купить

Вагинальный трикотаж и ажурные балаклавы. Трансгрессия в дизайне вязаных вещей

Линор Горалик писатель, эссеист, преподаватель ГУ-ВШЭ.

 

«… Скорее всего, внимание интернет-общественности было захвачено откровенной концептуальной несовместимостью вязания и вагины — но, судя по всему, ярость большинства комментаторов вызвала совсем другая часть моего тела: лицо. Они были откровенно возмущены тем фактом, что я посмела поступить со своим телом странным и омерзительным, на их взгляд, образом, безо всякого видимого стыда». В статье, написанной для The Guardian, Кейси Дженкинс, художница-перфор-мансист и автор одного из самых известных и радикальных вязальных проектов, говорит, что надеялась «создать произведение, которое рассказывает о способности личности прокладывать свой собственный путь вопреки ожиданиям общества» (Jenkins 2013). На протяжении двадцати восьми дней Дженкинс вязала несложный шарф из лицевых петель, ежедневно размещая новый клубок пряжи у себя во влагалище. В статье Дженкинс утверждает, что ее надежды оправдались с лихвой, и рассказывает, какой шквал оскорблений, критики, требований прекратить проект и подвергнуть художницу психиатрической экспертизе и других проявлений недовольства ей пришлось вынести в ходе работы над проектом. Среди причин столь бурной и негативной реакции Дженкинс называет привычку общества подвергать остракизму любую женщину, позволившую себе оказаться на виду, и уж тем более женщину, демонстрирующую себя «в непривлекательном или неприятном виде». Однако Дженкинс ничего не говорит о еще одной возможной причине острой реакции на ее проект: он покушается на специфические образы вязания, вяжущей женщины и вязаной вещи — образы, попытки пересмотра которых вызывают определенное общественное сопротивление даже в гораздо менее радикальных ситуациях. Именно устойчивость, культурная нагруженность и специфическая аура этих образов ведут к тому, что многие попытки «трикотажной трансгрессии», совершаемые профессиональными дизайнерами или вязальщиками-любителями и восхваляемые критиками, вызывают отторжение у «непрофессиональных» зрителей.

А. Флакер предлагал использовать термин «вызов» для обозначения «жеста… рассчитанного на изменение эстетических навыков воспринимающего», а термин «провокация» — для того чтобы подчеркнуть «усиленную интенционность жеста», «подстрекательство в направлении эстетической переоценки мира» (Флакер 2008). В этом тексте речь пойдет о том роде трансгрессии (понимаемой как нарушение привычного обывателю порядка вещей), которая оказывается результатом сознательного (насколько об этом может судить наблюдатель) вызова и сознательной провокации со стороны дизайнера и/или художника, использующего техники вязания; за редким исключением рассматриваться будут вязаные объекты, созданные вручную — крючком, спицами или при помощи других инструментов, выполняющих роль спиц или крючка. Разговор о трансгрессивном вязании естественным образом оказывается частью разговора о трансгрессии в создании элементов костюма вообще и трансгрессии в работе с пряжей в частности, однако именно у вязания, особенно у ручного вязания, есть своя, упоминавшаяся выше, специфика, связанная с определенными гендерными и социальными коннотациями. Мы попробуем подробно рассмотреть некоторые из этих коннотаций и связанных с ними ожиданий — и механизмы, используемые художниками и дизайнерами вязаных изделий, чтобы создавать вызывающие, — то есть рассчитанные на изменение «эстетических навыков воспринимающего» — вестиментарные и другие объекты (иллюстрации см. во вклейке 1).

Каковы эти эстетические навыки и каков канон восприятия вязания и вязаных вещей? В первую очередь, у вязания как такового существует, судя по всему, вполне ригидный образ, сложившийся в XIX и XX веках (более ранняя история вязания может вполне противоречить этому образу1). Так, в западных странах вязание воспринимается как женское занятие2, по большей части свойственное представительницам низшего или нижнего среднего класса, ведущим малоактивный домашний образ жизни. В России к этому восприятию дополняются особые штрихи: с одной стороны, многим вязание памятно в качестве необходимой практики советской эпохи, когда сделанные вручную вещи ценились гораздо ниже, чем импортные товары массового производства; с другой стороны, поколение, родившееся в Советском Союзе, зачастую вспоминает почти принудительное обучение вязанию, вне зависимости от интересов и способностей девочки. Таким образом, в России вязание может восприниматься еще и как элемент ушедшей эпохи — и как занятие для людей старшего возраста или определенной социальной страты. Ряд ярких тенденций, возникших на Западе в последние два десятилетия и начавших постепенно менять образ вязания как занятия (например, частые публикации о вяжущих знамени-тостях3 или проекты в жанре «настоящие мужчины вяжут 4»), в России не имеют аналогов или встречают гораздо менее теплый прием из-за исторически обусловленной инерции восприятия. В этой статье речь пойдет в первую очередь о западных тенденциях и западных создателях вязаных проектов — именно потому, что в последние два десятилетия острый интерес к хендмейд практикам вообще и к вязанию в частности создал исключительно плодородную почву для трансгрессивных экспериментов с материалами, техниками, структурами, смыслами и другими аспектами вещи, подробно описанными ниже.

Можно перечислить целый ряд факторов, предположительно сыгравших роль в возникновении настоящего бума подобных экспериментов. Так, одним из этих факторов можно считать, собственно, уникальность исторического момента: вязаные вещи все еще нагружены традиционными коннотациями, и эти коннотации все еще памятны и понятны почти любому наблюдателю. Другим фактором может оказаться ускоряющийся процесс растушевывания грани между «профессиональными дизайнерами» и «DIY-любителями»5: во-первых, новая коммуникационная ситуация делает почти любой заметный по-диумный эксперимент видимым для желающих перенимать, подражать и усовершенствовать вещи по своему, а во-вторых, та же ситуация все чаще позволяет «любителям» не только продавать свои вещи, но и становиться заметными игроками на модном поле, попадая в поле внимания крупных журналов и влиятельных критиков. Интересно заметить, что сайты любителей вязания могут включать в одну и ту же подборку «для сумасшедшего вдохновения» пэтчворк-свитера марки Comme des Garçons, вязаных кровожадных животных Патрисии Уоллер и ставшие привычными детские шапочки с ушками: авторы подборок интуитивно объединяют эти вещи именно по принципу их условной трансгрессивности. Третьим фактором может оказаться стремительно расширяющаяся модная среда, создающая новые возможности для не-мейнстримных дизайнеров, в том числе — для дизайнеров, экспериментирующих с трикотажем. Наконец, определенную роль (особенно для вязальщиков-любителей) может играть парадоксальная ситуация: общество, все чаще требующее от своих членов «креативности» (DeGraff 2015), вынуждает тех, кто любит вязание как механический процесс, стесняться создавать «стандартные» или «скучные» свитера, шарфы и перчатки (такие признания часто встречаются в профильных сообществах); им приходится искать выкройки шали ажурной из черепов или свитера с совокупляющимися оленями или подключаться к «крафтивистским»6 проектам. Здесь имеет место интереснейший пример «просачивания сверху вниз»: вещи, которые задумывались их создателями как авангардные и уникальные, начинают не просто носиться, но и воспроизводиться широкими массами.

Наконец, вязаная вещь легко опознается именно как связанная: прочтение этого смыслового слоя не требует от зрителя дополнительного усилия и не занимает много времени, поэтому любой эксперимент по нарушению привычного восприятия вещи легко производит впечатление даже на тех, кто не знаком с историей костюма, не интересуется модой и не следит за современными тенденциями в вязании. Выделяя привычные «эстетические навыки», связанные у большинства наблюдателей с вязанием и вязаными вещами, можно проследить механизмы, позволяющие художникам и дизайнерам создавать вызывающие и провокационные (в терминах Флакера) объекты.

Одним из таких эстетических навыков может, по видимости, считаться использование «традиционных» материалов для вязания. Соответственно, сильное впечатление производят как вещи, связанные из вполне вестиментарных, но непривычных материалов (истончающаяся до остова мохеровая нить у Christine Centenera, кожаная нить в работах Anna Lisa Winkler), так и вещи, намеренно создаваемые из проволоки, телефонного кабеля, стекла (дизайнер Carol Milne), полиэтилена (Cathy Kasdan), полимерной глины, оптоволокна (гигантские «плюшевые» медведи Дейва Кола), волос (Сандра Баклунд)7. Похоже обстоят дела и с привычными обывателю техниками вязки — от уже упоминавшегося использования женского тела вместо корзинки для вязания (Кейси Дженкинс) до появившихся на страницах Vogue еще в 1969 году шерстяных пальто марки Carosa: пряжа в некоторых местах была не провязана, а просто перехвачена нитками. Каплеобразные объемные элементы, из которых собраны некоторые работы Meret Goetschel, или вещи, связанные очень объемными нитками (у дизайнера iamgigantick-nit8 есть шапки из трех десятков петель), вызывают у зрителя острое чувство нарушения привычного языка вещей. Тот же эффект создается благодаря деконструкции привычных вязальных узоров: оставаясь неизменными на протяжении тысячелетий и потому немедленно узнаваемыми, эти узоры провоцируют дискомфорт при любом заметном нарушении. Именно поэтому оказываются интересными технически несложные, но визуально очень впечатляющие свитера Philippe Lim со сбитыми на сторону аранскими орнаментами. Еще одним вполне ожиданным способом создания провокативной вещи является изменение устоявшихся и привычных жаккардных орнаментов: олени на рождественском свитере начинают совокупляться, традиционные цветы заменяются в работах дизайнера Янг Ду (Yang Du) на безумных жирафов, роботов и арбузные корки. Наконец, существуют ожидания, связанные с самим назначением вязаной вещи: традиционно наблюдателя окружает строго определенный и довольно небольшой спектр вязаных предметов. Вязаными могут быть в первую очередь носки, свитера и топы, кардиганы, шапки, шарфы и варежки. Сам факт создания в трикотажной технике вещей, обычно отшиваемых другим способом, — например, мужских брюк — оказывается трансгрессивным и зачастую некомфортным для наблюдателя. Однако важно понимать, что причина этого дискомфорта оказывается двойной: необычные техники, орнаменты, формы и материалы играют лишь вспомогательную роль, благодаря им изменяются облик и смысл самой вещи, нарушаются более значимые и весомые эстетические привычки зрителя.

Так, одной из самых важных «смысловых привычек», связанных с вязаными вещами, для зрителя оказывается привычка ассоциировать такие вещи с неагрессивным, мягким обликом носителя. Намеренный вызывающий контраст с этим привычным обликом вызывают вязаная черно-белая бандана, изображающая нижнюю половину черепа, свитера с вывязанными на них жаккардовыми позвоночником и грудной клеткой, балаклавы, изображающие голову дьявола9, кардиганы с вываливающимися между пуговицами вязаными внутренними органами, устрашающие вязаные маски в виде звериных морд и так далее10. В некотором смысле именно эту привычку видеть вязаное как «безопасное» эксплуатировал Дейв Коль, связавший шарф двумя заряженными пистолетами. Другой тип эксплуатации той же привычки — доведение «безо пасности» и «уютности» вещи до абсурда: именно так функционируют вязаные коконы, оставляющие открытыми только ступни и ладони и закрывающие голову капюшоном с небольшим отверстием для лица; похоже устроены многочисленные «цельнотельные свитера» (full-body sweater) –— взрослые вязаные ползунки, совмещенные с балаклавой.

Еще одна привычка восприятия, близкая к описанной, — это восприятие традиционных вязанных вещей и их носителей как консервативных. Эту привычку эксплуатируют ради получения шокового эффекта дизайнеры вязаного эротического белья (так, у марки Strumpet & Pink были связанные крючком полупрозрачные мохеровые трусики со свисающими нитками, создающими эффект исключительной хрупкости вещи), BDSM-костюмов (Агата Олек), мужских трусов с чехлом для пениса в виде слоновьего хобота или огурца (марка Warm Pre sents). От той же традиции восприятия, но другим способом, отталкивается художница Лиза Энн Ауэрбах (Lisa Ann Auerbach) — на ее свитерах среди стандартных жаккардовых узоров вывязана надпись Keep Abortion Legal. Интересно, что работы Ауэрбах — хороший пример эстетического вызова, построенного на нарушении еще одной наблюдательской привычки: привычки видеть вяжущую женщину консервативной домашней матроной.

Примером другой категории трансгрессивных приемов могут служить приемы, опирающиеся на традиционное представление о вязаной вещи как о кропотливо созданной, аккуратной и хрупкой. Здесь главной техникой эстетического вызова оказывается деконструкция: вязаные платья Готье со свисающими, словно выдранными из полотна нитками, вещи Linda Ostermann с таким количеством спущенных петель, что свитер кажется распадающимся на глазах, джемперы Юния Ватанабе, как бы сшитые из расползающихся кусков порезанных разношерстных вязаных вещей, и дырявые вязаные платья Comme des Garçons. Другим способом от той же привычки видеть вязаное как «кропотливое/мастерски сделанное» отталкиваются нарочито примитивные вещи казахского дизайнера Мандарин Нарбаевой, целиком связанные «резинкой».

Список эстетических навыков, связанных у обывателя с вязаными вещами, можно продолжать, иллюстрируя его бесчисленными примерами эксплуатации этих навыков дизайнерами, стремящимися выйти за пределы привычных форматов. Скажем, вязаное часто воспринимается как «неофициальное» — этот навык подвергают испытаниям создательница розового вечернего платья свободной вязки Джемма Сайкс (Jemma Sykes), запустившая тренд вязаных спортивных шапок с вуалями марка Chanel и дизайнер Дерек Лэм (Derek Lam), демонстрирующий вечерние образы с вязаными джемперами и летящими длинными юбками (отдельно следует отметить вязаное свадебное платье-кокон, созданное Ивом Сен-Лораном в 1965 году и эксплуатирующее среди прочего такие навыки восприятия, как «вязаное — значит уютное/ безопасное»). Еще одна граница, которую легко переступать, — восприятие вязаных вещей как мягких и гибких: Джон Роша (John Rocha) создает намертво зафиксированные трикотажные платья с жестким подолом, а Сандра Баклунд — жесткие архитектурные конструкции на твердой обвязанной основе. Анализируя тексты модных журналов, пресс-релизы модных коллекций, форумы вязальщиков, социальные опросы и другие источники, можно расширять список эстетических навыков, связанных с восприятием вязаных вещей, — и техник, методов и подходов, которые дизайнеры используют для испытания каждого из этих навыков на прочность. Однако представляется важным постоянно помнить, что и здесь имеет место типичная для множества культурных процессов последовательность «трансгрессия — легитимация — норма». Тонкие свитера, выглядевшие в 1950-е годы вызывающе и дерзко, сейчас воспринимаются как совершенно консервативные; непристойные вязаные купальники, которые Жан Пату создавал в конце 1930-х годов, кажутся до смешного наивными; дырявые гранжевые свитера Comme des Garçons в 2015 году представляются наскучившим мейнстримом, вязаные ушки перекочевали с самодельных хипстер-ских шапок в большинство коллекций масс-маркета, прокрашивание акрилом вязаных узоров, появившееся на подиумах в 2013 году, за два года успело надоесть даже самым неторопливым любителям DIY. Те же факторы, которые служат быстрому распространению дерзких художественных идей (насыщенная и прозрачная коммуникационная среда, ризоматичность модного процесса, в котором всем находится место, размывание границы между профессионалами и любителями — и так далее), служат и их быстрому отмиранию, — и в первую очередь, мы все больше отвыкаем от представлений о том, что вязание бывает «традиционным» — «женским», «скучным», «уютным», «безопасным». С потерей этого комплекса смыслов станет неэффективным и прежний набор приемов, обеспечивавший легкость трансгрессии, нарушения привычного восприятия вещей. Остается терпеливо ждать момента, когда станет ясно, какой набор кодов возникнет на прежнем месте и какие правила дизайнерам трикотажа будет необходимо нарушать, чтобы добиться провокационного эффекта.

 

Литература

Осиновская 2014 — Осиновская И. Поэтика сказки: прялки, пряжа, пряхи // Теория моды: одежда, тело, культура. 2014. № 33. С. 59–72.

Флакер 2008 — Флакер А. Живописная литература и литературная живопись. М.: Три квадрата, 2008.

Arquillo 2015 — Arquillo A.I. Knitting History: American Knitting in Art,

Poetry, and Prose. Seattle: Amazon Digital Services, 2015.

Crammer 2011 — Crammer A.E. Memo to Exxon: Business With Russia

Might Involve Guns and Balaclavas // The New York Times. 2011. September 1.

DeGraff 2015 — DeGraff J. The Myth of Creativity On-Demand // Psychology Today. 2015. April 13.

Greer 2008 — Greer B. Knitting for Good!: A Guide to Creating Personal,

Social, and Political Change Stitch by Stitch. Boston: Roost Books, 2008.

Holm 2004 — Holm Ch. Sentimental Cuts: Eighteenth-Century Mourning Jewelry with Hair // Eighteenth-Century Studies. 2004. Vol. 38. No. 1.

Jenkins 2013 — Jenkins C. I’m the  vaginal knitting” performance artist — and I want to defend my work // The Guardian. 2013. December 17.

Macdonald 1990 — Macdonald A. No Idle Hands: The Social History of American Knitting. N.Y.: Ballantine Books, 1990.

 

Примечания

  1. См., напр.: Macdonald 1990.
  2. В определенные исторические периоды, особенно до наступления индустриальной революции, вязание было занятием сугубо мужским: так, напр., первая гильдия вязальщиков, возникшая в Париже в 1527 г., естественным образом не допускала в свои ряды женщин. Во многих европейских странах многих мальчиков из бедных семей учили вязать еще в начале XIX в. (см.: Arquillo 2015).
  3. См., напр.: Daily Mail Reporter: Why the rain is making us knit: Pastime soars in popularity thanks to bad weather and celebrity fans // Daily Mail. 2014. January 16.
  4. См., напр., рекламу ноутбука Lenovo Yoga PRO с вяжущим Эшто-ном Катчером.
  5. В частности, на крупных DIY-сайтах категория сообщений, рассказывающих, как самостоятельно повторить тот или иной вязаный пред- мет, появившийся на подиумах, часто оказывается одной из самых популярных.
  6. Craftivism (craft + activist) — форма политического или общественного активизма, подразумевающая создание вещей своими руками (напр., вязание пледов для бездомных). См.: Greer 2008.
  7. Интересно, что эта практика, поддерживаемая еще несколькими дизайнерами, тоже оказывается в своем роде традиционной: достаточно вспомнить плетеные и вязаные сентиментальные сувениры из волос, особенно распространенные в викторианской Англии. См., напр.: Holm 2004.
  8. См.: www.tumblr.com/search/iamgiganticknit.
  9. Следует заметить, что балаклавы, в последнее время ассоциирующиеся с терроризмом/бандитизмом, постепенно перешли в категорию элементов костюма, создающих ощущение угрозы, — вне зависимости от орнамента, расцветки и проч. См., напр.: Crammer 2011.
  10. Интересно, что в мифологической традиции пряжа, страх и смерть довольно плотно связаны, см.: Осиновская 2014.