Письмо редактора

Дорогие читатели,

перед вами 39-й выпуск журнала «Теория моды: одежда, тело, культура».

В разделе «Одежда» мы продолжаем тему гендерных конструкций, а в разделе «Тело» в очередной раз останавливаемся на волосах и пу­бликуем, в частности, эссе антрополога Эдмунда Лича «Магические волосы», посвященное анализу символики волос в культуре.

Раздел «Культура» посвящен утопическим проектам в области ко­стюма, на которые были особенно богаты 1920-е годы, когда футуристы и конструктивисты всерьез увлеклись проектированием «универсаль­ной и вневременной одежды». Любопытно, что задолго до реальных попыток воплотить социально-политические и костюмные фантазии в жизнь проектирование идеальной одежды для идеальных людей на­чалось на страницах утопических романов. Так, в утопическом госу­дарстве Томаса Мора («Утопия», 1516) костюм служит материальным отражением социально-политического устройства, потому покрой одежды «остается одинаковым, неизменным и постоянным на все вре­мя, будучи вполне пристойным для взора, удобным для телодвижений и приспособленным к холоду и жаре». В этом предложении содержит­ся не только краткое изложение основных принципов, которых бу­дут придерживаться авторы литературных утопий, описывая одежду утопийцев, но и подспудная критика моды, изменчивой и капризной, провоцирующей расточительство и поощряющей тщеславие, против которой выступает суровый моралист Мор. Столетие спустя в «Городе Солнца» Томмазо Кампанеллы (1602) подхватывается идея единообра­зия и костюм выглядит еще более аскетичным: «мужчины и женщины у них носят почти одинаковую одежду, приспособленную к военному делу, только плащ у женщин ниже колен, а у мужчин доходит толь­ко до колен».

Очевидно, что, воображая внешний облик жителей утопического государства, авторы отталкивались от реального гардероба своих со­временников, который их не устраивал по целому ряду причин. К при­меру, Л.-С. Мерсье в утопическом романе «Год две тысячи четыреста сороковой» (1770), описывая внешний вид парижанина из далекого бу­дущего, особо отмечает черты, отличающие его костюм от дресс-кода, которого должен был придерживаться среднестатистический фран­цуз в XVIII веке: «Шляпа его была совсем не похожа на те неудобные треугольные шляпы унылого вида и цвета, которые носим мы. От них сохранилась только тулья, достаточно глубокая, чтобы держаться на голове, окаймленная чем-то вроде валика из той же ткани; будучи раз­вернут, валик этот образовывал как бы козырек, предохраняющий лицо от солнца или дождя. Опрятно убранные волосы, лишь самую малость присыпанные пудрой , чтобы виден был их естественный цвет, спуска­лись на затылке небольшой косицей . Ни спесивой напомаженной пи­рамиды, ни безвкусных крыльев, лежащих по обе стороны лица и при­дающих ему какое-то растерянное выражение, ни неуклюжих буклей, которые не имеют ничего общего со свободно ниспадающими кудря­ми и придают человеку глупый, надутый и нелюбезный вид. Шею его не стягивала узенькая полоска муслина; ее окутывал шейный платок. <…> Рукава его одежды были в меру широки, так что руки свободно могли в них двигаться; тело было ловко охвачено подобием камзола, поверх которого накинут был широкий плащ, могущий в случае не­настья служить надежной защитой. Длинный шарф красиво окутывал его бедра, чтобы всему телу было одинаково тепло. На нем не было под­вязок, которые перетягивают подколенки и затрудняют циркуляцию крови. Длинные чулки облегали его ноги до самого верха. На нем были удобные башмаки, напоминающие полусапожки».