«Прощай, молодость!», или Наш ответ стилягам. Резиновая обувь в советской повседневности 1950–1960-х годов

 Слово «оттепель», определяющее в советской истории эпоху демократизации общественной жизни и деструкции сталинского быта, порождает не только социально-политические ассоциации. Его лексический смысл, прямое значение связано с процессом таяния снега и льда, обилием влаги, неизбежной распутицей и грязью. Наличие этих сугубо природных явлений в символическом контексте можно обнаружить и в культурно-бытовом пространстве советской повседневности 1950–1960-х годов. Неудивительно, что остромодной вещью самого начала оттепели стали мужские ботинки на толстой микропористой подошве, которая в СССР еще не производилась в достаточном количестве. Ничего подобного нельзя было купить в советских магазинах в середине 1950-х годов. Но частные сапожники, еще сохранившиеся в условиях социалистической экономики, по воспоминаниям бывших стиляг, героев документальной книги Г. Литвинова «Стиляги. Как это было», «…наклеивали толстую мягкую подошву и еще гофрировали ее сбоку» (Литвинов 2009: 129). Известный советский модельер А. Игманд вспоминал о еще более экзотической практике обувщиков на дому: «У меня был один знакомый по прозвищу Шнапс, который из обыкновенных туфель делал платформы. Он разрезал покрышки для машин, вырезал по контуру обуви и пришивал к ботинкам. В народе такие туфли назывались танками — они были на шинах толщиной пять-шесть сантиметров» (Игманд 2008: 33–34). Литераторы П. Вайль и А. Генис, авторы написанной еще в 1996 году блестящей книги «60-е. Мир советского человека», считали, что эта обувь наиболее соответствовала «принципам раскрепощения личности» (Вайль, Генис 1996: 65). Действительно, мощная рифленая подошва позволяла спокойно преодолевать такие погодные неприятности, как лужи и слякоть. Свобода же в начале оттепели выражалась в возможности игнорировать обязательный атрибут межсезонья, характеризующегося повышенной влажностью, — галоши. Они у «поколения ХХ съезда КПСС», который развенчал культ личности И. Сталина, считались чем-то допотопным и ненужным. Однако до начала 1950-х годов и в Европе, и в России своеобразная «обувь для обуви» была, скорее, знаком влияния результатов промышленной революции на внешний облик населения. Под воздействием научно-технического прогресса менялись и сами галоши, происходило их технологическое и стилистическое преображение, колебался модный статус и утилитарная ценность.

В российском культурно-бытовом пространстве первые резиновые «мокроступы» появились в 1830-х годах, но большей популярностью у горожан долгое время пользовались кожаные чехлы на деревянной подошве. О них еще в 1839 году писал В.А. Соллогуб в повести «История двух калош»: «Я так много в жизни своей ходил пешком, я столько в жизни своей переносил калош, что невольно вселилась в душе моей какая-то особенная нежность ко всем калошам. Не говоря уже о неоспоримой их пользе, как не быть тронутым их скромностью, как не пожалеть о горькой их участи? Бедные калоши! Люди, которые исключительно им обязаны тем, что они находятся на приличной ноге в большом свете, прячут их со стыдом и неблагодарностью в уголках передней; а там они, бедные, лежат забрызганные, затоптанные, в обществе лакеев, без всякого уважения» (цит. по: Дождь в Петербурге 2010: 15).

Относительно массовый выпуск резиновых галош начался во второй половине XIX столетия в результате развития так называемой химической промышленности и технологий производства резины из натурального каучука. Особую известность имели изделия питерского завода «Треугольник» и московского «Богатырь». Оба предприятия после событий 1917 года прибавили к своим исконным именам прилагательное «красный». Резиновая обувь — вещь в общем-то сугубо утилитарная — в начале ХХ века выполняла роль своеобразного маркера социального благополучия. Именно этот смысл заложен в реплике доктора Борменталя — героя булгаковского «Собачьего сердца» об отсутствии галош у пролетариев. В деревне галоши вообще считались роскошью. По воспоминаниям ветеранов завода «Красный треугольник», приезжая в гости к сельской родне, рабочие предприятия старались и в дождь и в солнечную погоду гулять в новеньких блестящих галошах, полученных бесплатно в заводской лавке и вызывавших повышенный интерес крестьян (Стрельцова 1978: 46–47). Для социально благополучных горожан накануне событий 1917 года обувь из резины — атрибут бытовой культуры, предмет с выраженным защитно-гигиеническим назначением. «Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду», — говорит представителям домкома профессор Преображенский, наставительно разъясняя вредность этой привычки и для индивидуального здоровья, и для общественной гигиены. И хотя события повести «Собачье сердце» разворачиваются в советской Москве 1920-х годов, в репликах героя явно закодированы сложившиеся у обеспеченных слоев городского населения до прихода к власти большевиков привычные бытовые практики. В их ряду были поведенческие навыки, связанные с использованием резиновой обуви. Это специальные галошные стойки в жилых помещениях и учреждениях, а также определенные требования к внешнему виду галош. «Мокроступы» должны были не только оберегать от влаги ноги своих владельцев, но и не уродовать их внешность. В стихотворении Игоря Северянина «Каретка куртизанки» (1911) есть такие строки:

 

Каретка куртизанки в коричневую лошадь

По хвойному откосу спускается на пляж.

Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить.

Блюстителем к здоровью представлен юный паж.

 

Сложно себе представить, что героиня стихотворения, приказывающая гарсону сымпровизировать «блестящий файф-о-клок» и пьющая «крем де мандарин», надела бы на ноги нечто некомфортное и некрасивое. Производители российской резиновой обуви боролись за потенциального потребителя своих товаров. Петербургский «Треугольник» в конце XIX — начале XX века начал производить утепленные галоши, а также модели с утолщенным задником, которые легко снимались без помощи рук. Все изделия были не только блестящими благодаря операции лакировки, но и легкими, так как производились с помощью техники склейки. Технологи обувного производства определяют клеевой метод как процедуру, которая «включает сборку и склеивание на колодке внутренних деталей, затем склеивание промежуточных и наружных деталей, обтягивание полученной конструкции облицовочной резиной, концы которой соединяют на заднике, приклеивание подошвы и каблука, покрытие лаком» (www.znaytovar.ru).

На предприятиях предреволюционной России каждую галошу от начала до конца изготавливал один человек, осуществляя не только клейку, но и заготовку деталей и их намазку. Клейкой занимались только женщины, более приспособленные к кропотливой операции, требующей особой аккуратности. Но именно они больше всего страдали от вредности резинового производства. Около каждого рабочего места стояла банка с клеем, важным ингредиентом которого был бензин. Он составлял основу всех соединительных материалов, несмотря на постоянные попытки их усовершенствования. Демократическая газета «Путь правды» в начале 1914 года разместила заметку о ситуации на «Треугольнике». Там попытались использовать новый состав клея. Результат оказался ужасающим: «Женщины падали между столами, разбиваясь о железные рамки и чугунные колодки. Раздавались нечеловеческие, дикие, душу раздирающие крики и стоны. Куда ни посмотришь, везде… корчатся в судорогах, с искаженными посинелыми лицами» (цит. по: Стрельцова 1978: 47). Галошниц «Треугольника» в Петербурге называли «трясучками» — сказывалась необходимость при работе действовать очень быстро, нерасторопность каралась материально. Но в значительной мере нервная дрожь была последствием токсического воздействия бензина. И тем не менее производство «обуви для обуви» успешно развивалось. В 1913 году в резиновой промышленности России трудилось почти 23 тысячи рабочих. Они производили шин и прочих изделий на 39,8 млн рублей, а галош — на 81,7 млн рублей! (Малая советская энциклопедия 1930: 262).

После событий 1917 года, в новой исторической ситуации галоши на некоторое время превратились в супердефицитный вид обуви — предприятия резиновой промышленности практически остановили свое производство. Отсутствовал главный компонент клея — бензин. На заводе «Богатырь» в Москве его попытались заменить керосином. Эту хитрость переняли рабочие «Треугольника». В результате на предприятии в неделю стали делать по 300–500 пар резиновой обуви. Но качество изделия от таких новшеств страдало. Возрождение производства галош началось в годы нэпа. В феврале 1922 года был создан государственный трест резиновой промышленности. Он объединил четыре завода: «Красный треугольник» в Ленинграде и московские предприятия «Красный богатырь», «Каучук», «Проводник». Первые «советские галоши» активно рекламировались. В 1923 году появилось сразу несколько плакатов А. Родченко со стихотворными текстами В. Маяковского, вошедшими в его творчество под общим названием «Резинотрест». Судя по экспонатам, сохранившимся в фондах Музея истории Санкт-Петербурга, резиновая обувь в первой половине 1920-х годов делалась неплохо. Примером тому могут служить изящные «полугалошки», которые надевались на легкие дамские туфельки. На производстве было много старых мастеров, и они в совершенстве владели методом клейки, позволявшим сделать галоши легкими, прочными и до некоторой степени элегантными. Однако ситуация с вредностью на резиновом производстве не менялась. В 1931 году писатель В. Вересаев завершил работу над романом «Сестры», полтора года проработав санитарным врачом на московском резиновом заводе «Красный богатырь». Документалистский подход к реальности, характерный для В. Вересаева, нашел яркое выражение в литературно-художественном изображении проблем здоровья женщин-галошниц. С врачебной скрупулезностью он описал тяжелейшее наркотическое отравление, которое вызывал клей на бензине: «Противно-сладким дурманом он пьянил голову. Сперва становилось весело. Очень смешно почему-то было глядеть, как соседка зубами отдирала тесемку от пачки или кончиком пальца чесала нос. Лелька начинала посмеиваться, смех переходил в неудержимый плач, — и, шатаясь, пряча под носовым платком рыдания, она шла на медпункт дохнуть чистым воздухом и нюхать аммиак. Одежда, белье, волосы — все надолго пропитывалось тошнотным запахом бензина. Голова болела нестерпимо — как будто железный обруч сдавливал мозг. Приходила домой — одного только хотелось: спать, спать — спать все двадцать четыре часа в сутки. А жить совсем не хотелось. Хотелось убить себя. И мысль о самоубийстве приходила все чаще… Тяжелы последствия хронического вдыхания бензина. Уже через два-три года работы исчезал самый яркий румянец со щек девушек, все были раздражительны и нервны, в тридцать лет начинали походить на старух» (Вересаев 1990: 236, 253). Объективности ради следует сказать, что в 1920-х годах в рамках всеобщей заботы о здоровье рабочих предпринимались попытки облегчить труд галошниц. На «Красном треугольнике» была организована группа активистов НОТ (научной организации труда). В стремлении реализовать модные тогда идеи А. Гастева, большевика, идеолога Пролеткульта, прозванного «русским Тейлором» и сосредоточившего свое внимание на разработке систем организации трудового процесса, несколько инженеров попытались разделить производство резиновой обуви на восемь операций. То есть одну галошу делали восемь галошниц. Количество банок с клеем резко сокращалось, но и производительность труда также резко падала, а главное, ухудшалось качество изделия. Однако началом конца времени эстетически благопристойных галош стало внедрение конвейеров.

Технический прогресс, уничтоживший индивидуальность «обуви для обуви», способствовал увеличению ее количества. Резиновая промышленность в годы первых пятилеток была одной из самых результативных отраслей народного хозяйства. Производство галош уже в 1928 году превысило дореволюционные показатели на 33%, а к 1940 году — вдвое (Малая советская энциклопедия 1930: 262; Малая советская энциклопедия 1959: 1007). Неудивительно, что людям, чье детство и юность совпали с 1920–1930-ми годами, галоши запомнились очень хорошо. Питерский поэт В. Шефнер писал: «В те времена их (галоши. — Н.Л.) носили почти все — от мала до велика» (Шефнер 1999: 30). Ему вторит и прозаик Д. Гранин: «У всех на ногах блестели галоши» (Гранин 1986: 80). До войны внутри «обуви для обуви» хозяева закрепляли маленькие буковки с собственными инициалами, чтобы отличить свои «мокроступы» от чужих.

Конвейерная сборка галош обеспечила прорыв в производстве резиновой обуви — количество выпускаемой продукции резко увеличилось. Но предел дальнейшего роста эффективности труда был заложен в физических возможностях женщин, сидевших за конвейером. Не помогли и столь почитаемые властью в конце 1920-х — начале 1930-х годов «ударные методы» работы. Реальную помощь оказала новая техника. На «Красном треугольнике», а затем и на «Красном богатыре» в арсенал методов изготовления галош вошла штамповка. Она заменяла 23 операции сборки резиновой обуви на одну! Однако натуральный каучук штамповался плохо. И вновь галоши ощутили на себе темпы развития научно-технического прогресса — на предприятиях резиновой промышленности появились первые партии синтетического каучука, разработанного по методу академика С.В. Лебедева.

Особое развитие штамповка получила после окончания Великой отечественной войны. Галоши в середине 1940-х годов пользовались большой популярностью у советских людей. В 1947 году после отмены карточек в течение первого месяца торговые работники определили группы товаров повышенного спроса. Среди промтоваров лидировали галоши! В одном из московских универмагов за день было продано всего лишь 120 пар кожаной обуви, но зато 1500 пар «мокроступов». В некоторых районах столицы был даже введен лимит на их продажу. А продавцы предлагали уменьшить спрос за счет повышения цен на резиновую обувь. На барахолках же в это время галоши, которые стоили примерно 22 рубля (в ценах 1947 года), продавались по 175–200 рублей за пару (Советская жизнь 2003: 569).

Метод штамповки позволял делать 3500 пар резиновой «обуви для обуви» на одном прессе за смену! Но изделия были тяжелыми, не эластичными, грубыми. И все же и в начале 1950-х годов галоши продолжали оставаться вещью, обеспечивающей определенный комфорт жизни в условиях непогоды. Их производство в СССР было достаточно отлаженным. Знаменитый «Красный треугольник» в это время выпускал около 100 артикулов резиновой обуви и даже пытался разрабатывать новые формы советских «мокроступов». Летом 1955 года на предприятии начали изготовлять женские галоши без каблука на тонкой подошве. «Эти галоши, — писала „Ленинградская правда”, — очень удобны в условиях резкой перемены погоды. Их можно носить с собой в кармане или в дамской сумочке» (Ленинградская правда 1955).

Однако на рубеже 1950–1960-х годов галоши вошли в конфликт с остромодной в прямом и переносном смысле обувью. В это время самым серьезным событием в обувной моде стал резкий переход от закругленной к заостренной форме носка. С началом оттепели благодаря «импорту» из стран народной демократии и в СССР появились остроносые мужские ботинки. Они, конечно, составляли предмет повышенного спроса. Литератор А. Найман вспоминал, что внезапно понадобившиеся ему остроносые венгерские туфли удалось купить только через знакомую продавщицу. Неудивительно, что человек в конце 1950-х годов, обутый в узконосые ботинки, привлекал к себе повышенное внимание как отмеченный знаком особой элегантности. Актриса Т. Доронина, описывая свою первую встречу в 1958 году с актером БДТ П. Луспекаевым, отметила, что ее буквально сразил вид его обуви: «Я смотрю и вижу именно ботинки. Я боюсь поднять глаза. Я уставилась на эти узконосые модные черные ботинки со шнурками» (Доронина 1997: 201). По воспоминаниям Е. Евтушенко, в начале 1960-х годов «в одном рабочем клубе на сцену начали выскакивать дюжие молодцы с красными повязками, которым в моих остроносых ботинках почудился вызов пролетарскому вкусу» (Евтушенко 2011). В разгар хрущевских реформ в СССР появилась австрийская и английская обувь. Единственным ее недостатком была дороговизна. Современники вспоминали, что в 1961 году супермодные остроносые английские туфли из-за своей высокой цены «спокойно лежали» на полках советских магазинов (Герман 2000: 385). В начале 1960-х годов строгие туфли из черного хрома с зауженным носком стали делать отечественные производители (Ленинградская правда 1960). Советские мужчины переоделись наконец в остроносые ботинки, которые поэт Е. Рейн по праву считал знаком эпохи оттепели. Однако совместить их со штампованными галошами было совершенно нереально.

В не менее сложном положении оказались и женщины. В 1954 году в моду вошел изобретенный итальянским дизайнером Р. Вивье тонкий каблук — шпилька (Балдано 2002: 157). Но в СССР полки магазинов были завалены отечественными туфлями на толстых, массивных каблуках. Это вызывало резонное недовольство прекрасного пола. Его представительницы писали в газеты: «Считаем, что женщины — не футболисты и достойны более изящной обуви» (Ленинградская правда 1961). Однако казавшиеся столь неуклюжими туфли имели важное преимущество — на них можно было надеть галоши или даже теплые боты с полыми каблуками.

Делать отечественную модную обувь на шпильке, или на «гвоздике», как ее иногда называли из-за металлического штыря внутри каблука, стали лишь на рубеже 1950–1960-х годов. Советские газеты рассказывали о многообразии изделий обувщиков, перечисляя «элегантные вечерние туфли из замши и лакированной кожи на каблуке, который модницы называют шпилькой», «различные туфли на тонком среднем каблуке, туфли разных фасонов и цветов с каблуком от 25 до 75 мм, с закрытым и открытым носком, с закрытым и открытым задником» (Ленинградская правда 1960). Одновременно в прессе появлялись сентенции следующего характера: «Вкусы меняются — многие предпочитают теперь носить обувь с зауженным носком и тонким каблуком, а попробуйте найти галоши к ней!» (Ленинградская правда 1961). В это время на «Красном треугольнике» попытались наладить производство женских резиновых галош для туфель с каблуком-шпилькой. Но эта попытка не увенчалась успехом.

Окончательную точку более чем вековой жизни «обуви для обуви» в городском пространстве поставила программа химизации народного хозяйства, реализованная в годы оттепели. По решению майского пленума ЦК КПСС 1958 года производство туфель и ботинок из искусственной кожи выросло в 2,3 раза, а изделий на микропористой подошве — в 40 раз! (КПСС в резолюциях и решениях 1971: 327). Это был своеобразный ответ власти стилягам, которые в начале 1950-х годов уже носили обувь на светлой, чаще всего белой, микропоре, которую называли «манной кашей». Эта подошва действительно позволяла ходить в сырую погоду, не используя галоши. В начале 1960-х годов на микропоре, правда, более сдержанного цвета, стали ходить все. В годы хрущевских реформ в пространстве советской повседневности возник и новый вид обуви, носивший характер унисекса. Произошло это в значительной мере благодаря внедрению достижений химии в быт. Вершиной советского обувного искусства явились разработанные в осенне-зимний сезон 1961/62 года ботинки из прорезиненного войлока на толстой резиновой подошве, в быту из-за своей скучной рациональности получившие название «прощай, молодость!». Боты были не слишком элегантными, но дешевыми в сравнении с импортными утепленными ботинками и удобными. Литератор Д. Бобышев вспоминал друга своей молодости Володю Швейгольца, который совершенно серьезно заявлял: «Пока молодой, носи с юмором боты „прощай, молодость”, причем на размер больше: тепло, и дешево, и в гостях, легко скинув их, не натопчешь» (Бобышев 2003: 116–117). Серийное производство бот в мужском и женском варианте началось в 1963 году (Ленинградская правда 1963).

Исчезновение галош как знакового элемента городской бытовой культуры сопровождалось появлением новых поведенческих стереотипов. Своеобразным знаком повседневности эпохи оттепели стала так называемая сменная обувь. Практика снимать уличную обувь в помещении коснулась прежде всего школьников, а также широко распространилась в приватном пространстве квартир. Эти факты трудно обнаружить в источниках официального происхождения. Однако опубликованные мемуары, устная память и художественная литература сохранили информацию о новых явлениях в городской повседневности 1950–1960-х годов. Сначала женщины стали менять сапожки на микропоре, предназначенные для ношения без защитной обуви, на туфли в театре. Но этот поведенческий код был калькой с манеры сдавать в гардероб галоши, и поэтому он был спокойно воспринят коренными горожанами. Иной характер имела появившаяся практика снимать уличную обувь в гостях. В дохрущевскую и раннехрущевскую эпоху горожанин сбрасывал в прихожей грязные галоши и проходил в комнаты. С появлением специальных осенне-зимних ботинок на микропоре люди считали возможным находиться в гостях без обуви вообще. Внедрение этой привычки вызывало раздражение в многопоколенных городских семьях. И. Бродский вспоминал, что его мать всегда возражала против того, чтобы дома ходили в носках. Она требовала, чтобы и домашние и приходящие надевали тапочки. Мать, писал поэт, «считала эту привычку (ходить без обуви. — Н.Л.) невоспитанностью, обычным неумением себя вести» (Бродский 1999: 421).

Мужчина в костюме, галстуке и носках — знаковая фигура в контексте гостевого общения хрущевского времени. Произошедший в данном случае слом повседневности многим казался посягательством на культурно-бытовые традиции города со стороны волны мигрантов из села, лимитчиков, провинциалов. Эта деталь точно подмечена в повести В.А. Кунина «Ребро Адама», написанной, правда, в 1980-х годах: «Евгений Анатольевич (командировочный из провинции. — Н.Л.) осторожно переступает порог и сразу же автоматически снимает полуботинки, оставаясь в носках.

— Эй, эй! Немедленно прекратите этот стриптиз! — прикрикивает на него Нина Елизаровна. — В нашем доме это не принято.

— Что вы, что вы… Как можно?

— Я кому сказала — обувайтесь! Тоже мне, герой-любовник в носочках! (Кунин 2007: 87).

Несмотря на внешнюю курьезность многого из вышесказанного о крахе галош и господстве обуви из синтетики, в этих явлениях закодирован глубокий семантико-семиотический смысл, имеющий как общецивилизационные, так и конкретно-исторические характеристики. Акт снимания обуви и почти насильственного обряжения в чужую в поле традиционных культур всегда носил знаковый характер. В советском же бытовом пространстве эпохи оттепели он маркировал, с одной стороны, скрытую агрессивность нового частного пространства — хрущевки; с другой, излишнюю деинтимизацию предметов личного пользования (домашних тапочек).

Галоши в контексте перемен, порожденных оттепелью, утратили свое приоритетное положение на улицах городов, переместившись в сельское, а скорее, даже в садоводческое пространство как предмет, полностью лишенный эстетики и предназначенный для особо грязных работ. Однако это вовсе не означало, что резиновая обувь в целом стала сдавать свои позиции как комфортный и даже модный элемент внешнего облика человека второй половины ХХ века. Напротив, советская резиновая промышленность наращивала темпы производства. Так, если в 1950 году в СССР выпускали галош и прочих изделий, предохраняющих от влаги и грязи, на 417 млн рублей, то в 1967 году — на 687 млн (Народное хозяйство СССР 1968: 721). При этом дизайнеры и производственники осваивали новые виды обуви. В 1961 году стали выпускать «баскетбольные ботинки с эластичной стелькой из микропористой резины на текстиле», более известные как кеды (Матвеева 1961: 37). Еще в конце 1950-х годов в СССР начали поступать своеобразные текстильные ботинки на резиновой подошве, сделанные в Китае. Они оказались очень востребованным товаром, использовались не только для спортивных занятий, но и как туристская обувь. В 1966 году на экраны страны вышел документальный фильм режиссера И. Бессарабова «Возьмите нас с собой, туристы». Музыкальным фоном короткометражки была песня «Кеды» композитора А. Флярковского на слова поэта Л. Дербенева. Это был гимн уже советским изделиям из резины и текстиля:

 

В кедах можно вслед за песенкой шагать

По асфальту, по траве, среди болот,

В кедах можно даже по небу летать,

Если к ним еще добавить вертолет.

 

По всей земле пройти мне в кедах хочется,

Увидеть лично то, что, то, что вдалеке.

А ты пиши мне письма мелким почерком,

Поскольку места мало в рюкзаке.

 

Однако более значительным достижением советских обувщиков стал переход к массовому изготовлению цельнорезиновой обуви, которая надевалась непосредственно на ногу. Это были разного вида сапоги и утепленные боты. Их производство стало возможным благодаря методу совмещения процесса формования резиновой облицовки в пресс-формах с вулканизацией. По сравнению с клеевой формованная обувь не лакировалась в ходе отдельной операции и характеризовалась повышенной износостойкостью и прочностью скрепления резиновой облицовки с подкладкой. Полимерные материалы — бренд «оттепельных» преобразований — облегчали внедрение техники формовки резины.

Осенью 1969 года в Москве состоялась международная выставка «Обувь — 69». Сохранившийся каталог поражает великолепием именно резиновой обуви, представленной советскими производителями. Продукция знаменитых предприятий — «Красного треугольника» и «Красного богатыря» — ярко продемонстрировала тенденцию «к внешневидовому сближению кожаной и резиновой обуви (силуэт, форма каблука, создание фактуры резин, имитирующих кожи и т.д.)» (Международная выставка 1969: 56). Непромокающие сапожки для женщин и детей выпускались в разных цветовых решениях: коричневые, белые, зеленые, красные, что было совершенно непривычно для советского потребителя, воспитанного на черных галошах с малиновой подкладкой. Совершенствовались и пресловутые ботинки «прощай, молодость!». Как писали советские дизайнеры в каталоге выставки «Обувь — 69», для верха резиново-текстильной обуви теперь применяются «фактурные текстильные материалы, вельвет в крупный и мелкий рубчик» (Там же: 58). Трудно сказать, доходило ли все это резиновое и резиново-текстильное великолепие до рядового потребителя в достаточных количествах, но сталинские штампованные грубые галоши к концу оттепели превратились в реальный анахронизм, благодаря проникновению в повседневную жизнь советского общества достижений научно-технического прогресса.

 

Литература

[Балдано 2002] — Балдано И. Мода ХХ века. М., 2002

(Baldano I. Moda XX veka. M., 2002).

 

[Бобышев 2003] — Бобышев Д. Я здесь (Человекотекст). М., 2003

(Bobyshev D. Ja zdes' (Chelovekotekst). M., 2003).

 

[Бродский 1999] — Бродский И. Меньше единицы: Избранные эссе. М., 1999

(Brodskij I. Men'she edinicy: Izbrannye jesse. M., 1999).

 

[Вайль, Генис 1996] — Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996

(Vajl' P., Genis A. 60-e. Mir sovetskogo cheloveka. M., 1996).

 

[Вересаев 1990] — Вересаев В. В тупике. Сестры. М., 1990

(Veresaev V. V tupike. Sestry. M., 1990).

 

[Герман 2000] — Герман М. Сложное прошедшее. СПб., 2000

(German M. Slozhnoe proshedshee. SPb., 2000).

 

[Гранин 1986] — Гранин Д. Ленинградский каталог. Л., 1986

(Granin D. Leningradskij katalog. L., 1986).

 

[Дождь в Петербурге 2010] — Дождь в Петербурге. Буклет. СПб., 2010

(Dozhd' v Peterburge. Buklet. SPb., 2010).

 

[Доронина 1997] — Доронина Т. Дневник актрисы // Наш современник. 1997. № 12

(Doronina T. Dnevnik aktrisy // Nash sovremennik. 1997. No. 12).

 

[Игманд 2008] — Игманд А. «Я одевал Брежнева…» М., 2008

(Igmand A. «Ja odeval Brezhneva…» M., 2008).

 

[КПСС в резолюциях и решениях 1971] — КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 8-е изд. Т. 7. М., 1971

(KPSS v rezoljucijah i reshenijah s'ezdov, konferencij i plenumov CK. 8-е izd. T. 7. M., 1971).

 

[Кунин 2007] — Кунин В. Ребро Адама. Сборник повестей. СПб., 2007

(Kunin V. Rebro Adama. Sbornik povestej. SPb., 2007).

 

[Евтушенко 2011] — Лев с петербургской набережной. Из антологии Е. Евтушенко «Десять веков русской поэзии» // Новые известия. 2011. 14 января.

(Lev s peterburgskoj naberezhnoj. Iz antologii E. Evtushenko «Desjat' vekov russkoj pojezii» // Novye izvestija. 2011. 14 janvarja).

 

[Ленинградская правда 1955] — Ленинградская правда. 1955. 28 июня

(Leningradskaja pravda. 1955. 28 ijunja).

 

[Ленинградская правда 1960] — Ленинградская правда. 1960. 4 января

(Leningradskaja pravda. 1960. 4 janvarja).

 

[Ленинградская правда 1961] — Ленинградская правда. 1961. 20 апреля

(Leningradskaja pravda. 1961. 20 aprelja).

 

[Ленинградская правда 1963] — Ленинградская правда. 1963. 22 сентября

(Leningradskaja pravda. 1963. 22 sentjabrja).

 

[Литвинов 2009] — Литвинов Г. Стиляги. Как это было. М., 2009

(Litvinov G. Stiljagi. Kak jeto bylo. M., 2009).

 

[Малая советская энциклопедия 1930] — Малая советская энциклопедия. Т. 7. М., 1930

(Malaja sovetskaja jenciklopedija. T. 7. M., 1930).

 

[Малая советская энциклопедия 1959] — Малая советская энциклопедия. М., 1959. Т. 7

(Malaja sovetskaja jenciklopedija. M., 1959. T. 7).

 

[Матвеева 1961] — Матвеева Е. На верном пути. Л., 1961

(Matveeva E. Na vernom puti. L., 1961).

 

[Международная выставка 1969] — Международная выставка «Обувь — 69». Советские экспонаты. СССР, Москва, Сокольники. 24 сентября — 8 октября 1969 г. М., 1969

(Mezhdunarodnaja vystavka «Obuv' — 69». Sovetskie jeksponaty. SSSR, Moskva, Sokol'niki. 24 sentjabrja — 8 oktjabrja 1969 g. M., 1969).

 

[Народное хозяйство СССР 1968] — Народное хозяйство СССР в 1967 г. Статистический ежегодник. М., 1968

(Narodnoe hozjajstvo SSSR v 1967 g. Statisticheskij ezhegodnik. M., 1968).

 

[Советская жизнь 2003] — Советская жизнь. 1945–1953. М., 2003

(Sovetskaja zhizn'. 1945–1953. M., 2003).

 

[Стрельцова 1978] — Стрельцова А. Красный треугольник. Л., 1978

(Strel'cova A. Krasnyj treugol'nik. L., 1978).

 

[Шефнер 1999] — Шефнер В. Бархатный путь. СПб., 1999

(Shefner V. Barhatnyj put'. SPb., 1999).