История рабства как «аттракцион» для туриста (Рец. на кн.: Slavery, Contested Heritage, and Thanatourism / Eds. G.M.S. Dann, A.V. Seaton. N.Y.: Routledge, 2015)

Slavery, Contested Heritage, and Thanatourism
Eds. G.M.S. Dann, A.V. Seaton

N.Y.: Routledge, 2015. — 221 p.

 

Туризм, рабство, наследие — странное сочетание слов и сочетание смыслов. Паломничества к местам страданий многих тысяч людей предполагают обретение важного духовного и этического опыта, но нет ли противоречия в том, что обре­тение этого опыта становится оплачиваемой услугой, одним из блюд туристического меню? Есть и другие, более глубокие противоречия, сопровождающие превращение мест, документов и артефактов, связанных с рабством, в историческое наследие. Существует мнение, что такое наследие должно не сохранять­ся, а разрушаться, как были разрушены дома рабовладельцев на юге США.

Рабство — темная сторона истории, но оно также было основой благо­денст­вия самых сильных и развитых стран современного мира. Хотя в макроэкономической перспективе рабский труд оказался неэффективен, исключить его из истории экономики невозможно, а это приводит к многочисленным попыт­кам создания примирительных повествований, даже буколизации рабства (как, кстати, и крепостничества), включения рабства в ностальгические нарративы.

С другой стороны, комфортное пространство экспозиции, пусть и реконструирующей память о трагических событиях прошлого, может стать для публики местом исключительно «музейных» переживаний. Например, мультимедийные экспозиции, цель которых — максимально реалистично рассказать о событии, нередко создают эффект аттракциона с моральной подоплекой. Профессионально модерируемые эмоции скорби, ужаса и сочувствия охватывают зрителя в полутьме музейных залов, а разделенное с другими посетителями негодование позволяет почувствовать свою принадлежность к просвещенной элите. Неудобные вопросы — например, о том, насколько те или иные формы рабства распространены в современном мире и насколько просвещенный посетитель пользуется их результатами, — остаются за пределами многих музейных залов. Конечно, есть и другие примеры. Так, помимо основной экспозиции, рассказывающей о торговле людьми, которых провозили через портовые города Великобритании и других европейских стран в XIV—XVIII вв., в ливерпульском Международном музее рабства есть залы, посвященные рабо­владению ХХ—ХХI вв.[1] Однако перед посетителями этих залов рабство в совре­менном мире предстает лишь как воплощение традиционных обычаев Инди­и и Африки. О рабстве в странах первого мира по-прежнему принято говорить только в историческом контексте.

Авторы книги «Рабство, противоречивое наследие и танатуризм» (впервые изданной в 2002 г.) максимально обнажают амбивалентную природу объектов своего изучения — мест, где рабство становится туристическим аттракционом. Составители книги Грэхам Данн и Энтони Ситон, ведущие британские специалисты по изучению туризма, успешно справились с двумя задачами: подняли проблему, которая может заинтересовать широкую аудиторию, и сделали это на высоком академическом уровне, показав читателю, с каким комплексом проблем может быть связан интерес к «темному» туризму.

Книга представляет собой сборник статей, написанных по результатам конференции «Плантации разума» (США, 2000). Подобные сборники час­то эклектичны, не избежала этого и рецензируемая книга. Но и сама ее тема, сформулированная в поле междисциплинарных гуманитарных исследований, достаточна специфична. Для обсуждения культурной истории рабства составители книги собрали профессионалов, которые не первый год занима­ются исследованиями в области «темного туризма» и способны не только привести разнообразные исторические примеры, но и предложить разработанный понятийный аппарат для изучения реконст­рукций прошлого; это придает сборнику дополнительную стилистическую и методологическую целостность, о чем еще будет сказано ниже.

По мнению авторов сборника, связанный с историей рабства туризм (sla­very tourism) следует изучать в контексте упомянутых выше понятий «танатуризм», «темный туризм» и «противоречивое наследие» (dissonant heritage). Охватываемая этими понятиями сфера туризма включает «наследие, конструируемое вокруг достопримечательностей и мест, связанных со смертью, актами насилия, сценами разрушений и преступлений против человечества» (с. 24).

Данн и Ситон пишут, что танатуризм не рассматривался учеными как отдельное направление туризма вплоть до середины 1990-х гг., поэтому в конце ХХ в. и возникла необходимость не только разработать типологию подобных туристических практик, но и определить их этические границы. Еще одним важным аспектом рассматриваемых понятий является то, что они (особенно по­следнее — «противоречивое наследие») включают не только временные, но и пространственные характеристики. Так, Дж.И. Танбридж и Дж.Дж. Ашворт, специалисты по планированию городского пространства и авторы понятия «противоречивое наследие», обращают особое внимание на реальные и потенциальные столкновения соперничающих политических групп, стремящихся не только присвоить, но и по-своему определить «противоречивые пространства истории»[2].

Таким образом, проблема танатуризма актуализирует фундаментальный вопрос о соотношении наследия и истории. Поскольку прошлое не имеет нарративной структуры и история представляет собой конструкцию, наследие является конструкцией второго порядка, и чем болезненнее тема, тем более предвзятым будет отбор элементов, составляющих содержание туристического объекта. «Как только история превращается в наследие и основу для публичного спектакля, становится невозможным избежать вопросов о потенциальных целевых аудиториях и участниках рынка», — пишут Данн и Ситон, включая в свои рассуждения проблематику популяризации академического знания и публичной истории. Это важно, потому что, хотя наследие более ограниченно, чем история, создатели объектов туристического наследия обладают бóльшим арсеналом медийных средств, чем академический историк. Последний излага­ет результаты своих исследований в форме статьи или книги, в то время как наследие может быть представлено сегодня в виде комбинации пространства, архи­тектуры, комплекса мультимедийных средств, а также театральных по­стано­вок, в том числе и с участием зрителей. Следовательно, туристические объек­ты, которые могут представить лишь один из «срезов» истории, все же облада­ют бóльшими возможностями в плане конструирования публичных представлений о прошлом, чем труды профессиональных историков.

Рецензируемая книга состоит из девяти статей, авторы которых — представители разных научных дисциплин — изучают историю рабства, ее связь с турис­тическим бизнесом, а также общую проблему сохранения и экспозиции культурного наследия. Составители оговаривают, что хотя они и предприняли попытку выработать для сборника общие теоретические основания, но это не удалось осуществить в полной мере и они не во всех случаях согласны с выводами авторов.

Целью составителей было собрать статьи о новом дискуссионном направлении культурного туризма, которое будет широко развиваться в будущем (с. 17). В этой формулировке цели угадывается основное противоречие книги: о чем все-таки идет речь — об академической рефлексии или бизнес-плане, об этике или прибыльном предприятии, об образовании или культуре потребления? Безусловно, если обратиться к теории медиа, никакого противоречия здесь нет. Зрелищность часто предполагает амбивалентные эмоции зрителя, а человеческие страдания — один из самых древних источников зрелищности. Воздействие на публику туристического аттракциона, основанного на истории торговли людьми, не до конца предсказуемо: глубокие этические переживания посетителя могут уживаться с любопытством и даже вуайеризмом. Кроме того, высокие чувства зрителя оказываются в медиа и туризме таким же товаром, как и низкие удовольствия. Составители утверждают, что пытаются осмыслить роль трех действующих лиц процесса конструирования культурного наследия: ученого, предпринимателя и зрителя, в то время как авторы большинства статей преимущественное внимание уделяют предпринимателю.

Статьи сборника объединяет вопрос: как (и нужно ли?) создавать объекты культурного наследия на основании пространств, артефактов и документов, относящихся к тому периоду истории, когда рабство приобрело индустриальный масштаб, и какие проблемы и возможности это создает для туристического бизнеса? (с. 17). Кроме того, единство книге придают четыре фактора, определяющих границы содержания кейсов, рассматриваемых в сборнике. Первый фактор — географический: все статьи посвящены истории афрокарибской работорговли и поэтому затрагивают историю рабства в Гане, на Барбадосе, в Великобритании и Соединенных Штатах. Второй фактор — общая для всех авторов интерпретация исторических событий, основанная на представлении о постепенном увеличении значения Среднего пути (Middle Passage) — торгового обмена рабами, товарами и сырьем между Европой, Африкой и Новым Светом в XV—XIX вв., известного как одно из самых массовых перемещений людей в Новое время. Наконец, статьи объединяют методологические установки, которые обсуждались выше.

Первые две статьи посвящены туристическому наследию западного побережья Африки и Барбадоса. В них выявляются две противоположные тенденции конструирования культурного наследия, которые приводят к различным способам репрезентации истории работорговли.

В центре статьи П. Эссы «Рабство, культурное наследие и туризм в Гане» — история западного побережья Ганы (ранее — Золотой берег), где в период с XVI по XIX в. европейские торговые компании построили около восьмидесяти замков и крепостей. Это один из наиболее масштабных комплексов сооружений, обеспечивавших торговые связи между Африкой, Северной и Южной Аме­рикой и Европой, и один из крупнейших исторических памятников, связан­ных с массовой продажей людей. Романтические форты Ганы, воплощающие импер­ское могущество, обязанные своим появлением межконтинентальной коммерции и, вместе с тем, являющиеся символом работорговли, позволяют с максимальной полнотой использовать туристические преимущества «противоречивого наследия». Будучи привлекательными для иностранных туристов, эти культурные объекты служат «местами памяти» и для представителей местных диаспор, чьи предки были жертвами работорговли: «Несмотря на отсутствие легких решений, Гана, по крайней мере, нащупывает правильный путь в тумане конфликтующих точек зрения и противоречивых эмоций, пытаясь примирить различные позиции» (с. 48). П. Эсса обращает внимание, что дебаты разворачиваются не только о том, какие именно объекты необходимо реставрировать, но и о том, история какой национальной группы будет в центре туристического нарратива. В целом, афроамериканцы и другие потомки коренных жителей Африки редко посещают объекты культурного наследия, связанные с рабством, — основными посетителями таких туристических мест являются белые. Как отмечают в Предисловии составители, это связано не только со спецификой реконструируемой истории, но и с тем, как работает туристичес­кая индустрия, воспроизводящая колониальные стереотипы.

Тема рабства не вписывается в общий стиль репрезентации истории, характерный для культурной и туристической индустрии Барбадоса, с его гедонизмом и развитой культурой потребления для «белых», поэтому история рабовладения если не полностью игнорируется, то выхолащивается и упрощается, становясь частью ностальгических нарративов и «постмодернистских» реконструкций прошлого. Об этом в статье «Вытесняя плантаторов: соколиное насле­дие на Барбадо­се» пишут Г. Данн и Р. Поттер. «Отель-плантация» (при всей противоречи­вости такого определения) — один из главных способов привлечь на Барбадос богатых туристов. Местные жители, работающие в этих отелях, невольно начинают исполнять роль рабов, в то время как гости наслаждаются вообра­жаемым могуществом, почувствовать которое помогает качественная историческая реконструкция. Критики таких форм туризма называют его осо­бой формой колониализма: «…туристические институты метрополии в раз­вивающихся странах — это новая версия колониальных плантаций»[3]. Таким образом, основная цель объектов культурного наследия — погрузить посетителя в мир прошлого, позволить ему не просто насла­диться рассказом, а почувство­вать исто­рию, увидеть мир глазами жителей прошед­ших эпох — достигается в «отелях-плантациях» оригинальным способом и приводит к неожиданным результатам. Погрузиться в славное прошлое и почувствовать ностальгию по утраченному величию можно, примерив образ рабовладельца.

В статье Данна и Поттера, а также еще в двух статьях сборника содержатся интересные замечания о том, как изменились коннотации слова «плантация» в американском английском в связи с превращением истории работорговли в культурное наследие. Это статьи «Реабилитация плантаций: коммодификация образа свободного от рабства довоенного Юга» Д. Батлера и «Глория и Энтони посещают плантацию: превращение истории в культурное наследие на луизианской плантации “Лора: плантация креолки”» Э. Раушанзамир и П. Крешель. В последней векторы коммодификации представлены наиболее содержательно. Связав ориентализм Эдварда Саида с «изобретением традиции» Эрика Хобсбаума и Теренса Рейнджера, Раушанзамир и Крешель выделили четыре способа превращения истории в культурное наследие: «акцентирование генеалогической преемственности; использование малоизвестного сюжета в качестве репрезентации ключевых событий истории Соединенных Штатов; продвижение концепта “загадочной креольской культуры”; создание образа женщины — хозяйки поместья» (с. 177). Таким образом, авторы разбирают пример конструирования культурного наследия, в котором романтизация рабовладения и включение его в ностальгические нарративы смягчены интересом к местной экзотике и символическим восстановлением если не расовой, то гендерной справедливости.

Еще более остро тема тривилизации и коммодификации культурного наследия звучит в статье К. Гоингса «Тетя Джемайма и дядя Моз путешествуют по США: маркетинг памяти и сувениры для туристов». Сувенир подобен военному трофею, сохраняющему память о победе; Колумб вернулся в Испанию с растениями, животными и плененными людьми, чтобы доказать, что он действительно открыл Новый Свет. Гоингс задается вопросом: эрзацем каких практик прошлого являлось популярное в США середины пошлого века собирание «черных коллекций»? Фигурки похожих на рабов, глуповатых, ленивых и — счастливых афроамериканцев были наиболее популярны среди туристов в 1930-е гг., однако они продаются и по сей день. Популярность этих образов в туристической индустрии автор статьи связывает с институциализацией и даже «продвижением» расизма: подобные стереотипы поддерживались всем комплексом медиасредств — в рекламе, в газетах, на радио и в беллетристике. «Когда люди путешествуют по США, часто они получают представление не только об исторических местах и природных богатствах. Они также видят, как нация конструировала и продолжает конструировать свой концепт “расы”» (с. 140). Автор статьи подробно анализирует причины возникновения в период между 1880 и 1930 гг. (с ростом массового туризма в Соединенных Штатах) образов тети Джемаймы, дяди Моза и их детей — стереотипных портретов афроамериканцев, но он не говорит подробно о географии распространения этих сувениров, ограничившись упоминанием Юга и Флориды, и не приводит доказательств популярности подобных туристических практик. Поэтому, разделяя этическую позицию автора, все же можно задаться вопросом, насколько подобный способ формирования концепта расы характерен для всей территории Соединенных Штатов Америки.

Теме участия Великобритании в торговле людьми посвящены статьи Дж. Би­ча и А. Ситона. Как и статьи о Гане и Барбадосе, они показывают, насколько по-разному может интерпретироваться культурное наследие в зависимости от потребностей и конвенций туристической индустрии.

В Великобритании, как пишет Дж. Бич в статье «Маркетинг культурного наследия, связанного с рабством, в Соединенном Королевстве», музеи и объекты культурного наследия, связанные с историей рабства, стали популярны лишь в последнее время — в контексте общественного внимания к темам политического, культурного и социального примирения. Тем не менее формат этих экспозиций не вполне сложился, поэтому их создатели, как это ни стран­но, конструируют культурное наследие эпохи рабовладения по законам танатуризма, сформировавшегося вокруг исторических событий ХХ в. и таких мест культурной памяти, как трудовые и концентрационные лагеря. Кроме этого, тема работорговли в Великобритании традиционно связана с историей мореплаваний и географических открытий. Культурное наследие эпохи рабовладения представлено, прежде всего, в морских музеях, сосредоточенных на «белых» миграции и мобильности. Романтика морских путешествий, красота кораблей и героизм покорителей океана оказывается в центре внимания зрителя, неизбежно отодвигая на второй план вопросы о целях путешествий и «живом товаре», умиравшем в трюмах прекрасных парусников.

Продолжает тему музеев рабства в Великобритании статья А. Ситона «Источник рабства — места рабства: замалчивания и разоблачения истории рабства в Соединенном Королевстве и Соединенных Штатах», основанная на интервью с куратором соответствующей выставки в Морском музее Ливерпуля. Цель исследования, результаты которого представлены в статье, — выявить различия в создании объектов культурного наследия, связанных с работорговлей, в Великобритании и США. Великобритания лишь недавно открыла документы, связанные с историей рабства, для широкой публики. А. Ситон считает, что это объясняется не менее либеральным политическим климатом Великобритании по сравнению с США, а той ролью, которую играет чернокожее население в представлении каждой из стран о своей культурной идентичности: «…обращение к темам прошлого предполагает решение проблем взаимоотношений сообществ настоящего» (с. 127).

Завершает сборник статья Г. Эскью «От гражданской войны к гражданским правам: продавая Алабаму в качестве объекта культурного туризма», в которой автор рассматривает успешный пример коммодификации противоречивой истории в процессе создания памятников культурного наследия. Вплоть до 1980-х гг., пишет автор статьи, Алабама выгодно продавала образ «старого доброго Юга» и романтизировала богатство, построенное на труде рабов, а потом резко изменила курс. Лозунг «От гражданской войны к гражданским правам» оказался не менее привлекательным для туристов, а «пример финансируемого государством туризма в Алабаме показывает, что “культурное наследие” играет роль “розовых очков”, с помощью которых можно удачно замаскировать идеологические конфликты» (с. 202).

Книга «Рабство, противоречивое наследие и танатуризм» дает возможность заинтересованному читателю значительно расширить свои знания по истории трансатлантической работорговли и получить подробное представление о дискуссиях, связанных с коммодификацией истории в процессе превращения ее в объект культурного наследия и туристического паломничества. Книга также полезна для понимания ключевых проблем, возникающих при «переводе» академического знания в публичное пространство, и позволяет, благодаря болезненной и крайне сложной в этическом отношении центральной теме, выявить перспективы и противоречия взаимодействия академической истории, туристической индустрии, публичной истории и музейных практик.