купить

Культура и кудри: прически в британском кинематографе 1930-1980-х годов

Сью Харпер (Sue Harper) — почетный профессор истории кино в Университете Портсмута (University of Portsmouth). Автор многочисленных публикаций о британском кинематографе. Была ведущим научным сотрудником в обширном исследовательском проекте по изучению британского кино 1970-х годов при поддержке Совета по искусству и гуманитарным наукам (AHRC). По результатам проекта в соавторстве с Джастином Смитом опубликовала книгу «Британская кинокультура 1970-х. Границы удовольствия» (British Film Culture of the 1970-s: the Boundaries of Pleasure, 2011).

Статья впервые опубликована в журнале Textile (2011. Vol. 9.3)

 

Волосы никогда не бывают чем-то нейтральным. Они одно из тех те­лесных проявлений, которые служат человеку для упорядочивания и структурирования мира. В этой своей роли они схожи с частями тела — пенисом, вульвой, грудью, — которые меняются под воздействи­ем времени или желания и которые могут подвергаться поруганию, обрезанию, их могут прятать, выставлять напоказ и украшать. Отно­шение к ним отличается от отношения к телесным выделениям, таким как кал, моча, сперма и менструальная кровь, производство которых является частью нормальной жизнедеятельности организма. Безуслов­но, эти продукты тоже приобретают символическую ценность в жиз­ни индивидуума или социальных групп: считается, что они нечистые или (гораздо реже) несут с собой благословение — однако сами по себе они остаются неизменными.

Волосы же, подобно ногтям, растут и меняются и могут подвергать­ся целому ряду манипуляций. Как волосы, так и ногти происходят от живой ткани, но сами по себе они мертвы, и в этом отношении обла­дают огромным символическим потенциалом. Для чего люди исполь­зуют волосы? Прежде всего, конечно, как средство различения. То, каким способом уложены волосы, красноречивей любых слов говорит о том, сколько труда, времени и украшений может позволить себе их обладатель, и, таким образом, прическа играет определяющую роль в установлении его социального статуса. В незападных родоплеменных сообществах волосы представляют собой важнейший инструмент в ар­сенале их членов и могут свидетельствовать о праве вступить в брак, возрасте, менструальном статусе и даже о поголовье принадлежащего их обладателю скота. Во многие исторические эпохи в западной куль­туре прически были признаком классовой принадлежности: прическа (и одежда) крестьян должна была соответствовать их статусу. Прическа вместе с тем является пространством демонстративного потребления, поскольку, чтобы ее иметь, нужно иметь свободное время.

Показательным в этом отношении оказывается сравнение модных женских причесок в Британии второй половины XIX века и тех, что были популярными до и сразу после Великой французской револю­ции. В более ранний из этих двух периодов целые корабли на всех па­русах, разноцветные птицы и горные пейзажи украшали головы тех, кому вследствие этого требовалась помощь при входе и выходе из эки­пажа. Такой намеренной и рискованной стилизации было трудно до­стичь и не менее сложно было ее носить. Она состояла из конструкции, поднимавшей прическу при помощи своего рода плетеных «лесов», и декора, который включал также предметы, не имеющие отношения к ансамблю (Cross 2008: 15–26). Эти прически были привилегией ари­стократии и высшего света. В более позднюю эпоху, после свержения монархического режима во Франции, самые модные прически в Бри­тании создавались по образцу тех, что были в моде у соседей-францу­зов: нечто вроде стрижки «пудель» с короткими завитками (которые, возможно, вызывали ассоциации с «естественными» лобковыми воло­сами). Такой фасон прически иногда мог включать в себя кудри, пе­рехваченные лентой, в качестве отсылки к моде «высокоморальной» древней Римской республики, скопированной с классической скуль­птуры. Итак, в течение относительно небольшого исторического про­межутка женские прически могли быть связаны с политикой, проис­хождением и потреблением.

Таким образом, мы с уверенностью можем утверждать, что волосы служат для передачи целого ряда значений. В дальнейшем рассужде­нии нам будут полезны идеи антрополога Мэри Дуглас. В «Чистоте и опасности» и других своих книгах она вслед за Леви-Строссом и дру­гими структуралистами утверждает, что люди конструируют мифо­логические парадигмы, которые косвенным образом отражают систе­мы взглядов, лежащие в основе их общества. Успешным сообществом является то, в котором структурные оппозиции — наборы противопо­ложностей, между которыми балансирует группа, — легко интерио-ризируются всеми его членами. Такие оппозиции часто связаны с по­нятиями осквернения и чистоты и являются способом утверждения табу, связывающих индивидов в единую социальную группу (Douglas 1966; Douglas 1973). Как и любая другая социальная практика, напри­мер одежда или язык тела, волосы могут являться знаковой системой и точно так же функционируют в качестве составляющей мифологи­ческой системы. Через свою форму и престиж волосы могут отражать консервативные или инновационные социальные практики; моды и фа­соны причесок глубоко укоренены в культуре и несут за собой шлейф коннотаций власти, вожделения или отвращения.

 

(Продолжение читайте в печатной версии журнала)