Внутренние интерфейсы языка: письмо как когнитивная технология

Eugenia Samostienko (Eugenia Suslova). Internal Language Interfaces: Writing as a Cognitive Technology [1]

(Не)симметричные интерфейсы

Отношение письма и технологии вовсе не сводится к вопросу о комбинаторности, транскодингу (транскодирование можно рассматривать как новый вид метафоры, где третьим компонентом становится техника), делегированию «машине» каких-то человеческих функций. Вообще, вопрос не лежит в сфере «автоматизмов». Можно начать так: зачем писать в XX веке? Так же как живопись должна была переизобрести свои основания после рождения фотографии, литература — после рождения кино, а театр — после становления искусства перформанса, поэзия переизобретает свои основания после того, как все больше развиваются технологии, позволяющие получить доступ к феноменологической реальности субъекта (ЭЭГ, МЭГ, фМРТ, ПЭТ вместе с технологиями нейросетей и др.). На данный момент успехи этих технологий в сфере speech recognition и image recognition относительно скромны, но уже сейчас внутренняя речь и внутренние образы доступны стороннему взгляду и выводимы на внешние интерфейсы, самые незатейливые из всех существующих. Помимо этого интерфейсы «мозг-мозг» успешно применяются в реабилитационной медицине, а технология виртуальной реальности и разного рода симуляторы и приложения-ассистенты — в терапии при посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР), как, например, приложение PTSD Coach и др.

Длительное время в истории культуры внутренний опыт (сон, галлюцинирование, мистические переживания) мог быть передан исключительно через свидетельство. Поэзия зачастую и была этим свидетельством. Эта процедура предъявления своего опыта другим функционировала как важнейший социальный и культурообразующий акт. Это обстоятельство определяло особенность форм коммуникации с собой и другими: люди вели дневники и писали письма. На разных временных срезах внутренний опыт входил в специфическое резонансное отношение с дискурсивно доступными на тот момент моделями времени. Если попробовать кратко очертить историю времени в поэзии, то можно заметить, что постепенно время в поэзии все больше зумировалось, пока не коллапсировало в период поставангарда в концепцию «раздвигания мига» (параллельно с достижениями квантовой физики), и далее оно стало как бы втягиваться внутрь (с эпохи концептуализма и вплоть до 2010-х), позволяя проявить в поэзии негативный контур языка. В первой половине XX века в культуре возникает своего рода «инженерное время» — время операциональное, — то есть время, за которое выполняется та или иная операция, то или иное действие с помощью машины. Так же как когда-то в Средневековье формировалась логика исторического повествования, истощившаяся в XX веке, сегодня благодаря развитию технологий формируется концепция логического времени: само время акта как бы неисчисляемо, есть только результат действия. Это, в сущности, время перфекта, связывающее два временных плана. Может быть, благодаря этому логическому времени, времени паттернов и смутных искусственных гадательных образов [Steyerl 2016], отчасти преодолевается дуализм временности и вечности, так как в опыте использования технологий предлагаются парадоксальные модели, как, например, модель времени cctv-камер: с одной стороны, это технология, фиксирующая всё, но, с другой стороны, это технология слоев, когда записи всего доступны ограниченное время, а между этими слоями царствует мир-без-времени. Это запись событий, внутри которых преимущественно ничего не происходит («жизнь идет своим чередом», а событие выслеживается). В результате образуются слои моментальных отпечатков событий, не создающие никакой истории и выдвигающие на первый план нечто странное в качестве процедуры — наблюдение без наблюдателя. Мы видим нечто подобное в новейшей поэзии, когда время перестает быть историческим и становится временем внутреннего процесса.

Современные технологии предлагают особые режимы времени. Но также они предлагают нечто, что в прямом смысле является сверхчеловеческим: ни один человек не в состоянии помыслить современные технологические инфраструктуры в духе крупнейших транснациональных систем. Технологии не рассматриваются сегодня как отдельные объекты, это сложнейшие коммуникационные и информационные системы, которые в строгом смысле являются не-мыслимыми: действие их мы наблюдаем здесь, но смысл их действия всегда находится «с другой стороны».

Человеческое пространство пронизано метафорами связи. Технологии и наш ум формируют технокогнитивный ландшафт, в котором можно насчитать несколько онтологий: онтологию естественного языка и тела с присущими ей антропологическими схемами, ориентационным опытом, определенным масштабом (человекоразмерностью) и т.д. Вторая онтология — это онтология искусственных систем с компьютерными языками. И третья онтология — это онтология мозга. Все они не сводимы друг к другу, и в каком-то смысле границы между ними непроницаемы, если не считать моментов объединения, как, скажем, это происходит в прикладных нейроисследованиях. Могут ли между ними быть установлены симметричные интерфейсы и если да, то как они могут выглядеть? [2] Эти вопросы имеют непосредственное отношение к поэзии, потому что мы живем в эпоху осознания ограниченности человеческого доступа к самому себе и в каком-то смысле конкурируем за него с искусственными системами, автономными или предполагающими синтез с живым.

От знака — к состоянию, от состояния — к новому знаку состояния

В одной из англоязычных заметок было предложено разделение на Information Age и Experience Age и обозначался переход от «эпохи информации» к «эпохе опыта» [Wadhera 2016]. Информационная эпоха связывалась с идеей хронологического времени и архива, а «эпоха опыта» — с образом мира, когда все существует на сверхкратких временных слоях и при этом не образует привычного непрерывного времени. Эта категория опыта выходит на первый план и в современных теориях аффекта: коллективного, будь то производство любви или ненависти у Сары Ахмед [Ahmed 2004], связанного с биомедиальным и пользовательским бессознательным — у Патрисии Клаф [Clough 2018], смычки аффекта и мышления-в-действии — у Массуми и Мэннинг [Massumi, Manning 2014], что выразилось в институции SenseLab, созданной Мэннинг в 2004 году [3]. Аффект структурно напоминает дисперсную вероятность новых технических систем. Несмотря на различия подходов в теории аффекта, важно другое: почему везде аффект выдвинулся на первый план как эпистемологическая категория, — категория, описывающая своего рода квант нашей личной и социальной истории?

С момента оформления новоевропейского субъекта эстетика находилась в непосредственном отношении к знанию, частным случаем которого является и эстетическое суждение, и просто мнение, doxa. Чувствовать и знать — пара, определившая перспективу взгляда на культурную деятельность на несколько веков. Эта пара во многом задавала образ художника (в том числе и поэта) и определяла его задачи, главной из которых было (с эпохи Нового времени и особенно — с эпохи модернизма) схватывать время, своего рода Zeit Geist, в особых конфигурациях наподобие социальных иероглифов. Этот дух времени отражался преимущественно знаково: или через конкретные содержания, или через работу с формой. Однако после появления и распространения цифровой культуры кое-что в самом понимании знака изменилось.

Языковые знаки, будучи носителями ослабленной ценности (как об этом говорил Давид Зильберман, отсылая к М. Веберу) [Зильберман 2014], находятся в сложном отношении к экономическим знакам, так или иначе несущим на себе в свернутом виде всю инфраструктуру социального поля. Классические модели знака (двухсторонние или трехсторонние) уже неприменимы к знакам, которые производятся благодаря современным техническим объектам. Например, если речь идет о данных (выборках, ранее относившихся к целым информационным объектам, а после работы исследователя вошедших в состав big data), то они приобретают свое значение только в прагматической перспективе исследователя, по отдельности оставаясь, в соответствии с идеей Соссюра, негативными, но никакого строгого отношения между означаемым и означающем у них уже нет. Негативно их вторичное — прагматическое — значение, появившееся в результате того, что они стали данными. Также процедуры транскодирования делают это отношение скользящим: если что-то было звуком, а потом в один момент становится светом, то значение меняется.

Но самым существенным является то, что благодаря новым техническим объектам сегодня происходит изменение отношений между знаковым и незнаковым, дискретным и континуальным: они предлагают сделать чувства и эмоции исчисляемыми. По наблюдению Л. Паризи:

…логика цифровой автоматизации проникла в сферы аффектов и чувств, лингвистических компетенций, в способы сотрудничества, формы познания, а также проявления желания [Паризи 2019].

Всевозможные fit bits, mood trackers и тому подобные инструменты производят очень существенную процедуру: они включают в нашу субъективность то, что ранее было своего рода фоновым опытом. Если ранее мы сообщали о нашем хорошем или плохом состоянии, то обязательно вслед за этим шло указание на причину (вспомним культуру личного дневника). Это означает, что у знакового опыта существует некоторый фон, некоторое пространство, которое сегодня начинает выдвигаться вперед и трансформировать внимание, требуя нахождения языковых форм, адекватных этим изменениям. Это также указывает на становление своего рода новой семиотики, которую условно можно было бы назвать семиотикой состояний.

Состояние становится единицей нашего опыта. Сегодня благодаря подобного рода процедуре квантификации состояние автономизируется, становится самодостаточным. И при этом на данный момент есть большая эпистемологическая сложность в том, чтобы его в принципе определить, зафиксировать и выразить символически, включив в культурную коммуникацию и механизмы технического обмена. Именно поэзия как культурная практика занимается этим уточнением и поиском возможных форм для его описания.

Вопрос об изменении статуса свидетельства сопряжен с вопросом о транслируемости смысла. Ореолом смысла является состояние, вторичное по отношению к нему. Не стоит ли нам пересмотреть теорию медиа в свете вопроса о состоянии как единице опыта? Каждый из нас сталкивался с ситуацией, когда при всех условиях (наличии средств связи, хорошем знании языка участниками разговора, их образованности и др.) смысл не транслировался. Конечно, технические медиа передают информацию (прежде всего в математическом смысле и переводят ее с помощью интерфейсов на «человеческий» язык»), а речь (как реализация языка) дает возможность понимания, однако не может гарантировать его, что же тогда обеспечивает транслирование смысла (не столько как содержания высказывания, сколько как внутреннего непроявленного желания говорящего)? Поэзия как дискурс и культурная практика ставит этот вопрос.

Состояния как нечто целостное плохо транслируются, а между состояниями и знаками, их выражающими, нет однозначного соответствия. Этой проблемы цифровая культура «улучшателей себя» (от слова «enhance») будто бы не замечает: то, что по умолчанию называется состоянием, механически собирается из различных параметров. Именно здесь обнаруживается особая роль поэзии: она предлагает решения этой задачи — расширения возможностей чувствования, переживания и разработки средств выражения этого нюансированного опыта. Поэзия расширяет представление о языке как об инструменте виртуального и заставляет пересмотреть его определения. Если мы смещаемся от знания как чего-то знакового к состоянию как особой категории опыта, то и культурная роль поэта меняется: отныне он не столько отражает дух времени, сколько целенаправленно производит некоторые состояния и делает само диффузное поле внутреннего опыта более определенным, переводя его в сферу видимого. Тогда на историю поэзии можно посмотреть как на историю состояний, а на поэзию — как на особого рода когнитивную технологию.

Когнитивные технологии и онтологические карты

Предположим, что возможен взгляд на историю искусства (и на историю поэзии, в частности) как на историю состояний. Как мы могли бы ее себе вообразить? Безусловно, искусство всегда в той или иной форме работало с состояниями, и поэзия здесь занимает принципиально важное место. Но что может означать словосочетание «история состояний»? Хотелось бы оговориться, что потенциальная история состояний шире теории (и истории) эмоций и шире теории (и истории) аффекта, так как эмоции и аффекты — это лишь поверхностные аспекты состояния. Чем глубже состояние, тем меньшую роль играют эмоции и бóльшую — регистр внимания. На самом деле, в науке о поэзии никакого построенного представления о том, как можно было бы мир состояний помыслить, не существует, и попытки дефолтного определения и проскакивания этого трудного места в IT-сфере (как и в традиционной поэтике) заставляют лишний раз сделать здесь акцент и воспринять это положение дел как гуманитарный вызов. Именно поэтому важно говорить о гуманитарных технологиях как о том, что видит культурную проблему там, где прикладные сферы ее не видят, и вырабатывает изысканные когнитивные инструменты для их решения.

Сейчас в опыте цифровых инструментов (различных трекеров и ассистентов, о которых речь шла выше) мы сталкиваемся с совершенно особенной вещью: состояния учитываются в их дистиллированном виде, без опоры на событие, которое может быть описано дискурсивно. «Состояния» (часто используется слово «настроение») приводятся к стандартизированной схеме, они односложны и непротиворечивы (как картинки для обучения эмоциям людей с РАС и шизофренией). И именно в этой сфере мы видим попытки посмотреть на то, что было всегда экстра-знаком и не могло иметь никакой истории по определению, как на новую на наших глазах возникающую линейность, а значит, и новый дискурсивный способ мыслить себя. Это может быть для нас существенно потому, что поэзия всегда на практике ставит вопрос о том, как состояния могут быть организованы в тексте. Итак, параллельно со все более изощренными инструментами внутреннего учета (например, кембриджским трекером Emotion Sense, который также использует данные, получаемые из окружения пользователя [4]) мы видим работу поэзии в этом направлении. Поэзия может быть помыслена в сопряжении с тем, что М. Фуко называет технологиями себя. Технологии себя — это одна из четырех технологий (наряду с технологиями производства, технологиями знаковых систем и технологиями власти), которая понимается как нечто позволяющее индивидам, самим или при помощи других людей, совершать определенное число операций на своих телах и душах, мыслях, поступках и способах существования, преобразуя себя ради достижения состояния счастья, чистоты, мудрости, совершенства или бессмертия [Фуко 2008: 100].

Письмо — это культурная практика, которая в лабораторном режиме дает субъекту инструменты для создания своего рода онтологических карт, понимаемых в конструкционистском и постконструкционистском ключе [Bloor 1991; Law 2004; Дастон, Галисон 2018]. Очень важную роль для построения мира играет способность удерживать сложность процессов как то, что дает возможность осваивать и конструировать онтологические карты. Они, благодаря работе языка, позволяют субъекту осуществлять динамическое конструирование социального. Поэтический язык является не столько тем, что задает стили, сколько тем, что, согласно определению языка в целом, в первую очередь является инструментом мышления [Черниговская 2013: 13].

Язык — это то, что, с одной стороны, позволяет воспринимать социальную ситуацию как нечто целостное и задает модели целостного в социальном и в реальности, постигаемой интроспективно (динамическое соположение процессов), а с другой стороны, так как интериоризируются постоянно различные социальные конфигурации и образуют различные карты, происходит постоянное переконфигурирование самих процедур познания, переакцентировка когнитивных функций [Samostienko 2019].

Как пишет П. Рид,

когда язык представляется как подключение между человеком и миром для создания картины и корреляции с реальностью, полезно выяснить, как обозначение может преобразовывать данные системы отсчета и, в свою очередь, как эти обновленные системы могут служить отправной точкой для гипотезирования навигационных следствий как на планетарном масштабе, так и для него [Рид 2019].

Современные не-мыслимые социотехнические инфраструктуры находятся в непосредственном отношении к тем способам, которые позволяют нам что-либо воображать и об этом — воображенном — говорить. Фигурально выражаясь, социотехнические инфраструктуры, их логический каркас как бы вывернут наизнанку и опрокинут внутрь, высвечен на когнитивной сцене как возможность того или иного когнитивного стиля развертывания текста. Я бы даже сказала, что поэты выслеживают эти структурные отношения и берут их на вооружение в мире внутреннего конструирования, а получив новые дискурсивные модели, то есть способы мыслить процессы, мы создаем новые социокультурные образования.

Не последнюю роль в том, как формируются и меняются онтологические карты, играют когнитивные функции — не в биологическом, а именно в культурном смысле. С одной стороны, они связаны с природой нашего психофизиологического комплекса, а с другой стороны — с социокультурными основаниями. К когнитивным функциям можно отнести различные типы внимания, памяти, прогнозирования, систематизации, анализа информации и т.д. Эти функции в различные исторические периоды реализуются по-разному. Например, сегодня развивается так называемый прогнозирующий тип чтения, когда читающий стремится предсказать то, что будет дальше. Этот тип чтения выражается, в частности, в таких инструментах, которые предлагают читать тексты нелинейно, например Textexture [5] и его обновленная версия InfraNodus [6]. В предыдущую эпоху более важен был ретроактивный тип чтения, который также можно назвать суммирующим, когда гораздо важнее обобщить ту информацию, которая была до, чем ту информацию, которая будет после, и мы не пытаемся спрогнозировать, о чем дальше пойдет речь. Комбинация этих функций формирует определенные типы, связанные с той или иной деятельностью. то есть, иначе говоря, в когнитивном отношении некий тип деятельности предполагает определенный набор таких когнитивных функций, некоторую их конфигурацию, некий узор. Эта конфигурация может быть индивидуальной и с трудом поддаваться описанию. В исторической перспективе можно сказать, что те или иные социальные практики требуют тех или иных конфигураций когнитивных функций и именно поэзия позволяет обнаружить новые, выдвинуть те или иные на первый план.

В разные исторические периоды может происходить их переакцентировка. Скажем, в Средневековье был востребован тип когнитивной конфигурации «мистика», а поэзия, помимо изысканно-риторической, могла выполнять и психотехническую функцию, как, скажем, это имело место в суфийской поэзии, например у Руми. А вот тип «инженера» присутствовал в тот период в локальных профессиональных зонах, например там, где речь идет об архитектуре. И с эпохи модернизма тип инженера выдвигается на первый план и начинает выполнять очень важную социальную роль. Сегодня он повсеместно распространен и существует феномен инженерии без инженеров, когда опыт чего бы то ни было всегда не просто дан, но как бы конструируется. Некоторые аспекты в этих конфигурациях когнитивных функций могут оказаться универсальными, а какие-то — быть тесно связанными с той или иной эпохой. Подобный взгляд сближается с историей идей и фукианской археологией знания. Поэтому роль когнитивной поэтики [Tsur 1978a; 1978b; Stockwell 2002; Burke 2015] сегодня становится существенной: на ее поле могут быть разработаны инструменты, с одной стороны, помещающие поэзию в более широкое поле дискурсивности (можно увидеть общее между принципами письма в поэзии и философии, например), а с другой стороны, позволяющие посмотреть на когнитивные аспекты не как на биологическую проблему, пытаясь уйти от нежелательного редукционизма, а как на культурный вопрос, например как в зависимости от принципов изменения и перераспределения внимания меняются способы развертывания поэтического текста, а раз поэзия типологически связана и с другими формами дискурсивности, то описания культурного события в целом.

Отношение когнитивных конфигураций и социальных практик можно вообразить как непрерывно изменяющееся динамическое целое, внутри которого могут быть выделены кластеры, множества, группы и другие типы локальных организаций. Изначально гуманитарные технологии, а среди них и письмо как технология когнитивная, содержатся внутри онтологий как неявное знание, разлитое в некоторой системе идей, задающей общий контур культурной ситуации. Чтобы знание перешло в действие, требуется осуществить некоторую кристаллизацию этих идей и их «технологизацию». Это и есть, на наш взгляд, задачи такой сферы культурной практики, как гуманитарные технологии — выявление, анализ этих когнитивных функций на определенных исторических срезах в отношении социокультурных практик, находящихся с ними в тесной связи, выявление конструктивных элементов, идей, концептов, образов, метафор, с помощью которых схватывается онтологический контур на том или ином историческом этапе, их кристаллизация и технологизация, понимаемая нами как трансформация знания в действие социальной практики. Письмо как практика, имеющая фундаментальный характер, сегодня становится тем, что может не только задавать принципы конфигурирования когнитивных функций и влиять на создание онтологических карт, но и сыграть свою роль в том, что между мозгом, искусственными системами и языком возникнут симметричные интерфейсы, что позволит заново ответить на вопрос о том, кто мы такие и как мы можем получить доступ к самим себе и другим живым существам.

Библиография / References

[Дастон, галисон 2018] — Дастон Л., Галисон П. объективность / Пер. с англ. В. Вархотова, С. Гавриленко, А. Писаревой. М.: Новое литературное обозрение, 2018.

(Daston L., Galison P. Objectivity. Moscow, 2018. — In Russ.)

[Зильберман 2014] — Зильберман Д. Православная этика и материя коммунизма. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014.

(Zil’berman D. Pravoslavnaya etika i materiya kommunizma. Saint Petersburg, 2014.)

[Паризи 2019] — Паризи Л. Инструментальный разум, алгоритмический капитализм и неисчислимое / Пер. с англ. Д. Шалагинова под ред. Э. Сержана // НЛО. 2019. № 4 (https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe _literaturnoe_obozrenie/158_nlo_4_2019/ article/21372/ (дата обращения: 20.04. 2020)).

(Parisi L. Instrumental Reason, Algorithmic Capitalism, and the Incomputable. Moscow, 2019. — In Russ.)

[Рид 2019] — Рид П. ориентирование в большом мире: о необходимости безгоризонтных перспектив // художественный журнал. 2019. № 111 (http://moscowartmagazine. com/issue/100/article/2214 (дата обращения: 21.04.2020)).

(Reed P. Orientation in a Big World: On the Necessity of Horizonless Perspectives. Moscow, 2019. — In Russ.)

[Фуко 2008] — Фуко М. Технологии себя / Пер. с англ. А. Корбута // Логос. 2008. № 2 (65). С. 96—122.

(Foucault M. Les techniques de soi. Moscow, 2008. — In Russ.)

[Черниговская 2013] —Черниговская Т.В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера: язык и сознание. М.: Языки славянской культуры, 2013.

(Chernigovskaya T.V. Cheshirskaya ulybka kota Shredingera: yazyk i soznanie. Moscow, 2013.)

[Ahmed 2004] —Ahmed S. The Affective Economies // Social Text. 2004. Vol. 22. № 2. P. 117— 139.

[Bloor 1991] — Bloor D. Knowledge and Social Imagery. 2nd ed. Chicago and London: The University of Chicago Press, 1991.

[Burke 2015] — Burke M. The neuroaesthetics of prose fiction: pitfalls, parameters and prospects // Frontiers in Human Neuroscience. 2015. Vol. 9. P. 1—12.

[Clough 2018] — Clough P.T. The User Unconscious: On Affect, Media, and Measure. University of Minnesota Press, 2018.

[Law 2004] — Law J. After Method: Mess in Social Science Research. London; New York: Routledge, 2004.

[Massumi, Manning 2014] — Massumi B., Manning E. Thought in the Act: Passages in the Ecology of Experience. University of Minnesota Press, 2014.

[Samostienko 2019] —Samostienko E. Humanitiesas- Technique: New Images of Knowledge and Ontological Construction // Philosophy of Social Science. 2019 (https://journals.sagepub. com/doi/abs/10.1177/0048393119864695 (accessed: 20.04.2020)).

[Steyerl 2016] — Steyerl H. A Sea of Data: Apophenia and Pattern (Mis-)Recognition // e-flux. 2016. № 72 (https://www.e-flux.com/journal/ 72/60480/a-sea-of-data-apophenia-andpattern- mis-recognition/ (accessed: 20.04. 2020)).

[Stockwell 2002] — Stockwell P. Cognitive Poetics: An Introduction. London; New York: Routledge, 2002.

[Tsur 1978a] — Tsur R. Aspects of Cognitive Poetics. Paper on The Cognitive Poetics Workshop at the Katz Research Institute. Tel Aviv University, 1978 (https://m.tau.ac.il/~tsurxx_/ 2Cognitive_Poetics.html (accessed: 20.04. 2020)).

[Tsur 1978b] — Tsur R. Emotions, Emotional Qualities and Poetry // Psychocultural Review. 1978. № 2. P. 165–180.

[Wadhera 2016] — Wadhera M. The Information Age is Over; Welcome to the Experience Age // TechCrunch. 2016 (https://techcrunch. com/2016/05/09/the-information-age-is-overwelco me-to-the-experience-age/ (accessed: 20.04.2020)).