В книжном углу — 18

1

Рецензируя книгу О.И. Федотова «Стихопоэтика Ходасевича»[1], С.И. Кормилов пишет: «Сравнивая хореическое стихотворение “НЭП” с тоже хореическими “нэповскими” строчками Маяковского “Сама садик я садила, / Сама буду поливать” (с. 366), автор книги не учел, что это была пародия на конструктивистов, в конце 1920-х годов рассорившихся с Маяковским <…>. Строчка Ходасевича “Д’на крылечке бы стоять” с усечением союза — прием И. Сельвинского. А Ходасевич не переносил никаких левых поэтов — ни собственно лефовцев, ни конструктивистов»[2].

Цитируемые строчки, не принадлежащие, конечно, Маяковскому, а заимствованные им из народной песни, с них и начинающейся, никак не могли быть пародией на конструктивистов, поскольку возникли независимо от литературной борьбы 1920-х гг. и попались под руку Маяковскому просто как удобная цитата. Но даже не будем об этом спорить, потому что, если бы С.И. Кормилов вернулся на страницу назад, он вспомнил бы, что стихи Ходасевича написаны в 1923 г. А стихи Маяковского — в 1929 г. или 1930 г., то есть изрядное количество лет спустя. Значит, дело в чем-то ином.

С.И. Кормилов прав, что Ходасевич не выносил «левых» поэтов, особенно близких Маяковскому. И это действительно делает маловероятным, чтобы он заимствовал у Сельвинского прием. Но ведь есть другой писатель, о котором вспоминала Н.Н. Берберова, описывая последние дни Ходасевича: «…особо было его отношение к Андрею Белому <...> ничего не могло исказить ту огромную, вполне безумную, “сильнее смерти” любовь, которую он чувствовал к автору “Петербурга”. Это было что-то гораздо большее, нежели любовь поэта к поэту, это был непрерывный восторг, неустанное восхищение, которое дошло всей своей силой до последних бредовых ночей Ходасевича, когда он говорил с Белым сквозь муку своих физических страданий и с ним предвкушал какую-то неведомую встречу»[3].

Но для Ходасевича восхищение Белым вовсе не означало молитвенного преклонения перед ним. Он и прямо пародировал старшего поэта, и завуалированно. Первый случай — «Московская симфония (5-я, перепевная) (Посвящается Андрею Белому)», известная в двух несколько отличающихся друг от друга вариантах. Один был опубликован Робертом Хьюзом[4], второй — Дж. Малмстадом[5]. Оба исследователя вполне адекватно описали причины и методы пародирования у Ходасевича, равно как и обстановку, вызвавшую пародию к жизни. Второй случай еще не вошел в научный оборот, хотя некоторое время назад и был оглашен. И.Н. Розанов записал в дневнике 21 марта 1919 г.: «“Веч[ерние] изв[естия]” он сам назвал “хулиганскими стихами” с подраж[анием] Андрею Белому»[6]. Так вот, у Белого в очень известном стихотворении «Веселье на Руси» читаем:

Как несли за флягой флягу —
Пили огненную влагу.

Д’накачался —
Я.
Д’наплясался —
Я[7].

И нет ничего удивительного, что «самодовольный гражданин» Ходасевича использует ту же фонетическую конструкцию, что и «накачавшийся» дьякон у Белого.

Но не ради анализа смысловых рядов обратили мы внимание на отклик С.И. Кормилова, а ради обсуждения вопроса о пределах отыскания возможных параллелей к текстам интересующего нас автора. О.И. Федотов чувствует себя здесь очень свободно, не только обнаруживая в прошлом ориентиры Ходасевича, но и делая его пользователем машины времени, извлекающего то, что только будет написано некоторое количество лет спустя. Так, например, оставшийся недописанным отрывок «То не прохладный дымок подмосковных осенних туманов…» сопоставляется с «типологически или, вполне возможно, даже генетически <…> с шутливо-трагическим тостом О. Мандельштама “Я пью за военные астры <…>”» (c. 24—25). Про «типологически» промолчим, но генетически они связаны быть никак не могут, поскольку стихи Мандельштама были опубликованы лишь в 1961 г.

Разбирая шуточный стишок «Будут ли ясно сиять небеса…», О.И. Федотов пишет: «Сочетание высокой архаизированной лексики <…> со стилистически раскованными разговорными выражениями <…>, а также прозрачные намеки на слова популярной песни “Любо, братцы, любо…” позволяют травестийно эксплуатировать жанровые аллюзии жестокого романса» (c. 63). Песня, на которую кивает исследователь, безусловно, популярна в определенных кругах, однако к Ходасевичу она не может иметь никакого отношения, поскольку отнюдь не относится к категории генетически народных, а была написана композитором Н.В. Богословским и поэтом Е.А. Долматовским для кинофильма «Александр Пархоменко» (1942, создана в 1940[8]).

Относительно оставшегося в неоконченном черновике стихотворения «С грохотом летели мимо тихих станций…» читаем: «По ритму и по настроению оно перекликается с некоторыми стихами из тактовиковой поэмы И. Сельвинского “Улялаевщина”» (с. 101). Ритм похож, но в данном случае это ничего не значит, поскольку Ходасевич писал свое стихотворение в 1915 г. или около этого времени, тогда как «Улялаевщина» создавалась с 1922-го до по крайней мере 1927 г., и не только Ходасевич не мог знать Сельвинского (да и вообще эпический строй повествования был ему чужд), но и Сельвинский явно не заглядывал в черновые тетради Ходасевича, хранившиеся у его второй жены Анны Ивановны.

А между тем ритмический аналог стихотворения Ходасевича очевиден: это знаменитый «Конь Блед» В. Брюсова.

Не можем мы согласиться и с параллелью между не опубликованным при жизни стихотворением Ходасевича «Зимой» и стихами раннего Мандельштама (с. 134—135). Здесь, опять-таки, поэты не могли знать стихов друг друга. К тому же по крайней мере до начала 1920-х гг. Ходасевич решительно не принимал стихов Мандельштама, а его самого считал «дурнем». Кстати сказать, эти обстоятельства мешают безоговорочно принять мнение И.З. Сурат, приводимое О.А. Федотовым, о несомненной близости «Ласточек» Ходасевича и «Ласточки» Мандельштама. На наш взгляд, Ходасевич здесь вслед за московскими символистами (прежде всего Брюсовым и Белым) опирается на Фета и его стихи о ласточке как обитательнице границы двух миров. Но это, конечно, не для беглого разговора.

Есть проблемы и в рассуждении о стихотворении «Мы». Автор проводит параллели между камнями из него и из различных явлений поэтики акмеизма, прежде всего текстов Гумилева и Мандельштама. Однако хронологические обстоятельства и здесь заставляют нас быть настороже. О.И. Федотов сообщает нам, что «Камень» Гумилева был напечатан в 1908 г., однако забывает при этом, что тогда никакого акмеизма не существовало, а Гумилев был вполне правоверным символистом. Позволим себе при этом напомнить, что помета в нем «Из Ж. Занд» вот уже двадцать с лишним лет как разгадана: это параллели с ее сказкой «Великан Иеус»[9].

Скажем также, что обстоятельства не только литературной, но и самой обычной жизни имело бы смысл датировать более продуманно, чем это сделано в книге. На с. 219 читаем (о знаменитом «доме Зингера» на Невском): «В 1919—1920 гг. в расположенном в этом здании Доме книги была сосредоточена почти вся книжная торговля Петрогосиздата. Здесь часто бывали Алексей Толстой, Ольга Форш, Константин Федин, Самуил Маршак, Даниил Хармс и, надо думать, Николай Оцуп. На верхних этажах здания располагались редакции издательств “Искусство”, “Художественная литература”, “Агропромиздат”, издательство Лендетгиз, организованное С.Я. Маршаком и выпускавшее знаменитые журналы “Чиж” и “Еж”» (с. 219). В интернете довольно легко находится источник этой информации: «В 1918 г. здание было национализировано. Сначала в нем был книжный склад, потом в 1919 г. Петрогосиздат.

19 декабря 1919 г. открылся “Дом книги”. В 1919—1920 гг. в нем сосредоточилась почти вся книжная торговля “Петрогосиздата”. В 1923 г. был открыт отдел “Книга — почтой”. Магазин занимал два нижних этажа, на верхних располагались различные редакции издательств:

С 1919 — “Петрогосиздат”, с 1924 — “Ленгиз”, с 1938 — “Лениздат”.

В 1920-х — 1930-х гг. верхние этажи занимало издательство “Academia”.

После ВОВ — “Молодая гвардия”, “Мир”, “Искусство”, “Художественная
литература”.

С 1928 г. — издательство “Лендетгиз”, выпускавшее детские журналы “Еж”, и “Чиж”, которым руководил С.Я. Маршак»[10].

Не будем уточнять тут сведения, взятые из интернета, который тоже не безгрешен (так, например, издательство «Academia» размещалось не в доме Зингера, а на Литейном — тогда пр. Володарского — в д. 53б[11]), но посмотрим, как использовал его данные автор. Прежде всего, в 1919—1920 гг. далеко не все названные им писатели были в Петрограде. А.Н. Толстой в 1918 г. жил в Москве, потом в Одессе, откуда уехал в эмиграцию и вернулся в Петроград лишь в 1923 г. С.Я. Маршак с 1918 г. тоже жил не в Петрограде, предпочтя ему Екатеринодар, находившийся значительную часть времени под властью белых. Вернулся он в Петроград только в 1922 г. Д.И. Хармсу в 1920 г. было лишь 15 лет, и трудно себе представить, чтобы он систематически ходил в официальный книжный магазин.

Эта официальность, кстати сказать, делала «дом Зингера» весьма непопулярным у той части интеллигенции, которая не слишком одобрительно относилась к установившейся власти. Его попросту игнорировали, пользуясь другими магазинами. Так что здесь Ходасевич имеет в виду просто самое приметное здание, а не его насыщенность книжными фирмами.

Если бы мы специально рецензировали книгу О.И. Федотова, то нашлось бы и еще что сказать, но ныне мы вмешались единственно для того, чтобы указать на необходимость внимания к хронологии творчества как Ходасевича, так и сопоставляемых с ним поэтов.

2

А вот книга, нужная в библиотеке, но нужная с исправлениями и с множеством вложенных листочков, обозначающих пропуски.

Солидный том «Валерий Брюсов глазами современников»[12] вышел в том же оформлении, что и прежние сборники издательства «Росток» о Бальмонте, Анненском и др. Составитель и комментатор книги — А.Ю. Романов, уже известный по публикациям о Бальмонте, встреченным очень разноречиво[13]. Думается, не менее резко разойдутся мнения и о брюсовском томе. Почему? Попробуем показать на примерах.

Знаете, с чего начинается книга? С известной статьи Ю. Айхенвальда «Валерий Брюсов: Опыт литературной характеристики». С той самой статьи, которая кончается словами: «…величие преодоленной бездарности», а по ходу дела в ней читаем: «от Господа он никакого таланта не получил», «один из рабов поэзии», «мертвенные заветы Брюсова», «трудолюбивый кустарь поэзии» и т.д., и т.д. О да, конечно, Айхенвальд имеет все права так характеризовать поэта. И перепечатать его статью было нужно. Но вот открыть ею том, представляющий не Айхенвальда, а Брюсова, — желание более чем странное.

И вообще раздел статей приводит в изумление. В преамбуле к примечаниям (почему-то названным «Примечания и комментарии» — как автор разделяет в данном случае эти два понятия, для нас загадка) говорится: «Предлагаемая книга — первое издание, объединяющее почти все, в том числе и малоизвестные и/или впервые републикуемые на родине воспоминания о Валерии Брюсове, а также наиболее значительные, по нашему мнению, фрагменты статей, речей и рецензий современников, поэтические посвящения и подражания, эпиграммы, пародии» (c. 539).

Посмотрим на эти фрагменты статей и вынуждены будем констатировать: раздел статей производит удручающее впечатление, как будто собраны случайные клочки того, что было под рукой. Например, есть какие-то произвольно выбранные кусочки статей О. Мандельштама, но ни одной статьи Н. Гумилева нет, как будто он ничего о Брюсове не писал. Нет статей Блока, Белого, Гиппиус, Волошина (а статья 1907 г. очень примечательна!), нет «О современном лиризме» Анненского. Из многих статей Ходасевича почему-то выбрана только одна. Впрочем, перечислять можно до бесконечности. Почему-то кажется, что 30 с небольшим страниц, отведенных статьям, можно было бы использовать продуктивнее. Сейчас они мало что говорят даже просвещенному читателю, а непросвещенному не говорят совсем ничего.

Значительно богаче второй раздел — «Воспоминания, заметки и речи». Если мы не сбились со счету, в книге 111 мемуарных фрагментов. Но вот за текстом находим список того, что автор не включил в издание, — 53 названия. Так как же получается, что опубликовано почти все? А ведь можно найти и еще. Посмотрим хотя бы самых близких к Брюсову людей. Опубликованы поспешные воспоминания Нины Петровской, написанные сразу после его смерти, но никак не упомянуто, что у нее есть гораздо более обширные и информативные воспоминания, фрагментарно напечатанные в первом из брюсовских томов «Литературного наследства», а затем полностью — Эльдой Гаретто в парижском «Минувшем». И уж, конечно, остались втуне два описания одного эпизода с участием Брюсова и Бальмонта, о которых говорит Петровская, из воспоминаний Вяч. Иванова и письма его жены. Приведены довольно случайные материалы Андрея Белого, а о различных редакциях его мемуаров, где он подробно описывает Брюсова, толком не сказано ничего. Не вошли в книгу мемуары З. Гиппиус, да и ссылка на них дана небрежно: вместо прижизненного издания или какого-либо надежного посмертного указано совершенно случайное — видимо, первое, подвернувшееся под руку. Вовсе не упоминаются воспоминания Б.М. Погореловой, непосредственно посвященные Бальмонту, но Брюсов там совершенно полноправный персонаж.

Еще больше воспоминаний у тех, кто не был так близок к поэту. Очень хорошо, что перепечатаны воспоминания А. Кондратьева из редкой варшавской газеты «За свободу», но у него были и еще одни воспоминания-некролог в газете «Волынское слово». Пропали статьи М. Кузмина, написанные на смерть Брюсова. Нет воспоминаний пушкиниста Н.Н. Фатова, опубликованных в первостепенном для составителя источнике — ереванских «Брюсовских чтениях». Нет воспоминаний однокурсника Брюсова — В.Ф. Саводника, напечатанных Е.М. Бенем в альманахе РГАЛИ «Встречи с прошлым» (к сожалению, фрагментарно). Нет воспоминаний ученика — В.В. Фефера, которые составитель знает (см. с. 572), но почему-то избегает их.

Из «воспоминаний» Г. Иванова составитель сделал своеобразный монтаж, где есть содержательный отрывок на страницу с четвертью (впрочем, эта четверть занята рассказом об умирающем Блоке) и еще 3 фрагмента, в первом из которых о Брюсове сказано: «Вдруг я заведу знакомство с Брюсовым! Надежда оказалась неосновательной» (с. 164—165), во втором: «Стоит сравнить его [М.Л. Лозинского] переводы хотя бы с такими общепризнанно-мастерскими, как переводы Брюсова или Вячеслава Иванова. Они детский лепет и жалкая отсебятина рядом с переводами Лозинского» (с. 165), а в третьем приводится уже разбежавшаяся по свету фраза А.И. Тинякова: «Валерий Яковлевич Брюсов идет по водам» (с. 166). Стоило ли ради этого огород городить? А вот по фрагментам воспоминаний, писем и дневников К.И. Чуковского можно было сделать ценный и читабельный вариант, но это в голову составителю как-то не пришло.

Вообще стоило бы этот раздел хорошенько просеять, потому что рядом с примечательными мемуарами там печатаются явно не мемуары (как, например, «На литературные темы» Вяч. Полонского и «Поэт-ученый» М. Зенкевича — обычные статьи, а некрологи, написанные Тицианом Табидзе и Виктором Третьяковым, носят все приметы обозначенного жанра) или мемуары, никакой ценности не имеющие, т.е. не фиксирующие ни черт характера Брюсова, ни его отношения к действительности, ни его участия в литературной или общественной жизни, а отделывающиеся самыми общими словами (таковы, например, фрагменты ценных для истории журнала «Золотое руно» воспоминаний художника С. Виноградова, где Брюсов просто второстепенная фигура, или советски-официозный мемуар Н. Телешова, или обязательные юбилейные слова А. Исаакяна и Ив. Новикова, ни к чему не обязывающие фразы В. Швейцера).

Про третий раздел говорить не будем, поскольку его составили абсолютно случайные фрагменты дневников, очерков и писем современников (куда почему-то затесались фрагменты «Жизни на восточном ветру» И. фон Гюнтера). Это ничтожная часть того, что писали современники о Брюсове в своих интимных заметках, дневниках и письмах.

Значительно интереснее последний раздел — «Пародии, подражания и эпиграммы», куда попали в большинстве своем малоизвестные произведения. Неразработанность материала очевидным образом влечет за собой просчеты. Самый серьезный из них — ошибочное определение авторства басни «Валерий Брюсов и кот», опубликованной под псевдонимом Фома Прутков. Она помечена в примечаниях астериском как впервые перепечатываемая, составитель вдобавок сделал помету: «Вероятно, перепечатано из какой-то столичной газеты, не выявленной библиографами» (c. 672), а автором назвал П.П. Потемкина.

Да, псевдоним Фома Прутков у Потемкина зафиксирован словарем Масанова. Но Прутковых после «имени славного Козьмы» было немало, вот и этот Фома к Потемкину отношения не имеет. Верные сведения приведены в библиографическом указателе[14] — автором был Н.О. Лернер (кстати сказать, вопреки А.Ю. Романову, он не первый републикует эту басню — до него это было сделано в известной книге Н. Ашукина и Р. Щербакова о Брюсове[15]. В письме Лернера к Брюсову, которое хранится в НИОР РГБ, а ныне уже и опубликовано, рассказана история этой «басни» с рядом подробностей[16].

Издевательски пародийная статья «Оргиасты» приписана (с осторожным «вероятнее всего») Н.Г. Шебуеву. Между тем уже четверть века назад было неопровержимо доказано, что написал ее молодой тогда поэт Я.В. Годин[17].

Есть большие сомнения, что эпиграмма Н. Гумилева «У папы Юлия Второго...» имеет хоть какое-нибудь отношение к Брюсову, что мы в свое время пытались показать[18]. Убедительно или нет — не нам судить, но сказать, что первые две строки четверостишия — точная цитата из абсолютно нецензурной поэмы второй половины XIX в., наверное, все-таки было обязательно.

К сожалению, в книге нет серьезных посвящений Брюсову, где над ним не издевались или в крайнем случае подсмеивались бы, а всерьез говорили о своем отношении к большому поэту. Сейчас же выходит, что над Брюсовым только хихикали и глумились, а настоящих его портретов не создавали. На самом же деле создавали, и это, как нам кажется, нужно было показать, тем более что это было обещано в преамбуле к комментариям.

О комментариях специально говорить не будем. Довольно сказать, что с первой страницы поражают принципы публикации статей — то по первым изданиям, то по позднейшим научно подготовленным. Так, статьи Вл. Ходасевича и Г. Адамовича даны по журналу «София» и газете «Звено», хотя есть вполне надежные собрания сочинений, а статьи Ю. Айхенвальда, Б. Эйхенбаума, О. Мандельштама — по собраниям сочинений или отдельным изданиям нашего времени. Так идет и далее. И у составителя явно нелады с хронологией. Так, он полагает, что публикуемая им статья Айхенвальда была напечатана в 1910 г. Была, но другая. Критик не мог ссылаться в 1910 г. на предисловие к «Семи цветам радуги» хотя бы потому, что этот сборник вышел в 1916 году и включал стихи 1912—1915 гг. 1912 г. есть в цитируемых Айхенвальдом словах из предисловия Брюсова. А в самом комментарии неверно определено, против чего направлены брюсовские эпиграммы. Было бы странно думать, что против брошюры, появившейся за шесть лет до того. Нет, конечно, поводом послужила другая статья Айхенвальда — «Литературные наброски» (Речь. 1916. № 159. 12 июня) вкупе его с книгой «Пушкин».

Наконец, завершаются комментарии справедливым замечанием-упреком в адрес составителей ереванского библиографического указателя, которые назвали автором книги пародий «Парнас дыбом» известного советского юмориста А. Архангельского. Но, к сожалению, и А.Ю. Романов сделал ошибку, приписав ему инициалы А.А. (в именном указателе так же), тогда как на самом деле его отчество — Григорьевич.

Конечно, каждому вольно решать, покупать эту книгу или нет. Но знать, что она, к сожалению, исполнена ошибок и погрешностей, следует.