и разработанная в ходе семинаров с коллегами теория «административного рынка» как характеристика социально-экономических отношений позднесоветского периода. Возможность торговли статусами руководителя и центральных органов за вменяемые плановые показатели оказывается естественным следствием ползучей приватизации административных должностей в ниспадающей фазе вечного цикла «азиатской цивилизации»[12].

Парадоксальным полемическим приемом в этой логике Гайдара оказывается отказ от перестроечного расчета на «естественно-исторический ход» как на гарантию следования магистральному пути человечества. В этом заключается принципиальная инновация либерального неомарксизма рефор­матора. Естественным путем, точнее, естественным циклом оказывается «азиатский путь» перераспределения полугосударственной собственности, регулярно ослабляющий государство в период приватизации и требующий новой авторитарной консолидации для выживания. Эта логика была принципиально новой для интеллектуального контекста поздних 1980-х и ранних 1990-х, когда господствовало представление об «ошибочном выборе», который предопределил отставание или выпадение России из мирового тренда [Atnashev 2010]. Эта новая для России историософия более созвучна концепциям М. Вебера и Й. Шумпетера, на которых Гайдар не ссылается, и институциональной теории, на которую он активно ссылается в более поздних рабо­тах [Гайдар 2009a]; в этих концепциях внимание обращается на уникальность эволюции западного капитализма и экономического роста в контексте мировой истории — и на предшествующее ей исходное «чудо» рождения института права и частной собственности в Древней Греции [Гайдар 1995: 16]. В исторической перспективе выход из «восточного круга» маловероятен. Западный путь, по Гайдару, формируется как результат последствий «греческого чуда» — возникновения института права, ограничивающего власть, что через посредство римского права через две с половиной тысячи лет дало всходы. Что же позволяет рассчитывать на возможное попадание России в первый мир?

Вторая основная идиома «Государства и эволюции» — историософский язык «выбора исторического пути», ставший одним из основных языков политической философии перестройки [Atnashev 2010]. Генетически этот язык восходит к ревизии марксистской концепции, предпринятой М. Гефтером [Гефтер 1972; 1988], и ее более осторожной историографической редакции П. Волобуева [Волобуев 1987]. Фундаментальной языковой инновацией советских историков было развитие недетерминистской идеологической линии марксизма, усиленной «оппортунизмом» Ленина (и его полемикой, в частности, с Плехановым) с целью объяснить революцию, которая предполагала наивысшую фазу исторического развития капитализма в относительно отсталой стране [Kołakowski 2008: 637—639, 664—674]. Речь шла о значении субъективного фактора, т.е. о возможности политических сил воздействовать и менять в целом предопределенный ход исторического развития. Развернутый как полноценная политическая философия, этот язык открыл в ходе перестройки важность политического выбора и его публичного обсуждения. Как показал в публичных лекциях А. Зорин, влияние этой идиомы и предше­ствующей полемики на современные дискуссии в России остается чрезвычайно большим и не до конца осознанным[13]. Если основной текст и аналитическая матрица «Государства и эволюции» пронизаны духом экономического детерминизма, в котором наличие или отсутствие частной собственности задает логику развития, то полемические выводы для современной Гайдару истории сформулированы на языке «выбора пути» и «альтернатив» перестрой­ки, верность которому автор сохранит до конца жизни[14]. Именно в рамках этой перестроечной идиомы сформулирован общий историософский смысл книги, который повторяется на протяжении текста и в названиях глав («Две цивилизации», «Особый путь догоняющей цивилизации», «Выбор»):

В России сегодня делается не политика, а история, реализуется исторический выбор, который определит жизнь нашу и новых поколений. Этот выбор можно видеть во всем — в спорах об инфляции и неплатежах, проценте межбанковского кредита и военном бюджете, геополитических интересах России, медицинском страховании, борьбе с коррупцией, политике в области образования, об антисемитизме, о соглашении с НАТО, об отношениях церкви и государства, в каждом камешке, из которых складывается мозаика современной политики. А корни такого выбора тянутся очень глубоко, проходят через века истории, и не только русской [Гайдар 1995: 5—6].

Собственная деятельность правительства Гайдара в этой схеме получает четкий смысл, позволяющий снять существенную часть обвинений в корыстном умысле и, главное, — в авторстве «номенклатурной приватизации»: фактическую приватизацию как захват контроля над финансовыми потоками предприятий осуществила сама партийно-хозяйственная номенклатура еще в перестроечном СССР, что должно было привести к новому краху государства и затем необходимости новой мобилизации и централизации ресурсов. Более того, в свете недавних кровавых событий в центре Москвы Гайдар показывает, что выбранная стратегия позволила осуществить переход к рыночной экономике и на «несколько градусов приблизиться к западному пути» мирным и эволюционным путем[15].

Таким образом, используя идиомы выбора исторического пути и утверждения альтернатив, Гайдар в противоположность позднесоветскому марксизму и публицистике перестройки уходит от предположения о поступательном развитии общественных отношений как о гарантии желаемой политэкономической эволюции. Речь идет о задаче преодоления исторической гравитации «восточного пути», а не о следовании естественному ходу вещей, который предполагает циклы приватизации (ослабления власти) и централизации (популистской мобилизации), характерные для бедных стран третьего мира.

Существенно преобразуя и по-своему используя два господствующих политических языка, Гайдар одновременно объясняет активное сопротивление дальнейшим реформам как со стороны старой номенклатуры, так и косвенно, со стороны новой формирующейся олигархии. Язык экономического детерминизма и язык политической свободы подвешивают будущее России, повышая ставку в текущей борьбе. Риторически драматизация выбора передает обществу ответственность за совершение выбора в пользу «западного пути» или отказа от него. Ставка на этот осознанный консолидированный общест­венный выбор против частных интересов, замаскированных под государственный интерес империи или принимаемых за логику естественного общемирового развития, и составляет явное политическое действие книги. Автор рисует читателю картину, которая объясняет, почему основные социальные интересы противостоят выбору «западного пути» разделения собственности и государства, и одновременно дает рациональное обоснование идее, что просвещенный общественный интерес заключается в том, чтобы поддержать этот исторически уникальный выбор. Легко заметить, что защищаемый выбор оказывается в противоречии с интересами господствующих групп и становится зависимым только от ясного понимания читателями и гражданами предлагаемой историософской схемы.

 

Новое прочтение двух политических дилемм

Более специфическим ходом в контексте лета 1994 года была попытка переформулировать с помощью большой историософской схемы две политические дилеммы, внутри которых демократическим силам отводилась незавидная роль защитников интересов богатеющей верхушки против интересов простого народа и еще более предосудительная роль противников сильного государства в России.

На решающем для правительства Гайдара обсуждении в Верховном Совете в декабре 1992 года Хасбулатов представил свою позицию как защиту шведской модели социального капитализма в противовес экономически либеральной американской модели капитализма, с его точки зрения, продвигаемой реформаторами. После ответного выступления Гайдар не был утвержден председателем правительства, и этот пост в итоге занял Черномырдин. Хотя к моменту написания книги влияние Хасбулатова уже было минимальным, Гайдар дважды возвращается к этому эпизоду, упоминает его в интервью и в последующих книгах. При этом характерно, что, вступая в полемику с Хасбулатовым, он подчеркивает заведомую очевидность своей позиции, как бы лишая аргументацию оппонента права на серьезный спор [Гайдар 1995: 165]. Аналогичное противопоставление социально ориентированной рыночной экономики европейского типа и «дикого» американского капитализма в 1994 году было артикулировано конкурентом и потенциальным союзником в широком демократическом фронте — Явлинским, возглавившим новую партию «Яблоко». Историософская логика «Государства и эволюции» помогает автору снять эту дилемму как объективно еще неактуальную для социально-экономического режима в России и рассматривать дилемму Хасбулатова как «демагогию»[16].

Не так четко артикулированным, но более распространенным вариантом дилеммы, с формулировкой которой последовательно полемизировал Гайдар, была оппозиция между: а) сильным государством-империей, ограни­чивающим право на крупную собственность в геополитических интересах центральной власти и в социальных интересах общества в целом, и б) экономической и политической интеграцией России с Западом, предполагающей ограничение роли государства[17]. Задачей книги в этом смысле было показать, что реальный выбор на тот момент был, на самом деле, между стихийно, на ощупь складывающимся номенклатурным госкапитализмом поздней перестройки, защищаемым Верховным Советом с помощью псевдопатриотичес­кой и имперской риторики, и собственно капиталистической конкурентной экономикой, продвигаемой партией «Демократический выбор России» и предполагающей строительство и защиту новых государственных институтов. Лидер партии посвящает десятки страниц детальному обоснованию собственного ви´дения ответственной государственной позиции и прямо называет себя и своих соратников государственниками[18], одновременно стараясь показать корыстный интерес и цинизм политических оппонентов в этом отношении. С помощью описанной историософской конструкции Гайдар также объясняет, почему в ходе перестройки советская номенклатура, включая силовые ведомства и ВПК, не оказала сколько-нибудь заметного сопротивления ослаблению государства — это было необходимым условием завершения фактической приватизации, стихийно начавшейся в перестройку. В 1994 году он четко видел долгосрочную политическую угрозу в возрож­дении сакрального культа «государства-империи», который позволяет со­хранить полученную в распоряжение собственность в симбиозе с на самом деле слабым государственным аппаратом без соответствующих рыночных ограничений конкуренции и банкротств[19].

С другой стороны, набиравшие силу будущие финансово-промышленные олигархи, в состав которых входили выдвиженцы из КПСС, комсомола, КГБ, СВР и научно-технической интеллигенции, были также объективно заинтересованы в ослаблении линии реформаторов[20]. Новая буржуазия противостояла «красным директорам» в борьбе за контроль над крупнейшими предприятиями и была одним из очевидных бенефициаров либеральных реформ и приватизации. Однако в той мере, в какой реформаторы пытались ввести более прозрачные правила и процедуры приватизации и ограничить старые и новые монополии, будущие олигархи одними из первых стали использовать подконтрольную прессу и телевидение для активной дискредитации несговорчивых министров. Раздача индивидуальных квот и лицензий на экспорт нефти, льготные кредиты в условиях ускоряющейся инфляции и другие виды получения сверхприбыли, а также выборочные решения о приватизации крупнейших предприятий в пользу конкретных групп уже стали нормальной практикой [Гайдар 1996; Авен 2006; Явлинский 2003]. Среди реформаторов фактически произошел скрытый раскол, свидетельствовавший об относительной слабости лидерской позиции лично Гайдара. Часть команды вместе с Чубайсом осталась в правительстве, несмотря на отставку Гайдара и, по всей видимости, против его воли [Гайдар 1996].

Таким образом, главной задачей полемического высказывания было переформатировать дилемму «либералы-приватизаторы против социальных государственников» в дилемму «ответственные либералы-государственники против безответственного номенклатурного госкапитализма». Капитализм западного типа основан на отделении собственности от власти, т.е. на жест­ком соблюдении прав на частную собственность как основы экономических свобод и конкуренции, что в конечном счете обеспечивает прирост инвестиций и долгосрочный экономический рост, необходимый для попадания из третьего в первый мир развитых экономик. В защите этого разделения и заключается подлинная государственная и патриотическая позиция. В рамках этой перспективы Гайдар достигал и другой цели — он выстраивал апологию наиболее радикального этапа реформ в новой России, который в общественном мнении ассоциировался с приватизацией и обогащением небольшой группы: фактическая приватизация была начата еще в СССР, до реформ 1992 года, и стихийно сложилась как номенклатурная приватизация финансовых потоков госпредприятий (через сети кооперативов, банков и подставных компаний). Она проходила без рыночных рисков убытков и банкротства в случае низкого качества управления в конкурентной среде, но и без гарантий прав собственности для ее бенефициаров — советской партийной и хозяйственной номенклатуры. Обвинения реформаторов в том, что они способствуют превращению сильной России в сырьевую колонию развитых стран, обращаются Гайдаром против псевдогосударственников[21].

Ключевой вопрос актуальной политической дилеммы по Гайдару — легальная и легитимная частная собственность предпринимателей, готовых принять конкуренцию и риск, или номенклатурная рента госкапитализма, в которой имперская риторика является популистским прикрытием инте­ресов номенклатуры. В этой схеме демократические партии должны были преодолеть раскол на либералов и социал-демократов для защиты об­щест­венного интереса от складывающегося номенклатурного капитализма — обыч­ного и естественного состояния для стран третьего мира и в целом для современной «азиатской цивилизации».

Называя себя государственником и патриотом, Гайдар предостерегает от культа «государства-империи», который скрывает интерес номенклатуры в сохранении симбиоза власти и собственности, характерного для восточного пути третьего мира [Гайдар 1995: 160—165]. Разумна ли опора на сильный государственный аппарат как на рычаг преобразования для перехода с восточного на западный путь и создания русского «экономического чуда»? Упоминание автором опыта такого перехода в успешных азиатских странах могло означать положительный ответ на этот вопрос. Но Гайдар обосновывает отрицательный ответ, используя, в частности, исторические аргументы В. Селюнина [Селюнин 1988], который показывал, что ускоренное укрепление государства в России оказывалось опасным для последующего развития страны[22]. Что же может противостоять неомарксистской железной логике циклов и магниту сильного государства, которые предопределяют ограничение роста и слабость государства в следующей фазе цикла и за которыми стоят интересы номенклатуры? Переход к западному социально-экономичес­кому укладу роста, основанному на аккумуляции инноваций и на разделении власти и собственности, по Гайдару, решается за счет ставки на «политичес­кую волю», которая должна быть нацелена на качественное изменение функций государства, где перечень обязанностей государства «четок и локален», а также благодаря отказу от имперских амбиций, несовместимых, в силу ограниченности ресурсов, с задачами модернизации экономики и общественной инфраструктуры [Гайдар 1995: 160].

В этой точке два языка «Государства и эволюции» как бы входят в прямое противоречие: детерминизм неомарксистского языка противостоит перестроечному утверждению свободы выбора, у которой, однако, не оказывается заинтересованного субъекта или социального класса. Бюрократия в обоих своих ликах — служителей государства и одновременно бизнесменов — заинтересована в сохранении непрозрачной связки собственности и власти[23].

Язык и декларируемые имперские «идеалы» бюрократии дисквалифицируются Гайдаром как «слова», с которыми нет смысла спорить. Но последующий призыв к выходу из логики детерминизма интересов обеспечивается автором за счет явного обращения к идеалам «граждан великой страны» на языке перестроечной философии истории выбора и альтернативы[24]. Гайдар подчеркивает, что противостояние возрождающемуся иррациональному и имитационному имперскому культу государства и стоящим за ним объективным интересам бюрократии будет трудным и положительный исход не гарантирован. Однако интересам бюрократии, которую нет смысла переубеждать, Гайдар противопоставляет именно «идеалы» разумных демократов и либералов. В статье «Новый курс?», написанной за несколько месяцев до книги, политик более явно обозначает проблему — опорой его реформ должен был бы быть средний класс, ослабленный и дезориентированный в результате гиперинфляции, которая, в свою очередь, была результатом действия отраслевых лоббистов и Центробанка [Гайдар 1994]. «Идеалы» не действуют в языке пост­марксистского подозрения в отношении идеологии, но на них оказывается возможным опереться, используя историософский язык перестройки:

Обречены ли все попытки либералов, демократов сместить главный вектор истории?.. Конечно, я глубоко убежден, что это не так, иначе незачем было бы и заниматься политикой, пытаться растопить вечный полюс оледенелой государственности, в которую вмерзло живое тело страны! Вместе с тем надо трезво видеть и опасность такого развития событий. И главное, понимать, что реальное развитие событий на самом деле зависит сегодня от наших усилий [Гайдар 1995: 157].

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В книге «Государство и эволюция» Гайдар предложил оригинальную неомарксистскую схему мировой истории, объясняющую эволюцию России и СССР в терминах «азиатского способа производства», а перестройку — как исторически предопределенное изменение, соответствующее инстинктивно понятным «азиатским» экономическим интересам различных слоев советской номенклатуры. Одновременно историософский язык перестройки предоставлял автору риторический инструментарий для формулировки политического курса реформ как возможности решительного «исторического выбора» общества. Широкий набор способов публичной, аппаратной и, наконец, собственно политической коммуникации в Верховном Совете, в которую был вовлечен реформатор в ходе своей карьеры, контрастировал с нарастающим ощущением невозможности объяснить свою позицию более широкому кругу заинтересованных сторон и обществу в целом. В ситуации разрыва коммуникации и противоречия курса реформ экономическим интересам элиты публичная риторика должна была стать основой политического действия. Последующее признание Гайдара в своей неприспособленности к роли политика ретроспективно делает слабой ставку на преодоление логики экономического детерминизма (интересов) с помощью свободного политического выбора (идеалов), предполагающее убедительную публичную полемику. По оценке значительного числа соратников и оппонентов Гайдара, включая самого реформатора, переход от номенклатурного капитализма к «западной цивилизации» не был реализован[25]. Книга «Государство и эволюция» — это выражение напряжения интеллектуальной работы ученого и реформатора в момент, когда он стоит перед необходимостью принять или преодолеть свое политическое бессилие перед лицом ясно осознаваемых им долгосрочных трендов и социальных интересов. Слабость красноречия политического философа свободы и частной собственности отчасти способствовала тому, что предостережения философа истории, основанные на экономическом детерминизме, сбылись. Прогностическая сила неомарксистского языка «Государства и эволюции», описывающего долгосрочные интересы номенклатуры, делает этот текст актуальным и оригинальным высказыванием через двадцать лет после написания.

Проследив эволюцию политического философа (и философа истории), историк может осторожно указать на возможные языковые и исторические причины, по которым противоречия и ограничения книги были незаметны ее автору. Внутренним противоречием двойной перспективы Гайдара, со­четавшей жесткий экономический детерминизм и утверждение полити­ческой свободы выбора, представляется констатация отсутствия значимых социально-экономических групп, заинтересованных в переходе от «Азиат­ской» к «Западной» цивилизации. Опираясь на свое ви´дение истории, Гайдар утверждал, что «отню­дь не в интересах сегодняшней российской бюрократии помогать становлению полноценной системы частной собственности, отделенной от государства», но не указывал, кто бы мог стремиться к драматичес­кой трансформации, в основе которой лежало бы чудо рождения новой цивилизации. Он апеллировал к «политической воле» и «совместным усилиям» демократов, но понимал слабость и неготовность среднего класса, в интересах которого мог­ло быть такое изменение. Язык исто­рического выбора, основанного на идеалах, и язык экономических интересов, определяющих ход истории, находятся в про­тиворечии, по всей види­мос­ти, не до конца отрефлексированном автором. С другой стороны, регулярно упоминая опыт «азиатских тигров», исторически быстро прошедших этот путь из «Азии» на «Запад», Гайдар указывал на историческую опасность чрезмерного укрепления государства в России, отказываясь и от опоры на сильный го­сударственный аппарат, гарантирующий разделение государства и собственности. Мы предпола­гаем, что историки, политические философы, экономисты и другие вни­мательные читатели, понимающие языки недавно ушедшей эпохи, будут за­да­вать этому тексту новые вопросы, продолжая его действие в нашей незаконченной истории. Чтение, понимание и содержательная критика суть продолжение воздействия высказывания в истории.

 

БИБЛИОГРАФИЯ / REFERENCES

[Авен 2006] — Петр Авен: «Мы заложили фундамент дальнейшей жизни» // Полит.ру. 2006. 20 декабря (polit.ru/article/2006/12/20/aven (дата обращения: 02.09.2015)).

(Petr Aven: «My zalozhili fundament dal’neyshey zhizni» // Polit.ru. 2006. December 20 (polit.ru/article/2006/12/20/aven (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Авен, Кох 2013] — Авен П., Кох А. Революция Гайдара: История реформ 90-х из первых рук. М.: Альпина Паблишер, 2013.

(Aven P., Kokh A. Revolyutsiya Gaydara: Istoriya reform 90-kh iz pervykh ruk. Moscow, 2013.)

 

[Ананьин 2012] — Ананьин О. Реформы: проекты и начальные шаги // Мир России. 2012. № 1. С. 3—10.

(Anan’in O. Reformy: proekty i nachal’nye shagi // Mir Rossii. 2012. № 1. P. 3—10.)

 

[Атнашев 2006] — Атнашев Т. Проектирование как горизонт истории: Опыт перестройки и публичная история в Новое время // Диалог со временем. 2006. № 16. С. 15—52.

(Atnashev T. Proektirovanie kak gorizont istorii: Opyt perestroyki i publichnaya istoriya v Novoe vremya // Dialog so vremenem. 2006. № 16. P. 15—52.)

 

[Берелович 2005] — Берелович А. Pro domo sua: [Рец. на кн.: Гайдар Е.Т. Долгое время. Россия в мире: Очерки экономической истории. М.: Дело, 2005] // Отечественные записки. 2005. № 6 (www.strana-oz.ru/2005/6/pro-domo-sua-e-t-gaydar-dolgoe-vremya-rossiya-v-mire-ocherki-ekonomicheskoy-istorii (дата обращения: 02.09.2015)).

(Berelovich A. Pro domo sua: [Book review: Gaydar E.T. Dolgoe vremya. Rossiya v mire: Ocherki ekonomicheskoy istorii. Moscow, 2005] // Otechestvennye zapiski. 2005. № 6 (www.strana-oz.ru/2005/6/pro-domo-sua-e-t-gaydar-dolgoe-vremya-rossiya-v-mire-ocherki-ekonomicheskoy-istorii (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Волобуев 1987] — Волобуев П.В. Выбор путей общественного развития: Теория, история, современность. М.: Политиздат, 1987.

(Volobuev P.V. Vybor putey obshchestvennogo razvitiya: Teoriya, istoriya, sovremennost’. Moscow, 1987.)

 

[Гайдар 1994] — Гайдар Е.Т. Новый курс? Возрождение государственного регулирования обогащает богатых и разоряет бедных // Известия. 1994. № 26. 10 февраля (gaidar-arc.ru/databasedocuments/theme/details/3502 (дата обращения: 02.09.2015)).

(Gaydar E.T. Novyy kurs? Vozrozhdenie gosudarstvennogo regulirovaniya obogashchaet bogatykh i razoryaet bednykh // Izvestiya. 1994. № 26. February 10 (gaidar-arc.ru/databasedocuments/theme/details/3502 (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Гайдар 1995] — Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия, 1995.

(Gaydar E.T. Gosudarstvo i evolyutsiya. Moscow, 1995.)

 

[Гайдар 1996] — Гайдар Е.Т. Дни поражений и побед. М.: Евразия, 1996.

(Gaydar E.T. Dni porazheniy i pobed. Moscow, 1996.)

 

[Гайдар 2009a] — Гайдар Е.Т. Власть и собственность: Смуты и институты. Государство и эволюция. СПб.: Норма, 2009.

(Gaydar E.T. Vlast’ i sobstvennost’: Smuty i instituty. Gosudarstvo i evolyutsiya. Saint Petersburg, 2009.)

 

[Гайдар 2009b] — Егор Гайдар: «Режим может рухнуть неожиданно, за два дня» // Новая газета. 2009. № 129. 20 ноября (www.novayagazeta.ru/politics/42569.html (дата обращения: 02.09.2015)).

(Egor Gaydar: «Rezhim mozhet rukhnut’ neozhidanno, za dva dnya» // Novaya gazeta. 2009. № 129. November 20 (www.novayagazeta.ru/politics/42569.html (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Гайдар, Мау 2004] — Гайдар Е., Мау В. Марксизм: между научной теорией и «светской религией»: (Либеральная апология) // Вопросы экономики. 2004. № 5. С. 4—27; № 6. С. 28—56.

(Gaydar E., Mau V. Marksizm: mezhdu nauchnoy teoriey i «svetskoy religiey»: (Liberal’naya apologiya) // Voprosy ekonomiki. 2004. № 5. P. 4—27; № 6. P. 28—56.)

 

[Гайдар, Чубайс 2011] — Гайдар Е.Т., Чубайс А.Б. Развилки новейшей истории России. СПб.: Норма, 2011.

(Gaydar E.T., Chubays A.B. Razvilki noveyshey istorii Rossii. Saint Petersburg, 2011.)

 

[Гефтер 1972] — Гефтер М. Многоукладность — характеристика целого // Вопросы истории капиталистической России: Проблема многоукладности. Свердловск: Издательство Уральского государственного университета, 1972. С. 83—99.

(Gefter M. Mnogoukladnost’ — kharakteristika tselogo // Voprosy istorii kapitalisticheskoy Rossii: Problema mnogoukladnosti. Sverdlovsk, 1972. P. 83—99.)

 

[Гефтер 1988] — Гефтер М. Перестройка или перепутье? // Век XX и мир. 1988. № 7. С. 34—39.

(Gefter M. Perestroyka ili pereput’e? // Vek XX i mir. 1988. № 7. P. 34—39.)

 

[Илларионов 2010] — Илларионов А. Трудный путь к свободе: О роли личностей и их мировоззрения в недавней российской истории // Континент. 2010. № 145 (maga­zines.russ.ru/continent/2010/145/il11.html); № 146 (magazines.russ.ru/continent/2010/146/il7.html (дата обращения по обеим ссылкам: 02.09.2015)).

(Illarionov A. Trudnyy put’ k svobode: O roli lichnostey i ikh mirovozzreniya v nedavney rossiyskoy istorii // Kontinent. 2010. № 145 (magazines.russ.ru/continent/2010/145/il11.html); № 146 (magazines.russ.ru/continent/2010/146/il7.html (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Кара-Мурза 1994] — Кара-Мурза С. Вырвать электроды из нашего мозга. М.: Паллада, 1994.

(Kara-Murza S. Vyrvat’ elektrody iz nashego mozga. Moscow, 1994.)

[Кирчик 2007] — Кирчик О. История как экономика, или Путешествие из 1921-го в 1906-й через 1990-й // НЛО. 2007. № 83. С. 395—411.

(Kirchik O. Istoriya kak ekonomika, ili Puteshestvie iz 1921-go v 1906-y cherez 1990-y // NLO. 2007. № 83. P. 395—411.)

 

[Кордонский 2006] — Кордонский С. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. 2-е изд. М.: ОГИ, 2006.

(Kordonskiy S. Rynki vlasti: Administrativnye rynki SSSR i Rossii. 2nd ed. Moscow, 2006.)

 

[Кох 2012] — Кох А. Некоторые мифы о реформах 90-х: [Стенограмма лекции] // Фонд Егора Гайдара. 2011. 25 ноября (lectures.gaidarfund.ru/articles/1148 (дата обращения: 02.09.2015)).

(Kokh A. Nekotorye mify o reformakh 90-kh: [Verbatim transcripts] // Fond Egora Gaydara. 2011. November 25 (lectures.gaidarfund.ru/articles/1148 (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Лужков, Попов 2010] — Лужков Ю., Попов Г. Еще одно слово о Гайдаре // Московский комсомолец. 2010. 21 января (www.mk.ru/politics/article/2010/01/21/416001-esche-odno-slovo-o-gaydare.html (дата обращения: 02.09.2015)).

(Luzhkov Yu., Popov G. Eshche odno slovo o Gaydare // Moskovskiy komsomolets. 2010. January 21 (www.mk.ru/politics/article/2010/01/21/416001-esche-odno-slovo-o-gaydare.html (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Мау 2010] — Мау В. Сочинения: В 6 т. М.: Дело, 2010. Т. 4: Экономика и политика России. Год за годом (1991—2009).

(Mau V. Sochineniya. Moscow, 2010. Vol. 4: Ekonomika i politika Rossii. God za godom (1991—2009).)

 

[Моисеев 2000] — Моисеев Н.Н. С мыслями о будущем России. М.: Фонд содействия развитию социальных и политических наук, 1997.

(Moiseev N.N. S myslyami o budushchem Rossii. Moscow, 1997.)

 

[Найшуль 2004] — Найшуль В. Откуда суть пошли реформы // Полит.ру. 2004. 21 ап­реля (polit.ru/article/2004/04/21/vaucher (дата обращения: 02.09.2015)).

(Nayshul’ V. Otkuda sut’ poshli reformy // Polit.ru. 2004. April 21 (polit.ru/article/2004/04/21/vaucher (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Нечаев 2011] — Нечаев А. Предотвращенная катастрофа: [Стенограмма лекции] // Полит.ру. 2011. 23 ноября (polit.ru/article/2011/11/23/nechaev (дата обращения: 02.09.2015)).

(Nechaev A. Predotvrashchennaya katastrofa: [Verbatim transcripts] // Polit.ru. 2011. November 23 (polit.ru/article/2011/11/23/nechaev (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Пияшева 2000] — Пияшева Л. «Либеральной реформы в России не было и в ближайшее время не предвидится…» // Континент. 2001. № 107 (magazines.russ.ru/continent/2001/107/piya.html (дата обращения: 02.09.2015)).

(Piyasheva L. «Liberal’noy reformy v Rossii ne bylo i v blizhayshee vremya ne predviditsya…» // Kontinent. 2001. № 107 (magazines.russ.ru/continent/2001/107/piya.html (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Покок 2015] — Покок Дж.Г.А. The State of the Art: (Введение к книге «Добродетель, торговля и история») / Пер. с англ. А. Бондаренко и У. Климовой под ред. Е. Островской // НЛО. 2015. № 134. С. 45—74.

(Pokok Dzh.G.A. The State of the Art: (Vvedenie k knige «Dobrodetel’, torgovlya i istoriya») // NLO. 2015. № 134. P. 45—74.)

 

[Селюнин 1988] — Селюнин В. Истоки // Новый мир. 1988. № 1. С. 162—189.

(Selyunin V. Istoki // Novyy mir. 1988. № 1. P. 162—189.)

 

[Уринсон 2012] — Уринсон Я. Экономические реформы в России — 20 лет спустя // Фонд Егора Гайдара. 2012. 26 июля (old.gaidarfund.ru/public.php?id=160 (дата обращения: 02.09.2015)).

(Urinson Ya. Ekonomicheskie reformy v Rossii — 20 let spustya // Fond Egora Gaydara. 2012. July 26 (old.gaidarfund.ru/public.php?id=160 (accessed: 02.09.2015)).)

 

[Чудакова 2010] — Чудакова М.О. Егор: Биографический роман: Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет. М.: Время, 2010.

(Chudakova M.O. Egor: Biograficheskiy roman: Knizhka dlya smyshlenykh lyudey ot desyati do shestnadtsati let. Moscow, 2010.)

 

[Шляпентох 2005] — Шляпентох В. Егор Гайдар — марксист?! (О книге Е. Гайдара «Долгое время») // Вопросы экономики. 2005. № 10. С. 149—154.

(Shlyapentokh V. Egor Gaydar — marksist?! (O knige E. Gaydara «Dolgoe vremya») // Vop­rosy ekonomiki. 2005. № 10. P. 149—154.)

 

[Шматко 2003] — Шматко Н. «Научная революция» в российской экономике как зеркало радикальной экономической реформы // Неприкосновенный запас. 2003. № 5. С. 58—66.

(Shmatko N. «Nauchnaya revolyutsiya» v rossiyskoy ekonomike kak zerkalo radikal’noy ekonomicheskoy reformy // Neprikosnovennyy zapas. 2003. № 5. P. 58—66.)

 

[Явлинский 2003] — Явлинский Г. Периферийный капитализм: Лекции об экономичес­кой системе России на рубеже XX—XXI веков. М.: Интеграл-информ, 2003.

(Yavlinskiy G. Periferiynyy kapitalizm: Lektsii ob ekonomicheskoy sisteme Rossii na rubezhe XX—XXI vekov. Moscow, 2003.)

 

[Ясин 2011] — Ясин Е. Оттенки меняют оценку // OPEC.ru = Открытая экономика. 2011. 19 марта (opec.ru/1350013.html (дата обращения: 03.09.2015)).

(Yasin E. Ottenki menyayut otsenku // OPEC.ru = Otkrytaya ekonomika. 2011. March 19 (opec.ru/1350013.html (accessed: 03.09.2015)).)

 

[Åslund 2007] — Åslund A. Russia’s Capitalist Revolution: Why Market Reform Succeeded and Democracy Failed. Washington, D.C.: Peterson Institute for International Economics, 2007.

[Atnashev 2010] — Atnashev T. Transformation of the Political Speech under Perestroika: Rise and Fall of Free Agency in the Changing Idioms, Rules and Second-Order Statements of the Emerging Intellectual Debates (1985—1991). Ph.D. dissertation. Florence: European University Institute, 2010.

[Djankov 2014] — Djankov S. The Microeconomics of Postcommunist Transformation // The Great Rebirth: Lessons from the Victory of Capitalism over Communism / Ed. by A. Åslund and S. Djankov. Washington, D.C.: Peterson Institute for International Economics, 2014. P. 187—204.

[Kołakowski 2008] — Kołakowski L. Main Currents of Marxism / Transl. by P.S. Falla. New York; London: W.W. Norton, 2008.

[Sapir et al. 2012] — Sapir J., Ivanter V., Nekipelov A., Kouvaline D. La Transition russe, vingt ans après. Paris: Éditions des Syrtes, 2012.