Ирина Сезина
«Мы хотим всех переодеть». Интервью с Наталией Соломатиной (бренд Feodora)
Новый швейцарско-русский бренд Feodora начинает шествие по миру: его создательница Наталия Соломатина решила бороться с засильем англосаксонских кодов в одежде, предложив им на замену византийские — те самые, что выкристаллизовались еще в Восточной Римской империи и перекочевали оттуда, в частности, в Россию. Модельер собирается предложить горожанам замену привычных поло и футболок — причем не из популярных ныне соображений псевдопатриотического толка, а, скорее, ради поддержания модного биоразнообразия и восстановления исторической справедливости. На смену поло приходят косоворотки, на смену пуховикам — телогреи и душегреи, простеганные, как это было принято, сверху вниз (иллюстрации см. во вклейке 1).
Если в русском языке не прижились мокроступы, значит ли это, что и затея с русской национальной модой обречена на провал? На дворе 2016-й, и мы не очень-то спешим отказываться от митболов, барбершо-пов, кофе-брейков, мессенджеров, приквелов и камбэков. Филологи говорят, что это естественный процесс, который не повернуть вспять. Можно ли считать засилье надписей на латинице на наших футболках частью того же процесса? И, если копать глубже, как это делают в Feodora, — и сами футболки и их фасоны? Вряд ли можно назвать этот процесс неестественным, если только вы не убежденный конспиролог. Еще во времена Советского Союза все лицемерие и вся искусственность строя были очевидны каждому, кто знал, как тяжело было достать пару джинсов и с какой гордостью их носили. По известному определению, победителем войны с точки зрения истории считается тот, чья культура устанавливается на спорной территории: после поражения Советского Союза в холодной войне и его последовавшего распада население страны, истосковавшееся по разнообразной модной одежде, скупало китайский ширпотреб с оптовых рынков, а затем, с ростом благосостояния, переключилось на брендовую одежду — разумеется, западную. 25 лет спустя мы носим западное и не устаем соревноваться в искусстве максимально быстро адаптировать тренды. Но дело не только в нашей советской сарториальной травме: глобализация, начавшаяся с развитием рынков и коммуникаций, — явление мировое, опять-таки естественное. Переросли ли мы ее и доросли ли до поиска собственного я? Или же — учитывая минимально выросший за 25 лет процент кириллицы на футболках — пациента стоит оставить в покое? Ученые спорят, нужно ли прикладывать усилия к принудительному размножению панд, которые, судя по всему, очень не против вымереть. Но мода — не наука: она существует по другим правилам. В отличие от языка, у моды есть авторы, ловцы и ретрансляторы цайтгайста — дизайнеры, блогеры, звезды стритстайла — и самые талантливые из них имеют огромный вес. Кроме того, ответственность за попытку «генно-модифицировать» динозавра здесь значительно ниже. Возможно, у дизайнера с европейским бэкграундом и непредвзятым, свежим взглядом на такой деликатный предмет, как русская национальная идентичность, получится предложить нам ее жизнеспособную интерпретацию.
Ирина Сезина для «Теории моды» (ТМ): Расскажите, как все начиналось и почему для старта Вы выбрали именно Женеву?
Наталия Соломатина (НС): Женеву я не выбирала — так получилось: я дочь дипломата. Мы успели пожить и в Африке, и в Европе — Женеву я знаю с детства. А началось все с воркшопа на тему культурных кодов, который я веду и на котором мы пытаемся ответить на вопрос, что стало с модой за последние десять лет глобализации и к чему привела тенденция все унифицировать. Последний семинар мы начали с сюрприза: я организовала небольшую фотостудию и попросила студентов принять участие в импровизированной съемке. Этот эксперимент назывался Mirror Mirror, то есть «Зеркальце, скажи»: целью его было увидеть, что мы имеем на выходе — то есть как, насмотревшись красивых модных картинок, все же одеваются люди на улице. Мы начали с себя — с анализа того, как выглядим мы сами. Убрали лица студентов, чтобы сконцентрироваться на одежде, сделали развеску и анализировали силуэты, цвета, типы одежды. Пришли к ужасным заключениям: 80% черного, 70% джинсов, 60% футболок. После этого мы вышли в город: Женева маленькая, но интернациональная — здесь есть фешенебельные кварталы и кварталы со смешанным населением, так что выборка получилась репрезентативной. Мы увидели, насколько мода обеднела. Джинсы, поло, футболки. Мало цвета. Все унифицировано. Нет дальнейшего развития: из-за нехватки времени и по другим причинам дизайнеры постоянно берут уже отработанные коды — получаются, извините, те же яйца, только в профиль. Так проще.
ТМ: Но на подиумах есть и цвет, и крой, и текстуры. Это воронка: на входе много всего, но до улиц действительно добирается немногое. Вам не кажется, что это естественно?
НС: Есть огромный разрыв между подиумом и реальностью — и в этом, глобально говоря, ничего хорошего нет. Мир глянца хорош только для того, чтобы заставить нас мечтать — ça fait rêver. Это нездорово. Идея проекта Feodora родилась с вопроса, что нового можно предложить, чтобы исправить эту ситуацию. Что можно сделать? И более конкретно: что могу сделать я, как русская? Мы очень много говорим об этом: понятие «русской моды» существует, но почему-то все сразу при его упоминании начинают думать о Славе Зайцеве — впрочем, понятно, почему. Мы же хотим вернуться к корням и понять, что же такое на самом деле русская мода, что она собой представляет.
ТМ: И что Вы решили делать?
НС: Мы начали с анализа, причем довольно глубокого, и поняли, что начало русской моды можно вести от раскола Римской империи на Западную и Восточную в IV веке. К этому расколу восходит разница в эстетике западной и византийской, и, соответственно, русской, которая от византийской произошла. Ориентальная эстетика — не путать с восточной, такова терминология, — это база русской моды. А дальше в дело вступают русские интерпретации этой базы — как правило, богатые и изобилующие излишествами. Идея бренда Feodora в том, чтобы взять ориентальные коды, пришедшие в Россию из Византии, и интерпретировать их заново.
ТМ: Вы хотите взять византийские коды, интерпретировать их заново, популяризировать и вывести на улицу? Это очень смело.
НС: Нашу первую коллекцию — 16/17 — отобрали TraNoï — говорят, это непросто, но у нас получилось с первого раза. У нас очень профессиональная команда — у меня, например, 20 лет опыта, у еще одного дизайнера — 15, коллеги, которые будут заниматься коммуникациями, тоже весьма хороши. Собираемся участвовать в следующей MB Fashion Week Moscow, неделе моды в Париже в начале марта, открывать шоурумы в Париже и Москве. Планы — грандиозные. Мы хотим всех переодеть.
ТМ: Преемников Византии или весь мир?
НС: Самое главное — чтобы мы, русские, начали чувствовать себя в гармонии с тем, что мы есть, что мы собой представляем. Остальные — если понравится. Совершенно не хочется делать ничего националистического и ура-патриотического, ничего навязывать. Это будет совершенно спокойная одежда, просто основанная на других кодах, которые появились у нас в VII–X веках.
ТМ: Хорошо. Вот, например, рукава: особо длинные всегда были прерогативой людей из обеспеченных сословий, которым не приходилось работать и которые могли позволить себе потратить много лишней ткани. А Вы хотите делать одежду для улиц. Как это будет уживаться? Применимы ли эти коды к нашим современным реалиям?
НС: Да, мы говорим про одежду на каждый день. Коды применимы — все это вопрос интерпретации.
ТМ: Давайте поговорим более конкретно. Что удалось ре-интер прети ровать, что на очереди?
НС: Воротушки — самые разные предметы одежды, выкроенные по старинному византийскому принципу маниакис: в основе их всегда лежит круг. Косоворотки как замена тем самым поло — косоворотки, кстати, застегиваются всегда справа налево, это правило, связанное с православной культурой, так что все это имеет еще и духовный смысл. Стеганые элементы: евразийский код — стежка сверху вниз. Очень жалко сейчас слышать это пренебрежительно-вульгарное «ватники» — это очень важный и серьезный код! Складки на вороте у рубах с прямым кроем. Шушпан. Телогрея. Душегрея. Обжим. Армяк. Что еще? Ну, естественно, валенки! Это такая интересная вещь. Фетровая техника была больше всего развита у скифов — именно у них мы ее заимствовали. Использовать войлочные подметки — древнейшая традиция. Наши порты — еще один код! — опасный конкурент джинсам. Из метра ткани кроятся, кстати, две пары портов — а на одну пару джинсов уходит 1,20–1,50 м, так что это еще и экономично. Очень для многих вещей мы используем всю ширину ткани — выбросов нет. Для меня важно все это откопать, очистить и модернизировать. Если все это так или иначе сохранилось до наших дней, значит, в этом есть какой-то интерес — значит, это удобные вещи, пригодные для соответствующих локальных условий.
ТМ: А как появилось название бренда?
НС: Оно казалось очень логичным. Феодора — византийская императрица, супруга императора Юстиниана I, правившего в VI веке, — считалась эталоном женской красоты: большие глаза, тонкий нос — эти черты можно наблюдать на всех изображениях Богоматери на греческих иконах. Кроме того, это была женщина, которая правила наравне с мужчинами. Она уже в свое время продвигала законы, защищающие права женщин.
ТМ: Сразу хочется отыскать у себя византийские корни.
НС: Вот именно!
ТМ: Вернемся к глобализации. Осенью после шоу Valentino разразился скандальчик: белые модели ходили по подиуму с традиционной африканской прической корнроу — это косички, которые идут от лба к макушке. Интернет возмущен заимствованием. Как Вам кажется, вот корнроу кому-нибудь принадлежат? В чем правда — в отстаивании и развитии своих собственных исторических кодов или в свободном обмене ими?
НС: Понимаете, одно дело — обмениваться или интересоваться другими культурами, и другое — насаждать их. То, что сейчас произошло с модой, то, что в итоге мы все носим поло, которые уже смешны со своими огромными логотипами, — это результат насаждения. Народ, который забывает свою одежду и переодевается в другое, теряет свою национальность, она просто стирается. Мы не хотим выводить из этого какую-то мораль и читать нравоучения: «надо одеваться так-то». Нужно просто делать эту другую моду, со знанием своих корней, и нужно делать ее привлекательной и удобной. У нас есть все элементы, остальное — дело дизайнера. И еще один момент. Дизайнеры склонны крайне поверхностно, визуально подходить к заимствованиям — я была в жюри одного конкурса и слушала, как студенты рассказывали мне о других культурах. Часто они не знают ничего — ни названий, ни терминов. У меня просто шел пар из ушей.
ТМ: А Вы можете объяснить, как сделать так, чтобы эта одежда пошла в народ — под народом мы сейчас понимаем более или менее образованных горожан, которые тем не менее слыхом не слыхивали ни о каких кодах? Или это просто совершенно невербализуемая алхимия, которая творится в студии дизайнера?
НС: Это и правда сложно вербализовать — сам процесс работы. В сентябре и октябре у нас было несколько совместных проектов с парижскими шоурумами, и мы, пообщавшись, пришли к выводу, что внедрять эти коды в массовую культуру нужно постепенно. Но ничего, и джинсы, и все прочие англосаксонские коды входили в нашу жизнь постепенно. Сначала одежду начинают носить трендсеттеры, затем — все остальные.