Мода и магия

Статья впервые опубликована в журнале Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture (2004. Vol. 8.4).

 

В работе «Мода и сюрреализм» Ричард Мартин отталкивается от при-на длежащего Лотреамону знаменитого определения красоты как «слу­чайной встречи швейной машинки и зонтика на секционном столе». Иллюстрируя эту мысль, Мартин приводит в пример две сюрреали­стические картины, изображающие женщину, которая в буквальном смысле сшита, создана с помощью швейной машинки. По мысли Мар­тина, эти будоражащие воображение образы передают самую суть мод­ного проекта, поскольку «модный объект, подобно модному механизму, обладает исключительной способностью одновременно деконструиро-вать фигуру и хранить память о ее присутствии» (Martin 1988: 15–16). Женское тело на каждой из этих работ — на картине Оскара До-мингеса и коллаже Джозефа Корнелла — кажется пассивным и бес­страстным: это произведения, созданные машиной. Эта жутковатая отчужденность служит одним из воплощений тайны, которая, по словам Хэла Фостера, «составляет суть сюрреализма». Он добавляет, 

что «тайна сюрреализма» отчасти обусловлена «неразличением оду­шевленного и неодушевленного» (Foster 1993: xvii, 7); о том же пишет и Мартин, исследуя взаимоотношения между платьем и телом. На кар­тинах Домингеса и Корнелла женские фигуры предстают одновре­менно живыми и неодушевленными; по меньшей мере, они кажутся пребывающими в анабиозе. Они не выглядят ригидными — скорее, излучают спокойствие. И тем не менее эти образы вызывают в памяти обличающие замечания Симоны де Бовуар, трактовавшей культуру моды и красоты как сведение живой женщины к вещи: «Рутина пре­вращает заботу о красоте и гардеробе в каторгу. Страх потерять цен­ность по мере старения и увядания, составляющих неизбежную часть развития живого существа, превращается у фригидных или фрустри-рованных женщин в страх перед жизнью как таковой; они пытаются сохранить себя, как другие хранят мебель под чехлами или консерви­руют еду. В результате этого негативного усилия они становятся вра­гами собственной жизни… хорошая еда портит фигуру, вино — цвет лица; если улыбаться слишком часто, появляются морщинки; солнце обжигает кожу, сон заставляет ее потускнеть, работа ведет к утомле­нию, от любви появляются круги под глазами, от поцелуев краснеют щеки, ласки деформируют грудь, объятия иссушают плоть, материн­ство портит лицо и фигуру… пятна, слезы, скверный гардероб, неу­дачная прическа — все это катастрофы, гораздо более серьезные, чем подгоревший тост или разбитая ваза, поскольку женщина, следующая моде, не просто погружается в мир вещей: она саму себя превращает в вещь» (Beauvoir 1953: 512)[1].

Сюрреалисты стирают грань не только между одушевленным и не­одушевленным, но и между естественным и искусственным. Как заме­чает Мартин, обе тенденции актуальны и для мира моды, поскольку одежда и тело образуют неделимое единство и не являются завершен­ными и полноценными друг без друга. Разумеется, можно возразить, что обнаженное тело вполне завершено и полноценно само по себе, — однако платье, без сомнения, всего лишь бледная тень себя, пока оно необитаемо. Теофиль Готье писал: «В нынешнюю эпоху одежда сдела­лась для человека чем-то вроде кожи, с которой он ни при каких усло­виях не разлучается; одежда так же необходима человеку, как шерсть животному; в результате о том, как выглядит человеческое тело, ни­кто уже не вспоминает» (Gautier 1860: 5–6, цит. по.: Готье 2000). Сегод­ня, возможно, это в меньшей степени соответствует действительности, чем в 1860 году, однако и в наши дни костюм по-прежнему превраща­ет тело в культурный феномен и, в свою очередь, лишь одушевленное тело дарует одежде завершенность. Как говорила Скиапарелли, «платье не может просто висеть, как картина на стене, или, подобно книге, прожить долгую тихую жизнь на книжной полке. Если платье не но­сить, у него вообще нет жизни» (Schiaparelli 1954: 46).

В работе «Мода и сюрреализм» Мартин страстно выступает в защиту модного проекта. Уподобляя моду искусству, он стремится продемон­стрировать, насколько значима та роль, которую мода играет в куль­туре. По его мнению, мода явилась для сюрреалистов «убедительным примером проблематичного взаимодействия между банальным и экс­траординарным, между безобразием и украшением, между телом и кон­цептом, между вымыслом и реальностью» (Martin 1988: 9). Более того, мода, как ее понимают сюрреалисты, свидетельствует о «бунтарском духе, который искусство привносит в повседневность». По мысли Мар­тина, «мода как искусство» обладает подрывным потенциалом и таит в себе глубокий смысл, в котором ей отказывают.

 

(Продолжение читайте в печатной версии журнала)